Расплавленный рубеж - Михаил Александрович Калашников


Расплавленный рубеж читать книгу онлайн
Исключительные по своей правде романы о Великой Отечественной. Грохот далеких разрывов, запах пороха, лязг гусениц – страшные приметы войны заново оживают на страницах книг, написанных внуками тех, кто в далеком 1945-м дошел до Берлина.
Лето 1942 года. Фашисты рвутся к Дону. Наши части отчаянно защищают наспех укрепленные рубежи. Настоящей крепостью стал неприступный Воронеж. Красноармеец Роман родился и вырос в этом городе. Теперь он в числе его защитников и должен остановить врага… Немцы обрушиваются на наши позиции всей своей мощью. В какой-то момент Роман понимает, что вот-вот наступит развязка. В отчаянии он забирается в подбитый советский танк, где находит неотправленное письмо погибшего танкиста. Все, что случится потом, можно назвать настоящим чудом…
Вилли вскочил, дал от пояса длинную злую очередь. Он побежал, кляня на ходу все и вся. Промелькнули передние безлюдные дома, выскочил на широкую улицу. Палисадники с молодыми вишенками, резные окошки в огне, вздутая пузырями краска непонятного оттенка. Сквозь гул горящего дома звучал пронзительный вопль раненого. Выброшенный из дома взрывом обрубок человеческого тела, облепленный песком глаз с ниткой сухожилия на конце.
Село и вправду огромное. Из-за озера крыш торчит громоздкий купол с крестом, высоченные заборы, огороды чуть не в полгектара, дворы, в которых заблудишься средь сараев, курятников и хлевов. Не поймешь, как тут обороняться. Фельдфебель гонит дальше к задворкам, на самый край деревни – там и будет оборона. Черт, когда же оно кончится… Сердце выскакивает… Снова этот купол… Один лист на обшивке будто б оторван. Ах, дьявол, да там снайпер! Как он туда взгромоздился? Фельдфебель в пыли…
Вилли грохнулся за колодезный сруб, позади треснула пара автоматных очередей, хлопнула граната. Оттуда же донесся истеричный крик:
– Русские с тыла!
И тут уж пошло в разнобой:
– Обходят! Обходят!
– Назад! Отступаем!
Вилли так и не узнал, обошли их русские с флангов и появились в тылу или просто притаились до времени в оставленных, незачищенных домах, а теперь ожили. Ему было не до этого. Он пробежал половину улицы, увидел, как из двора выскочили трое русских, огромных и злых, как медведи. Вилли скользнул в открытую калитку, зацепился длинным стволом пулемета за столб, выронил оружие. Во дворе сорвал каску, трофейный ремень с пистолетом и планшеткой с картой, выбросил из голенища штык-нож, которым собирался отрезать косу первой попавшейся рыжей девке (желание такое – чтобы непременно рыжая была), обхлопал карманы – нет ли в них чего лишнего, вредного. Толкнул дверь сарая, она поддалась. Вилли скользнул в полумрак. В углу встрепенулся кто-то и тут же затих. Должно быть, живность: коза или овца. Вилли поискал, чем припереть изнутри дверь, увидел залепленную навозом совковую лопату. Сердце от страха вылетало, руки тряслись.
Под потолком было прорезано крохотное окошко, затянутое паутиной и налипшей соломой, из него падал тусклый свет. Вилли разглядел в углу группу притаившихся местных – женщин с детьми. Они глядели испуганно: чего ждать от врага, у которого глаза полезли на лоб и которого колотило, как от приступа малярии? Малыш Вилли подполз к ним на коленях, полушепотом затараторил:
– Во имя Бога – помогите мне! Спрячьте где-нибудь… Я отблагодарю, я не забуду! К вечеру наши опять будут здесь! Клянусь: вам не сделают ничего плохого! Я не позволю никому вас обидеть, я заступлюсь, чего бы мне это ни стоило.
Он в молитвенной просьбе вздымал руки и только теперь заметил царапину на своем запястье.
– Прошу вас – помогите! Я ранен… укройте меня где-нибудь.
Они понимали, о чем он просил. Одна из женщин не выдержала:
– Расступись, бабы, нехай он в середину сядет. Я мигом.
