Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

— Брунете, — пробормотал Сурин, ознакомившись с проектом. — Под Брунете мне очень бы пригодилась такая броня. А колесный ход, честно говоря, ни разу не довелось использовать. Нет, вы не видели, как под Брунете в наших сердцах полыхал пожар?

— Не совсем понимаю вас, — сказал Кошкин.

— Это так, некоторые личные воспоминания. Ограниченный личный опыт, не имеющий существенного значения. А вообще, мне этот проект нравится.

— Главное, на А-20 уже ничего нельзя добавить, — сказал Кошкин. — Из-за колесного хода всё на пределе. А здесь, на Т-32, мы при необходимости можем усилить броню, установить еще более мощное орудие, увеличить боекомплект. Мощность двигателя, надежность трансмиссии и ходовой части это вполне позволяют.

— Можете считать, что я сторонник вашего проекта, — твердо сказал Сурин. — Всецело и безусловно за Т-32. Но это очень мало значит, а точнее — ничего.

— Почему же? — удивился Кошкин. — Мнение и убеждение каждого их нас — далеко не безделица. Вы можете доложить свое мнение Салову, не поможет — обратиться в партком. Это вопрос принципиальный, а значит, надо бороться и отстаивать свое мнение до конца.

Сурин посмотрел на Кошкина удивленно, потом в его глазах мелькнули веселые искорки.

— Субординация! — веско изрек он, многозначительно подняв палец правой руки.

…Выступить против Салова? Хе-хе. Легко сказать. Дмитрий Павлович не всепрощенец, в этом отношении он далеко не Лев Толстой. Другую щеку не подставит, а двинет так, что полетишь с очень большим ускорением. Не говоря уж о том, что комкору придется нарушить данное кое-кому обещание. Дмитрий Павлович — человек слова, слово его — кремень. И вот — вынужден будет нарушить слово. Легко ли?

— Чем могу я, конечно, попытаюсь помочь, — сдержанно сказал Сурин. — А теперь, Михаил Ильич, я хотел бы сообщить вам кое-что конфиденциально, так сказать, тет-а-тет.

— Метелин — технический руководитель проекта Т-32. От него в этом деле не может быть секретов.

— Еще древние латиняне говорили: «Трое составляют совет», — мягко улыбаясь, сказал Сурин. — То, что я имею вам сообщить, не нуждается в обсуждении на совете — только и всего.

Метелин, собрав чертежи, направился к двери. Сурин проводил его удовлетворенным взглядом (слова «руководитель проекта» не произвели на него впечатления из-за слова «технический»), дождался, когда дверь закрылась, и только потом официальным тоном сказал:

— Комкор товарищ Салов приказал мне передать лично вам, что он не потерпит никаких отступлений от утвержденных тактико-технических требований. Приказал передать — отвечаете головой, в случае чего — положите партийный билет.

— Не Салов давал мне партийный билет, не ему и отбирать, — нахмурился Кошкин. — Это позиция бюрократа, не желающего вникать в суть дела.

— Требования утверждены правительством. Позиция Салова непробиваема. К тому же — смею утверждать — единственно возможная для Салова. Такова ситуация.

— Мы обратимся в правительство. Оно утвердило, оно и изменит требования. За Т-32 будем драться до конца. Это принципиальный вопрос, важнейший вопрос обороны страны.

Сурин любил острые ситуации. В такие минуты он внутренне подтягивался, напрягался, мысль работала четко. А внешне, напротив, Сурин расслаблялся, принимал беспечный и даже легкомысленный вид. Вот и сейчас он добродушно улыбнулся, лениво достал пачку «Казбека», предложил Кошкину закурить, сам взял папиросу, постучал мундштуком по коробке, не спеша достал спички, прикурил, выпустив кольца сизоватого дыма.

— Обратиться в правительство — это ваша мысль, Михаил Ильич. Она, безусловно, логична в данной ситуации, но не сулит успеха.

— Почему? Почему вы так думаете?

— Это вытекает из моего, правда небольшого, бюрократического опыта. Во-первых, лично вы не можете выйти на правительство, соответствующее представление должен сделать ваш наркомат. Предположим, вам удастся убедить руководство наркомата и представление об изменении тактико-технических требований будет внесено. Оно не может и не будет рассматриваться без заключения нашего наркомата, а значит, нашего Главного управления, сиречь Салова. Это по меньшей мере потребует много времени, а результат, увы, весьма сомнителен. ТТХ нового танка до их утверждения обсуждались с учетом многих факторов и с участием многих ответственных лиц, в том числе и руководства нашего наркомата. Вы не поверите, сколько было согласований по каждому пункту и сколько собрано виз. Вряд ли все эти солидные люди охотно признают теперь, что они, мягко говоря, ошиблись, а грубее — безответственны и некомпетентны, ибо не знают, какой танк в действительности нужен Красной Армии и каковы сегодня реальные возможности нашей промышленности. А ваш Метелин, кстати сказать, техник по образованию, выходит, знает это лучше их.

