Утешение - Гаврилов Николай Петрович

— Сережа… — шевельнулась Ольга. Остальные женщины в палате повернулись взглянуть на посетителя.　

Совершенно не зная, как себя надо вести у постели тяжелораненого, когда-то самого близкого человека, Сергей поздоровался с остальными женщинами, подошел к Ольге, хотел поцеловать ее в щеку, чуть наклонился, но почему-то не закончил движения и остался стоять возле кровати. Соседки по палате смотрели на него с нескрываемым любопытством.　

— Вот, прилетел. — Сергей не смог поймать нужного тона, поэтому его голос звучал как-то неестественно. — Дома, как твое письмо получили, чуть с ума не сошли. Хорошо, что мне позвонили. Я заехал к Насте и твоей маме перед вылетом. Вот письмо от них. На пяти листах. — Он полез в сумку, доставая пакет с апельсинами и шоколадом, а следом толстый конверт. — Как ты себя чувствуешь?　

— Лучше. Только половину волос обстригли. Сережа, как хорошо, что ты приехал… — попыталась улыбнуться Ольга.　

На ее щеках проступил слабый румянец. Впавшие глаза стали влажными.　

Сергей сел на кровать рядом с ней. Зачем-то поправил одеяло. Он смотрел на Ольгу, узнавая и не узнавая ее, — так, как смотрят на человека, которого знаешь до самых мелочей и который вдруг открывается тебе с совершенно неожиданной, недоступной для понимания стороны.　

В это время в коридоре началось движение, из кухни запахло борщом, женщины в палате, загремев ложками и чашками, доставая их из тумбочек, по одной потянулись к выходу. Сергею стало чуть проще.　

— Оля… — начал он. — Ты настоящая мать. Но ты могла погибнуть… Почему не позвонила мне, что едешь в Чечню? Всегда можно попробовать решить вопрос как-то по-другому.　

— Не надо, Сережа… — почти шепотом попросила Ольга.　

Ей тоже было не по себе, но не потому, что она стеснялась его, а просто происходящее для нее казалось каким-то наваждением. Ростов, чистые простыни, бесконечно далекие от нее своими проблемами женщины — соседки по палате, смотревшие на нее как на какую-то героиню. Солнце в окне. Теперь вот бывший муж, запросто зашедший в дверь. Она еще была в Чечне, где снег и дождь, и подвал Славы, и обугленные мальчишки в палатке морга, где по ней стреляют на мокрой дороге.　

— Ты знаешь, Леша жив, — прошептала Ольга.　

— Да, конечно. Ты же писала. — Бывший муж успокаивающе поднял руку. — Оля, мы сейчас думаем о тебе. Перед выпиской я прилечу снова и заберу тебя домой. Дома восстановишься. Твои там все глаза выплакали.　

— Сережа, Леша жив. Он всего в тридцати километрах от Грозного, — не слушая его, прошептала Ольга. — Надо…　

— Оля, уже все решается, — с уверенностью перебил ее Сергей. — У меня в Томске есть знакомый в силовых структурах. Он за две тысячи долларов пообещал договориться с нашей чеченской диаспорой. Ты же знаешь, как чеченцы между собой связаны. Им стоит только позвонить домой, как нашего Лешу привезут прямо в квартиру. Оля, ты сделала невозможное, ты узнала, где наш сын. А остальное завершит мой знакомый. Ты, главное, выздоравливай, считай, что Леша уже дома…　

Сергей сидел рядом с ней — ухоженный, пахнущий дорогой туалетной водой, зацелованный перед отъездом молодой женой с лисьим взглядом. Он был неплохим человеком — пытался хлопотать, что-то решать. Как только он вошел в дверь, она подумала, что он прилетел, чтобы направиться за сыном. А он привез очередной самообман.　

И ему было не объяснить, что не надо никаких ложных надежд, нужно только одно — выйти из больницы, сесть на поезд до Моздока, дальше пересечь линию фронта, добраться в Ачхой-Мартан и найти там сына. В поисках счастья не бывает посредников. Сказано: «Ищите — и найдете, стучите — и отворят вам», но стучите, а не просите других, чтобы за вас постучались. Выдоят мужа его знакомый и чеченцы из диаспоры. Утонет он в обещаниях: «Завтра, через месяц, надо доплатить, все оказалось сложнее…» Вспомнилась русская женщина в пятиэтажке у вокзала, не бросившая парализованного отца. Не дала себя уговорить ни страху, ни войне, ни сестре. Ей не надо было ничего рассказывать про верность.　

