Камни падают в море - Александр Николаевич Туницкий

…К обеду Лена запоздала. Она через несколько дней должна была поехать на курорт, и у нее было много дел.

Лена пришла, когда Андрей Алексеевич и его сестра заканчивали обед.

— Все готово, собралась?

— Почти, — с ленцой, как о надоевшем, ответила она.

Остановилась перед зеркалом, потянулась, неторопливо придвинула стул. Андрей Алексеевич ждал от дочери вопросов. Он знал, что дискуссия в «Правде» не могла не быть в центре внимания, что студенты, даже и в технических вузах, непременно говорят о ней. Но дочь молчала. Посматривала на дверь, прислушивалась, явно ждала кого-то. Стук калитки и ворчание щенка подтвердили догадки отца. Лена медлительно, будто нехотя, поднялась, по пути еще раз глянула в зеркало. Вернулась вместе с незнакомым Андрею Алексеевичу парнем.

— Шелестов Николай… Мы вместе учимся, — пояснила дочь.

Пока парня усаживали обедать, Андрей Алексеевич внимательно оглядел его: широкоплечий, с грубоватым, обветренным, широким лицом, с насупленными бровями, упрямым лбом. На шее глубокий, побелевший шрам.

Поговорили о погоде, о новом, не очень удачном кинофильме. Потом парень заговорил о дискуссии в «Правде». С первых же его слов Андрей Алексеевич сообразил, что парень ничего не знает о профессии хозяина дома. Студент помнил все выступления в «Правде», но судил о них поверхностно, может быть, он не понимал целей и задач дискуссии.

— А вы все поняли?

Парень признался, что — нет, не все и что он никогда не интересовался вопросами языкознания.

— Я все это так понимаю: филологи запутались, зашли в тупик. Партия ждала, пока ученые что-то создадут или по крайней мере выработают свои точки зрения. Этот момент еще не настал, но ждать больше нельзя. Партия поможет честным ученым…

В этих словах, вернее в тоне, которым они были произнесены, Андрей Алексеевич уловил какое-то пренебрежение к филологам и филологии, и это ему не понравилось: как все просто для него! И кто это говорит — студент, мальчишка. Но если признаться, парень был славный — не глупый, прямой, решительный. Шрам на шее — видимо, след войны. Этот Коля Шелестов будет добросовестным, инициативным инженером.

Андрей Алексеевич вернулся в свою комнату. Через окно он видел, как Лена и ее товарищ вышли из дому и направились в сторону леса. Они шли по узенькой асфальтированной дорожке, плечо к плечу, оба рослые, спокойные, уверенные в себе и своем будущем. «Мог бы этот парень через два или три десятка лет очутиться в таком же положении, в каком оказался ныне я? Кажется, нет…» — подумал Андрей Алексеевич.

Лена перепрыгнула через канаву и пошла лугом, парень не отставал от нее. «Кто знает, может быть, именно ему и суждено отнять у меня дочь?»

— Кто знает… — уже вслух повторил профессор и, взяв со стола томик Тютчева, стал читать.

Потом отложил книгу в сторону. «А почему для меня все это не может быть так же просто? Потому, что мне много лег? Но при чем здесь возраст? При чем? Не в возрасте дело, а в правде и мужестве!»

Он перевез на дачу свои старые рукописи и несколько дней пытливо перечитывал их. Исследования о языке редких памятников, выполненные старательно и скрупулезно. Но в них не было теоретической основы, не было и попыток подвести такую основу. Работы эти никуда не звали, ничто не доказывали и не опровергали. Так можно было писать лет двадцать назад, а не сейчас, после дискуссии. История не задерживалась на месте — старая, но неопровержимая истина. Поступь годов увела с собой людей, идеи, задачи. Пришли новые люди, новые идеи, новые задачи.

Дописать оборванные на полуслове фразы было нельзя. Надо было продумать многие серьезные вопросы заново. После этого и сами факты станут более важными и интересными. Это будут совсем новые работы, которые, быть может, вернут ему веру в себя, жизнерадостность, уважение товарищей и студентов. Это будет счастье. Трудно и поздно, но все еще в его силах. Очень трудно и очень поздно, но еще можно многое сделать.

Андрей Алексеевич в глубокой задумчивости шел по извилистой тропинке среди зарослей ольшаника. Покрапал было дождь, да не разошелся, ветер разогнал тучи. В траве изредка, без задора, не по-летнему, перекликались кузнечики. Багровело предзакатное солнце. Отражая его лучи, серебристой кисеей опутывала ветви и листья летучая, усыпанная мельчайшими капельками паутина.

Тропинку преградил лесной ручей с болотистыми берегами, между которыми лежали два бревна. Андрей Алексеевич взошел на них и остановился. Черная вода пахла прелью. В ней увидел Андрей Алексеевич усталое лицо. Всклочена коротко подстриженная бородка, под глазами припухлости, почти совсем срослись на переносице широкие брови. Не чужое лицо увидел Андрей Алексеевич — свое, а на нем следы долгих и нелегких раздумий. Надо было скорее осмыслить все и готовиться к новому этапу своей жизни, намечать планы на будущее. Нельзя было терять времени, его осталось совсем немного.

…Первого сентября, в этот праздник знаний и науки, Андрей Алексеевич поднялся раньше всех в доме.

— Вставай, лентяйка! — шутливо прикрикнул он на дочь, накануне вернувшуюся с курорта.

Завтракали все вместе. Екатерина Алексеевна и Лена переглядывались: давно уже не видели они Андрея Алексеевича таким возбужденным и говорливым. Он то вспоминал какого-то старого, давно умершего профессора, который каждую лекцию начинал со слов: «Продолжаем, милостивые государи, изучение нашей увлекательнейшей и благороднейшей из наук», то спрашивал дочь, решилась ли она все-таки выходить замуж за того широколицего парня. Потом распорядился, припомнив чудака-соседа по даче:

— Включи-ка, Лена, приемник, найди музыку.

— Ты молодчина, папа! — одобрила Лена, испытующе поглядывая на отца.

Отставив чашку, она подошла к нему, ласкаясь, сказала шутливо:

— Придется Кольке Шелестову отказать. Разве можно уйти от такого папки?.. Ведь все будет хорошо, верно, папа? Как жалко, что я не филолог, я бы помогла тебе…

А Екатерина Алексеевна, посматривая на брата„ покачивала головой: верить ли этой внезапной веселости. Уж больно раздумчив был брат в последнее время.

Вступительная лекция Андрея Алексеевича по курсу истории русского языка должна была начаться в девять часов. Вслед за дочерью он вышел из дому, пошел бульваром.

На бульваре было безлюдно. Матери и няни еще не вывезли коляски с младенцами, не привели ребятишек.

Андрей Алексеевич глянул на часы. Можно немного посидеть на скамейке, чтобы унять охватившее его волнение.

С деревьев падали листья. Ветер подхватывал их, уносил за ограду бульвара, кидал в прохожих. Люди отмахивались от них, они шуршали под ногами.

Не со всех деревьев падали листья, а только с кленов и тополей. Но тополей и кленов на бульваре было особенно много, и много было листьев, и они