Серия "Афган. Чечня. Локальные войны-3". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Черный Артур

— Да кто их знает, что с ними? Поди погибли под бомбами или в партизаны подались, а там и головы сложили…

Сегодня дают зарплату, и обычно пустой в середине дня отдел сейчас сплошь забит толкающейся у окошка кассы, решительно и шумно настроенной толпой. Как всегда, больше всего орут те, кого меньше всех видно в отделе, кто никогда не был замечен в работе и не запятнал себя участием ни в одной зачистке. Они с упрямым спокойствием и непринужденной наглостью протискиваются в первый ряд, что-то шепчут кассиру, и та без очереди их рассчитывает.

По небу ползут лохматые синюшные громады туч. Начинается долгий дождь. Он барабанит весь день по плацу, трет грязные бока машин, хлещет по отяжелелым листьям, лежит огромными лужами в провалах вязкой и липкой земли.

Дождь идет весь день, весь вечер, захватывает ночь.

Сегодняшним утром в Ингушетии боевиками убиты подполковник и полковник местной милиции.

В городе сегодня подорвали «уазик» со смоленским ОМОНом. Двое погибших, трое раненых.

2 июля 2004 года. Пятница

В самую рань к нам в двери стучится обычная наша беда…

Приминая ногами жидкую, рыхлую дорогу, мы чистим городской поселок Мичурина. Набитые патронами и гранатами под горло временщики, давно уже привыкшие к нашей безалаберности, но не подающие по этому поводу вида, все же украдкой косятся на мои два спаренных магазина и небрежно сунутые в карманы штанов руки.

Какая может быть зачистка в такое холодное, сырое утро?!. Я еще с трудом разлепляю глаза и на ходу пытаюсь досмотреть сны, пока в одном из домов не проваливаюсь под пол. Сгнившая палуба этого потонувшего корабля охватывает меня на уровне пояса. Позор мой никому не виден, дом большой и два временщика, зашедшие с другой его стороны, гремят там неподдающейся дверью.

Только каждый четвертый дом этого поселка прибран, залатан и обжит людьми. Остальные — сплошь покосившееся, истрепанное, растоптанное бомбежками месиво из надломленных балок, растекшейся от непогод глины, крошеного кирпича и вздыбленных волн поднятой земли. На месте одного из жилищ лежит только одна переломанная во всех местах крыша. Мягкие глинобитные его стены слизаны снарядами под самый фундамент, и только небольшие их бугры еще горбатятся под ржавым железом кровли.

Ломая жалкие перегородки заборов, раскидывая ногами мятые бочки и безногую мебель, мы привычно плетемся в эти одичавшие, с мелкими плодами сады, трясем хрупкие деревья, пригибаем ломкие ветви.

Запихивая в рот одну за другой сливы и абрикосы, мы не рассуждаем сейчас о последствиях такого хаотичного набивания измотанных постоянными перебоями в пище желудков, наплевательски думаем о том, что, может, все обойдется. Все участвующие в этой зачистке, русские и чеченцы, через час или два, а дальше уже на протяжении всего дня будут толпиться у дверей туалета, нервничать в ожидании своей очереди, каяться в собственной жадности и клятвенно себе обещать не прикасаться больше к фруктам.

Это повторяется каждую зачистку. После каждой из них мы всерьез и подолгу, наедине со своими мыслями, просиживаем над ямами загаженных туалетов.

После проверки паспортов у некоторых попавшихся граждан да лазанья в бесхозные сады мы на двух «ЗИЛах» временщиков въезжаем на рынок «8-го Марта». Наши прыгают из кузова и разбредаются. Чеченцы по домам, контра в отдел. Временщики, обстоятельно считая редкие денежные купюры, бродят среди нервного хаоса рынка, прицениваются, пробуют товар на ощупь, что-то покупают.

В отделе я попадаю в СОГ. День проходит во сне.

Вечером пэпээсники полка, насидевшиеся на улицах города в объятиях собственной скуки, выходят по рации на временщиков и сообщают им, что в одном из домов нашли очередной схрон. Временщики передают информацию нам.