И, убрав лопату от дверей, выбежала на улицу. Там еще продолжалась перестрелка, перекликались на русском языке, бой затихал. Женщина через минуту вернулась с запасным платком и платьем в руках.
– Скидывай мундир! – приказала она тихо.
Вилли потащил через голову китель, расстегнул брючный ремень, сорвал с шеи овальный жетон, ухватив сапоги за пятки, стащил неразношенную обувь. Женщины сворачивали его форму и хоронили в соломе. Он остался в одних кальсонах, не без помощи баб влез в платье, кто-то сноровисто замотал его платком по самые брови.
– А чего, может, и не заметят? – приговаривала та, что принесла одежду. – Морда гладкая, бритая. Молодой. Немного на дивчину похож. Ты только слышь, фашист, на наших-то сильно не гляди, глаза от земли не поднимай, а то выкупят тебя, пропадешь.
Перестрелка совсем отдалилась, уползла туда, где часом раньше начинался бой, возможно, последний для Вилли.
«А сутулый оказался прав: хвалился я напоследок, – подумал он. – Господи, выведи меня отсюда!..»
Возле сарая послышался топот, скрипнула щелястая дверь.
– Есть кто?
– Мирные тут, мирные.
– Фашистов нет?
– Нету, родимый, только мы здесь.
– Из сарая пока не выходите, по деревне много недобитков шляется. Ловим.
– Как скажешь, родимый.
Дверь захлопнулась. Вилли не мог оторвать взгляда от земли, боялся смотреть на своих избавительниц, боялся заметить жалость и сострадание в их глазах. Они шептались между собой, обсуждали. Один раз сунули под нос кружку воды, он с жадностью выпил. Так подошел вечер. Бой не начинался.
Из сарая на разведку вышла одна из баб. Вернувшись, сказала:
– Чего сидеть? Давай расходиться, не ночевать же здесь.
– Верно, соседки, айда по домам.
– А жильца куда денем? Кто на постой возьмет?
– Беды с ним хватишь.
– Найдут, скажут – шпиенка, врага укрыла. К чему такое лихо?
– Айда те, бабы, а он пусть тут сидит, сам свою судьбу решает. А найдут если, так не наша печаль, мол, зашел и укрылся – мы его не видели. Где платье взял – не знаем, может, на веревке сохло.
Вилли понял, что его бросают. Вслух просить больше не решался. Теперь он с мольбой шарил глазами по лицам женщин, искал в них сострадание. Так ничего и не найдя, он сдавленно заскулил, ухватился за кофту той женщины, что принесла ему одежду, засеменил следом, поглаживая ее плечо. Она взяла его ладонь, злобно прошептала:
– Пойдем, дьявол. Куда тебя денешь…
На улице дотлевали пожары. Дома стояли вразброс, огонь не выжег село целиком. Чадил танк с откинутыми крышками люков. Возле правой гусеницы лежали два трупа, у одного Вилли рассмотрел на пальце печатку с фамильным гербом, Железный крест на комбинезоне. И лицо его было породистым, злым перед смертью, оскаленным и недовольным. Местные мужики в гражданском стаскивали трупы. Так совпало или было неприятной правдой, но Вилли видел в основном мертвецов в сине-зеленой форме, такой же, что лежала сейчас скомканной в ворохе соломы. Русские попадались только живыми. В одной группе происходило интересное, там даже посмеивались:
– Что ж ты, тетеря-ятеря, орденоносец, вон и награда у тебя, а как дурак попался?
– Воевать наскучило, вот и вышел к нам.
– Я б на тебя глянул, много ль ты навоюешь в окружении. Немец жить хочет, потому руки и поднял.
– Знатный немчик, с медалей.
Вилли невольно скосил в ту сторону взгляд. В окружении русских стоял солдат с наградой «За зимнюю кампанию». Вилли поднял глаза от награды к лицу солдата. Тот почувствовал сторонний взгляд, тоже всмотрелся в лицо проходившей мимо русской «девушки» и узнал Малыша Вилли. Уголки губ Гуннора дрогнули в презрительной ухмылке.
– Гляди, еще косоротится, вошь.