— Противодействие мы предвидели. Поэтому и сделали готовый проект. Каждый разумный человек увидит преимущества нового варианта и оценит их не хуже нас с вами.

— Ваш проект — гениальный ход, но поможет ли он — не знаю, не уверен. Колесно-гусеничный движитель, которого не имеет ни один зарубежный танк, в глазах многих — наш козырь, можно сказать, наша гордость. Отказ от него скорее всего расценят как вашу попытку уйти от некоторых технических трудностей, встать на путь наименьшего сопротивления.

— Что же вы предлагаете? — резко спросил Кошкин. — Не бороться, отступиться, как это уже не раз делалось в аналогичных ситуациях? А наша армия получит танк, который мог бы и должен быть лучше?

— Попытаться кое-что сделать можно было бы, но несколько иным путем.

— Говорите, я вас слушаю.

Сурин сбросил наконец маску беспечного малого, задумался. Потом встал, прошелся по кабинету и, остановившись перед Михаилом Ильичом, негромко сказал:

— Есть орган, который мог бы без проволочек и однозначно решить этот вопрос. Это Главный Военный Совет. Он действует при нашем наркомате, но одним из его членов является… вы сами знаете, кто. Не председатель, а простой член, но его мнение… вы понимаете… Оно может быть положительным или отрицательным — этого я не берусь предсказать, но решит дело окончательно. Думаю, что кое-какие шансы у вашего варианта есть.

Главное было сказано. Сурин повеселел, на его лице снова появилась мальчишески-беспечная улыбка. Кошкин молчал, думая.

— Выносить на утверждение ГВС надо, конечно, проект А-20, — словно размышляя вслух, сказал Сурин. — Да, только так. А Т-32 — попутно, в расчете заинтересовать одного из членов Совета. В таком варианте — все будет на месте, все нормально, все по закону. Кстати, в аппарате ГВС работает один мой товарищ… вместе были в длительной командировке… Попробую позондировать у него почву, потом позвоню вам. Ну как, Михаил Ильич, подходит?

Кошкин молча крепко пожал руку Сурина. На его усталом, осунувшемся лице, с глубоко сидящими серыми крупными глазами, появилась слабая улыбка.

— А теперь, Михаил Ильич, я хочу проинформировать вас о том, что я доложу Салову по существу дела. Так, на всякий случай, чтобы не было недоразумений. Не думайте, что это легко и просто. Итак, примерно следующее: проект А-20 готов, точно соответствует утвержденному заданию. Группа конструкторов в инициативном порядке разработала проект чисто гусеничного танка с 76-миллиметровой пушкой и усиленным бронированием. Они считают, что их предложения необходимо обсудить на достаточно высоком уровне… Вот примерно так, в таком, как говорится, разрезе…

Именно так, почти в тех же выражениях и доложил Сурин комкору по приезде в Москву о «безобразиях» на Особом заводе. Салов, как и ожидал Сурин, прореагировал спокойно, с некоторой даже долей добродушия.

— Значит, говоришь, точно все выполнили? И проект А-20 готов? Ну-ну, посмотрим… А своими предложениями пусть они… сами кормятся. Мы в прожектерах не нуждаемся.

Глава шестая. На двух полигонах

1 сентября 1939 года гитлеровские танковые дивизии двинулись на Польшу. Подспудно уже клокотавшее пламя второй мировой войны первым огненным языком вырвалось наружу.

По дорогам Польши на восток двигались в основном танки T-II — легкие машины с противопульной броней и слабым вооружением — двумя пулеметами (в другом варианте — пушка калибром 20 миллиметров и пулемет). Немало было и танков T-I, считавшихся учебными и не предназначавшихся для боевых действий. Эти машины, закупленные в свое время в Англии (в основе — танкетки «Карден-Ллойд»), заменили те фанерные и парусиновые макеты, с которыми немецкие генералы еще с оглядкой на Версальский договор (запрещавший Германии строить и иметь танки) проводили репетиции будущего «решительного танкового наступления». Генерал Гейнц Гудериан, небезызвестный апологет «молниеносной танковой войны», в одной из своих статей сетовал на то, что на учениях школьники протыкают эти макеты своими карандашами, чтобы заглянуть внутрь. Может быть, это и послужило причиной получившего печальную известность кровавого недоразумения, когда польская кавалерия в первые дни войны с саблями наголо атаковала немецкие танки, понеся огромные потери. Броня гитлеровских машин оказалась уже не фанерной, а настоящей, крупповской…