Серия "Афган. Чечня. Локальные войны-3". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Черный Артур

Не слишком торопясь в свою школу, около трех часов, мы пережевываем в кафе резиновый шашлык и запиваем его пивом. Рядом убивают таким же образом время чеченцы с близлежащих избирательных участков.

Нас одолевает лень. Истомленные ею, мы даже не перебиваем друг друга, а молча киваем и соглашаемся с самыми невероятными бреднями и сказками, что вываливает на нас очередной болтун.

Чеченцы любят прихвастнуть и сгустить краски.

Вечером к нашей школе подъезжает отделовский автобус. Водитель выгружает два цинка патронов и сообщает о прибывшей в Грозный для проверки избирательных участков большой московской комиссии.

Вот теперь-то нам становится ясно, откуда именно появились боеприпасы. Только вот продолжает оставаться неясным, куда делся продпаек?

Мы мысленно тоже готовимся к приезду комиссии. Каждый из нас уже составил в собственной голове целый список «заслуг» Тайда и Рэгса, который и собирается выложить все без утайки москвичам. Написать, так сказать, закладную записку.

Вложить по самые уши родное командование каждый считает чуть ли не святым своим долгом.

К наступлению ночи спадает жара. Жизнь в поселке замирает полностью. Темнеет уже значительно раньше, и наше большое, кривое со всех сторон и шаткое здание школы, единственное в навалившейся на поселок тьме, светится громадными открытыми окнами. Еще днем у нас кончается вода. Соль и пыль неприятно разъедают и жгут горячую кожу, смыть их нечем.

21 августа 2004 года. Суббота

Просыпаюсь я только в обед. Впервые за много дней на улице дует слабый ветер. Он врывается в распахнутые окна, разгоняет застоявшийся лежалый воздух.

Мой завтрак и одновременно обед — это два «бомж-пакета» дешевой китайской лапши. Последний раз я ел ее осенью 2002 года в Барнауле, в таком же нищем на наличие нормальной пищи заведении, как милицейский институт. Тогда у меня отказал желудок и потом двое суток не принимал пищу.

Ну сегодня вроде бы ничего.

Невыносимо долгий день проходит за чтением книг из местной библиотеки с короткими и скучными перерывами на обед и ужин. Все та же лапша. Вечером местные приносят вареную курицу, несколько лепешек, виноград и, самое главное, воду.

Нас восемь человек. Многие с наступлением вечера разъезжаются по домам, некоторые, такие, как Вампир, за сегодня еще не появлялись. В усиление из Грозного нам присылают четверых сотрудников вневедомственной охраны.

Узаконенное, принятое, как особый порядок времяпрепровождения службы, безделье — особая тоска для меня. Самые тяжелые, безответные, будто из потустороннего мира мысли рождаются в моей голове. В такие дни, уклонившись от зачисток, блокпостов и патрулей, оставшись сам с собой, я начинаю думать.

Погруженный в глубокие мысли охватившего меня отчаяния, я сижу у окна и рассуждаю о бестолковой своей судьбе, вот уже седьмой год таскающей меня по морю человеческих несчастий. Что было в моей жизни хорошего за это время? Да не было в ней ничего, кроме автоматов да полигонов, и вспомнить-то в ней нечего, кроме казарм, боев да погон, и сколько девушек хороших, не задумываясь, разменял на них, и молодость, прожить которую все оставлял на потом, мол, успею еще, незаметно состарилась. В свои двадцать четыре года я чувствую себя таким стариком…

Все то, что могло быть хорошего в этой жизни, уже давно произошло, и нет возврата к минувшим годам былого счастья.

В начале девятого часа вечера тоска моего сознания неожиданно прерывается доносящейся со стороны города канонадой стрелкового оружия и эхом снарядных разрывов. В эфире переносной радиостанции, одной на всех, без устали произносятся позывные нашего отдела. Там идет бой. РОВД обстреливается в эти самые минуты Обстреливается Старопромысловский отдел. Наскакивая друг на друга, путая сами себя, путая число убитых и раненых, множество голосов на разных каналах торопливо указывают на многие районы города, где сейчас идет бой, где позарез требуется помощь.

