Пощёчина генерал-полковнику Готу - Сергей Дмитриевич Трифонов

– Сто двадцать семь по списку. Восемь командиров в званиях от младшего лейтенанта до капитана. В основном командиры взводов и рот. Тридцать два раненых, из них девять тяжело. Лекарств и перевязочных средств не имеется.

– Как с оружием и боеприпасами?

– С оружием плохо. Винтовок штук сорок, ручной пулемёт Дегтярёва, три ППД, два ППШ, у командиров ТТ и наганы. Патронов – не более обоймы на винтовку, по диску на автомат и два диска на дегтяря. Продовольствия нет никакого.

Гордееву понравился этот сапёрный капитан. Уверенный взгляд, спокойный и толковый доклад. Сапёр закончил, извлёк из полевой сумки документы и, передав их Гордееву, сказал:

– Здесь командирские книжки, комсомольские и партийные билеты погибших, список личного состава. Принимайте командование, капитан.

С минуту поколебавшись, Гордеев приказал:

– Соберите через пятнадцать минут командиров, я пока просмотрю документы.

Когда сапёр ушёл, Гордеев приказал Ефременко:

– Вместе с Уколовым осмотрите раненых, найдите что-нибудь для перевязок и обязательно перевяжите этого капитана. Поделите оставшуюся картошку, сухари и сало между бойцами. Назначаетесь старшиной роты. Исполняйте.

Ефременко откозырял и растворился в чаще. Среди командиров в основном были взводные стрелковых частей, один лейтенант-пограничник и старший политрук из 30-й танковой дивизии. Собравшиеся на поляне командиры представились Гордееву по старшинству. Выслушав каждого, он объявил приказ:

– Я, капитан Гордеев Алексей Михайлович, вступаю в командование сводной роты. Своим заместителем назначаю капитана Верхнего, политруком роты – старшего политрука Любавина, командиром разведки – лейтенанта погранвойск Черешко, командирами взводов – младшего лейтенанта Орехова, младшего лейтенанта Дольского, лейтенантов Иванова и Занепрягу, командиром пулемётного взвода – лейтенанта Рахметова. Капитану Верхнему с командирами распределить бойцов по взводам, проверить оружие и боеприпасы. Старшему политруку Любавину организовать несколько смен носильщиков раненых. Лейтенанту Черешко часть пограничников выдвинуть в разведку. Младшему лейтенанту Орехову со своим взводом организовать боевое охранение. Выдвигаемся через час.

Колонна, словно огромная змея, в темноте двинулась по лесу. Гордеев обходил раненых. Четверо тяжелораненых скончались, их похоронили в лесу. Алексей подходил, опрашивал тех, кто был в сознании, успокаивал, просил потерпеть. От одних носилок донёсся слабый голос:

– Капитан Гордеев, Лёша.

Он не сразу узнал в темноте укрытого шинелью подполковника Зайцева. Тот взял руку Гордеева в свою, большую и очень горячую.

– Здравствуй, сынок. Ранило меня крепко. Осколок под правым плечом застрял. Крови много потерял. Думаю, не дотяну я до своих. Ты вот что, возьми из-под меня портфель. Там штабные документы и дневник боевых действий дивизии. Там и о твоём батальоне. Сбереги. Передай в штаб фронта.

Гордеев взял портфель, приложил руку к козырьку.

– Не беспокойтесь, товарищ подполковник, всё передам. И вас передам в надёжные руки врачей. Мы ещё повоюем. Вы ещё у меня на свадьбе погуляете. А я на вашей.