— Оля, ты поскорее выздоравливай и возвращайся домой, — тихо говорил Сергей. — А за остальное не переживай. Мой знакомый так прижмет местных чеченцев, что Леша еще раньше тебя в Томске будет…　

Ольга прикрыла глаза. Раньше огнем горела только рана, но последние пару недель, стоило ей понервничать, как в голове, начиная откуда-то с висков, появлялась сверлящая боль — крутилась кольцами, отдавая в глазах пятнами с огненными ободками.　

— Весной пахнет. Сока очень хочется. Березового, — улыбнулась она сухими губами.　

Слава как-то сказал, что война похожа на женщину с черными, как ночь, глазами. Эта женщина коварна, лжива и жестока, и кого она полюбит, того не отпустит от себя никогда. И единственное, что в ней хорошего, — это то, что она учит ценить каждое мгновение жизни. И раскрывает сущность людей, которые рядом.　

«Любимая доченька, — писала мама среди прочего торопливым почерком, — ты пишешь, что для освобождения Алеши, возможно, придется платить выкуп. По телевизору говорили, что 3 февраля прошла встреча командования с командирами боевиков, что они договорились собрать убитых, обменяться пленными. Еще говорили, что есть такая организация "Комитет солдатских матерей", что они тоже занимаются возвращением пленных. Может, Алешу обменяют. А если нет — соберем выкуп. Знай, что ты не одна. Если надо — продадим мой дом, за него дадут больше, чем за твою квартиру. А я останусь жить с вами. Как-нибудь разместимся. Главное, чтобы Алешу спасти. Только пусть этим специалисты занимаются. А тебя ждем домой».

Долгие годы мама держала Ольгу на расстоянии. Наверное, со своим сложным характером она не смогла смириться, что у дочки появилось свое мнение. Они спорили по любому поводу, мама часто была резка и категорична, словно желала, чтобы между ними оставалась стена. Она жаловалась на одиночество, но, по плодам, его и хотела. Ей было проще критиковать со стороны. На любые озвученные проблемы с внуками первым делом отвечала: «У них есть отец, а если ему все равно, то где были твои глаза, когда решила от него рожать». После этого помогала, но поджав губы, всем своим видом показывая, что остается при своем мнении.　

А теперь Ольга ее не узнавала. Ради внука и ради счастья дочери она оказалась готова продать свой дом, лишиться независимости, которой так дорожила: внести свою часть жертвы — настоящей, невосстановимой, не с барского плеча. Сейчас ее поступки показывали, что под слоем накопившихся пустых надуманных обид всегда пряталась любовь к дочери, и вторгшаяся в их жизнь война вытащила эту любовь на свет, словно сдула золу с непогасших углей.　

После тихого часа вновь пришел Сергей, принес несколько коробок с березовым соком, целый пакет йогуртов и красных гранатов. Сел на кровать рядом с ней, взял за похудевшую руку и вложил в ладонь купюры — пятьсот долларов, огромные для нее деньги. После этого руку долго не отпускал. Ольга не догадывалась, что она превратилась в его глазах в героиню. Он продолжал что-то рассказывать о невероятных возможностях своего знакомого и о том, что тоже слышал о прошедших переговорах по обмену пленными. А Ольга думала, что и мама, и Сергей, и еще миллионы людей, сидящих у телевизора, наивно продолжают верить, что мы своих не бросаем.　

Чуть позже она познакомится с одной женщиной из Воронежа. Поиски сына приведут эту женщину в отдаленное село в горах. К тому времени за отказ принять ислам сыну уже отрежут голову. Вдвоем с таким же несчастным отцом, тоже приехавшим за своим убитым сыном, они попросят отдать им тела детей.　

Посредником в переговорах выступит ОБСЕ — Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. Европейцы приедут в село на двух белых джипах. Пока будут говорить на камеру, боевики останутся вежливыми и отзывчивыми, но как только камеру выключат, родителей начнут бить. Женщину едва успеют оттащить десантники, охраняющие группу ОБСЕ. А того отца убьют.