Почти все выходят на улицу. Я остаюсь в школе, где на полу разбиваю деревянный ящик с боеприпасами и вскрываю оба цинка. Выхожу ко всем и заваливаюсь на бок в высокой траве у самого крыльца.

Горящий газ зловеще вырывается из трубопровода, освещая светом занимающегося пожара асфальтовую площадку перед школой. Со стороны города непрерывно долбят пулеметы. Их рыкающие, глухие выстрелы летят над бесконечной ночью далеко от своего раскаленного огнем ствола.

Гул общей перестрелки медленно смолкает и переходит то тут, то там в точечные вспышки местного боя.

К школе подъезжает машина, из которой выходят чеченцы: два наших опера и водитель дежурной части. Последний еще и в милицейской форме! Все трое приехали с отдела разузнать, не случилось ли что у нас. Рассказывают о коротком обстреле РОВДа из гранатометов, подствольников и стрелкового оружия, об идущем сейчас бое в районе автовокзала. Там тоже один из избирательных участков.

Несмотря на наши предупреждения не ездить ночью, они втроем садятся в машину и возвращаются в отдел.

На наши слова «Сейчас опасно ехать. Подождите до утра», они только махнули рукой — «Доедем…»

Обычное чеченское глупое пренебрежение опасностью и дурная уверенность, что с ними не справятся.

Не от нас ли, русских, не от нашего ли русского «авось» это? Может быть. У меня и самого мелькнула мысль уехать с ними, пока в городе не кончилось веселье. Но, заранее зная, что, оставшийся в отсутствие Тамерлана за старшего, Ахмед никуда не отпустит, не полез к нему с глупым предложением.

Скучно. Скудная информация о положении дел в городе течет к нам из черного прямоугольника рации.

Обстрел на перекрестке улиц Ханкальская — Гудермесская сотрудников полка ППС: двое убиты, один убежал, судьба остальных неизвестна.

Часть из нас сидит на улице перед лестницей, а другие рубят ломом жиденькую, в один кирпич, перегородку между первым и вторым этажом. Выломанные кирпичи ссыпаются на пол, лежат уродливой грудой в свежевыкрашенной, приготовленной к 1 сентября школе.

Черная зловещая «зеленка» островками своих зарослей почти вплотную подбирается к зданию. Шорохи качаемых порывами ветра ветвей заставляют с напряжением всматриваться в глубокие провалы леса.

Подъезжают еще три машины. Чеченцы нефтеполка. Они стоят в двух-трех километрах и обещают в случае чего помощь.

Обстрелы в Заводском и Старопромысловском районах города. Из обрывков фраз узнаем о гибели чеченца Тегерана, начальника охраны Тайда.

Все собираются в здании. Половина уходит ночевать на первый этаж, мы с Опером остаемся наверху. Я целиком занят отмыванием своих штанов. В траве, где я провалялся с автоматом добрых полчаса, оказалось коровье дерьмо, в котором теперь вымазаны оба колена. Опер, обещая после всем все рассказать, долго смеется надо мной и то и дело повторяет:

— Еще и боя-то не было, а у него на штанах уже дерьмо кусками!.. Ишь, как с перепугу-то облажался!

Однако втайне от всех мы кусаем с Опером локти, что не довелось остаться в отделе или побывать на том же автовокзале, где можно было поучаствовать в драке.

Смолкший Грозный погружает нас в объятия глубокого сна. Мы спим не разуваясь, держа в изголовье оружие.

На теплых городских перекрестках, под полярным блеском августовских звезд, стынут издырявленные трупы.

22 августа 2004 года. Воскресенье

Всю ночь месят винтами тьму, гудят над нами уходящие от Грозного в сторону гор боевые вертолеты.

Утром из города привозят одну за другой перевернутые с ног на голову противоречивые новости вчерашнего дня.

Самые первые тащат нам не ночевавшие здесь пэпээсники и охрана. С их слов, только в нашем отделе погибли тринадцать человек. Восемь человек, охранявших автовокзал, все взяты в плен, один из них отпущен, двое убиты.

У автовокзала боевики расстреляли в упор несколько машин, обстреляли стоящий рядом 29-й блокпост новосибирского ОМОНа и напали на само здание.