Чемодан из музея партизанской славы - Марк Яковлевич Казарновский

Из клиники вышла наша Ривка звездой какого-то там Холливуда. Нет, учиться продолжает хорошо, а вообразила себе! И уж мальчик этот ей не нужен. (А ты пойди и найди культурного еврейского мальчика. Да где – в Америке!)

Мальчик ей не нужен и вообще, после ихней школы она идет в армию. Чтобы участвовать в освобождении Европы от чумы. А? Как тебе это нравится? Где эта чума, а где мы, американцы! Вот то-то.

Кроме этого у нее каждый день новые идеи. Вот она хочет идти в Холливуд на актерку. Боже, Боже, а то мы не видели в местечке нашем кляйзмеров да шутов разных.

То она хочет немедленно ехать в Палестину. Сражаться с англичанами и арабами за земли отцов.

Ну, шо ей объяснять, Фима, она же теперь красивая. Иногда даже приходят эти, щелкопёры, и делают с нее фото. Я в этот момент Фейгеле стараюсь отвлечь. Видела бы она, в каком виде это все делается. Вернее, совсем без вида.

И еще ругается. Ты, говорит, папа, устарел на целый век. Или на два. Вместо того, чтобы гундеть по поводу моей фотосессии, учил бы язык лучше. А то все «ее», да «ноу». Просто стыдно. Вон, смотри, Бэн уже и французский начал. Даже поет: «Ах, шери, шери…» Нужно идти в ногу со временем, а не топтаться в штеттле вашем.

Это все она мне выговаривает. А потом подойдет, да поцелует. Шо ты хочешь, ведь еврейская девочка.

Ну, да ладно. Это я про Ривку нашу. А Шейка, то есть теперь Сарра, ходит в очках, с папочкой-мамочкой и идет на высшее обучение на кого бы ты думал. Вот-вот, и я, и мама ей советуем, давай медицину. Или провизор, а аптеку мы тебе купим. Маникюр, или что там еще. Теперь здесь модно открывать косметику. Ее подруга Белла, конечно, еврейка, открыла, и народ таки идет. В основном, конечно, между нами, на Беллочку, но кто вам считает. Теперь она косметолог нашего еврейского района.

Так нет и нет. Идет на политику. То есть, на политические науки. Разные Марксы, Ленины, Энгельсы, Сталины. Спорим. Кричит, сделать нужно, чтобы бедных не было, а богатые делились.

В общем, халеймес[38]. Ну, что спорить с адьёткой.

Дальше, Фима, идет мой рассказ про Боруха. Ругается. Теперь же он Бэн, и один из совладельцев нашей консалтинговой кампании. Дай Бог выговорить.

Недавно произошло по линии Бэна два события.

Первое – его пропечатали в газете про финансы, как самого молодого, но который уже подает надежды. Еще бы! Еврейский мальчик, да чтобы не подавал перспективу. А еще папа. Они, туполобые, об отце не пишут. Да и ладно. Фейгеле моя права. Говорит не лезь вперед, неизвестно, как оно в жизни обернется. А я уверен, обернется хорошо! Ведь это же Америка.

Да ладно! Фима, Фима, как же мы тоскуем по тебе. Я даже не думал, что вот целый день занят гешефтом, а все равно ни на одну минуту ты не уходишь от нас. Родной мой.

Ладно. И так уже плачу минут десять. Так вот, Бэ! Второе событие. Он ко мне уже давно приходил. Мол, папа, хочу купить мотоцикл, разреши. Я стою на позиции – все равно сделает по-своему, это же АмерИк. Попробовал бы он у нас в местечке, а?

Короче, купил он мотоцикл. Хороший, называется забыл как, вроде окончание «Давидсон»[39]. Вроде бы еврейское окончание. Может, тогда и мотоцикл еврейский. Это значит – хороший.

Короче, через месяц приходит ко мне в мастерскую и говорит:

– Бросай все, иди за стол, смотри мое инновационное предложение. Достает чертежи и вот что предлагает. Чемодан-мотоцикл. Да, да, Фимочка мой. Именно. Так вот, обыкновенный чемодан. Там, где замок и ручка – небольшое сиденьеце. А в торце ты отгибаешь, и выходит рулевое управление. И маленький электромотор. Вот ты садишься на свой чемодан, включаешь электродвигатель и рулишь, куда тебе надо. Затем складываешь – и все. Я даже тебе стараюсь нарисовать. Уж извини старика.

И шо! Бэнчик оформил патент, уже рука у нас набита, и запустил этот «ковер-чемодан» в производство.

Стали брать! И как! Только клепай чемоданы. Опять расширяемся. Я этого боюсь. Уже однажды у нас в штеттле мы расширились. И вот чем это расширение окончилось.

Но главное, чтобы ты был с нами. Фима! Фима!

Обнимаю тебя, сынок.

Твой папа.

И целуют тебя бессчетно мама, Сарра, Ребека и Бэн.

Твои и любим тебя безмерно.

Письмо №11. Декабрь 1947 года.

Дорогой Фима, пишу кратко, что-то стали дрожать руки.

Окончилась эта бойня. Я уже писал тебе, что все наши в эту войну призвались. По какой части Бэн, не могу сказать. Он смеется, говорит, это – военная тайна. Тоже мне!

А девочки просто – в медсестрички. Даже моя Фейгеле хотела, но не взяли, хотя в местной газетке пропечатали.

Не буду гневить всевышнего – все вернулись. Все живы.

Но Ривка, то есть, Ребекка договорилась с командованием, она же с лицом, и те разрешили ей поработать в Европе еще немного. Разыскать тебя или узнать, что и как.

Да вот как же! Оказалось, что Польша уже стала советская и они нашего брата, американца, на дух не пускают в свой социалистический рай. Удалось ей узнать, что был ты, Фима, в гетто недалеко от нашего штеттла. И бежал к партизанам, в еврейский отряд.

Дальше рассказывает такое, что явно фантазии этого шведского или еще какого Красного креста.

И еще. Мы все неожиданно решили переезжать, куда ты думал? В Палестину.

Все! Хватит болтаться по миру. Пусть там арабы и даже англичане (не знаю, что хуже), но приедем. Тем более, деньги есть. И Бэна с его головой уже берут сразу в какой-то Технион, а девочек моих не берут. Они выходят замуж, им некогда, нужно платья шить, да друзей приглашать. Но поиски тебя не прекратим. И не надейся.

Мы уже в дороге и следующее письмо я напишу тебе из Палестины. То есть, из Израиля! Шма, Израэль![40]

Обнимаем и любим.

Папа, мама, Бэн, Сарра, Ребекка.

P.S. Хотели и женихи наших девочек тебе написать пару слов. Но девчонки своенравные, запретили. Мол, вы кто пока? Пока так, женихи. А женихи могут и подождать. Их, женихов, много. Вот будете мужья, пишите, сколько влезет.

Глава XXI

Выписка из