Со стороны железной дороги раздался уже хорошо знакомый надрывный звук низко летевших бомбардировщиков. Затем громыхнуло раз-другой… Вскоре земля задрожала от множества взрывов. Видимо, немцы бомбили железнодорожный состав или близлежащую станцию. Вернулась разведка. Младший сержант Выжутович доложил:

– Товарищ капитан, немецкие пикировщики разбомбили эшелон. Локомотив и три передних вагона перевернулись и горят. Никого из людей не обнаружили, ни живых, ни раненых, ни мёртвых. Даже машинисты исчезли. Проверили несколько вагонов. В трёх – мешки с овсом, ячменём, мукой. В двух – санитарное оборудование, коробки с медикаментами и перевязочными материалами, бутыли с какими-то растворами. В двух вагонах, товарищ капитан, четырнадцать лошадей. Ржут несчастные, словно плачут. В одном вагоне ящики с новенькими СВТ и трёхлинейками, все в масле. Думаю, не менее тысяч трёх, а то и более. Еще один доверху забит цинковыми патронными ящиками. Там же и ящики с минами к ротным 50-мм миномётам. Самих миномётов не видели. Возможно, в других вагонах, мы не успели проверить.

– Молодец сержант, – обрадовался сообщению Гордеев. – Идите, перекусите и ведите к составу. Товарищ капитан, – он повернулся к Верхнему, – организуйте бойцов, способных управлять лошадьми. Осмотрите ящики с оружием и боеприпасами. Нужное количество распределите по взводам. Остальное уничтожить.

Подошедшему политруку он приказал подобрать людей рубить подтоварник на полозья и мастерить волокуши, сформировать санитарную группу и выгрузить необходимые медикаменты и перевязочные средства, вместе с сержантом Ефременко организовать запас продуктов питания.

Часам к восьми утра полностью вооружённая рота, усиленная тремя ротными 50-мм миномётами, с обозом вышла к перекрёстку двух просёлков и железнодорожному переезду. Лес закончился. Вдоль железнодорожного полотна потянулись поля зреющих овса и ячменя. Лишь вдалеке, слева, обозначился тёмным пятном новый лесной массив. Гордеев развернул карту. Да, так и есть. За полями, перед лесом, с севера на юг протекала река Птичь. В этих местах она неширокая, даже броды на карте обозначены. Он приказал повернуть на север и через ячменное поле двигаться к реке.

Думал ли Гордеев, выводя советских бойцов и командиров из окружения, о вине Сталина, высшего партийного, советского и военного руководства страны за случившееся, за горькие поражения, неисчислимые потери техники, гибель целых армий, бедствиях населения? Нет, не думал. Вспоминал ли он о своих горьких предвоенных размышлениях о неподготовленности Красной армии к войне, низкой культуре командиров и бойцов, о жутких репрессиях и их последствиях для армии и страны, о наглой чванливости и циничном хамстве сотрудников НКВД? Нет, не вспоминал. Все его мысли были заняты одним: накормить бойцов, вынести раненых, выйти к своим и вновь начать громить фашистов мощным бронированным кулаком. Думал он о матери, об Ольге, остро переживая за их судьбу.

19

Разведка обнаружила наведённую немцами понтонную переправу, охраняемую отделением полевой жандармерии с пулемётом на мотоцикле. Укрытые кустами Гордеев и лейтенант Черешко осматривали в бинокли переправу и прибрежную территорию. По просёлку с запада на переправу выходила большая колонна немецкой техники. Впереди катила разведка на мотоциклах с колясками, за ней шли бронетранспортёры, тяжёлые трёхосные грузовики «хеншель» и средние двухосные «опели-блиц» с мотопехотой, несколько полугусенечных магирусов со спаренными автоматическими зенитными 20-мм пушками. Тяжёлые «хеншели» тащили дивизион 105-мм и 155-мм гаубиц. Прошло несколько санитарных фургонов и цистерн с горючим.

– Мотопехотный полк идёт, – шепнул Гордеев лейтенанту, – похоже, авангард мотопехотной или танковой дивизии. Немцы никогда танки вперёд не пускают. Но скоро пойдут и танки.

В подтверждение его слов послышался рёв моторов, лязг гусениц. Окутав всю округу песчаной пылью и чёрными облаками выхлопных газов, к реке вышли танки и, резко сбавив скорость, поползли по переправе к восточному берегу. Удивлённо глядел Гордеев на эту картину. В колонне не было ни одного среднего танка. Проходили лёгкие Т-1 и Т-2, чешские Т-38, даже захваченные у поляков 7ТР, напоминавшие родные Т-26, только с другой