Находка пэпээсников, как обычно, странна и подозрительна. Приплюснутый, покоробленный цинк валяется в комнате на третьем этаже прямо под окном, и лишь слегка прикрыт рваным полотном желтой тряпки. На дне его насыпана жалкая сотня порыжевших патронов калибра 5,45 мм.

Такого просто не может быть, как не может быть то, чего не может быть. Все эти руины давно обшмыганы детворой, еще раньше вычищены мародерами обеих враждующих сторон.

Следователь, сложив за спиной руки, громко спрашивает:

— Ну, и кто нашел?

Пэпээсники неловко топчутся на месте и по своему обычаю нагло заводят волынку:

— Э, начальник, какая разница, кто нашел. Пиши, давай, мы нашли. Запиши нам где-нибудь.

Следователь тоже чеченец и еще больше их упрямее:

— Пишите объяснения, кто нашел.

— Зачем объяснения? Пиши что надо…

Голос сержанта, старшего из них, звучит уже менее уверенно. Он мотает головой самому младшему:

— Говори, что ты нашел.

Мальчик восемнадцати лет выходит вперед и сознается в своем преступлении. Старший вновь принимается за старое:

— Ну, вот нашли того, кого надо. Давай, начальник, запиши нам где-нибудь.

— Пусть объяснение пишет.

— Не будем писать объяснения.

Страсти накаляются. Пэпээсники, притащившие откуда-то этот цинк с патронами сюда, смутно боятся своего разоблачения, упрямятся и не хотят ничего писать. Даже свою фразу «запиши нам где-нибудь» они понимают неопределенно, и если сейчас сказать им: «Давай запишу где-нибудь», то просто потеряются и спросят в ответ: «А где записать-то?»

Следователь, хороший актер, разворачивается на каблуках и нервно выкрикивает по-русски:

— Все! Все в машину! Не хотят писать — не надо!

Даже мы, знающие его актерские трюки, действительно думаем, что пришел конец общему непониманию, и торопимся к «уазику». За следователем спешит с угрюмо-раскаявшимся лицом старший наряда:

— Э, начальник, погоди! Все напишем, подпишем… Только ты своим скажи, чтобы они писали, а то мои не все умеют, они только расписываются. Скосив глаза в сторону, он обиженно добавляет: — И запиши нам где-нибудь…

Кто-то из пэпээсников, самый грамотный, пишет два рапорта об обнаружении боеприпасов, один отдает нам, а на втором следователь, склонив вниз смеющееся лицо, пишет: «Принято где-нибудь сто патронов». Под записью ставит роспись и торжественно вручает рапорт довольному сержанту. Тот глядит на бумагу и радостно хмыкает. Может быть, он не умеет читать. Ссоры как не бывало! При прощании пэпээсники благодарно жмут нам руки, обещают обязательно еще встретиться и машут вслед оружием.

3 июля 2004 года. Суббота

С рассветом, разрезая пополам мои сны, в двери стучится дежурный:

— Ангара, на разведку.

Ненавидя каждое свое пробуждение, я запихиваю в рот противные рыбные консервы, тут же жалею об этом, затягиваю потуже берцы и, еле сдерживая желание плюнуть в угол комнаты, выхожу из общежития.

Голубое небо. Ветер, свежий чистый, катит от горизонта редкие клубки ослепительных туч, ворочается в боязливой листве, без устали надувает парусами одежду.

Комендачи, ворочая длинными пиками в буграх обочин, не нарушая суровый походный порядок, плетутся вдоль сложенных зданий Минутки. Их продолговатые утренние тени, словно несгибаемые, неправильные тела коварных змей, нехотя ползут впереди. Один из солдат настолько мелок и хил, что каска его сваливается на брови и касается носа. Тщетно пытаясь справиться со своим несчастьем, он посекундно сдвигает ее на затылок, но, упершись в кожуру громадного бронежилета, она упрямо ползет обратно. Командир, молодой, с тяжелым взглядом старлей, обещает солдату прибить ее гвоздями, если тот будет отвлекаться от осмотра дороги. Остальные еле сдерживают смех. Командир прав; каждый должен делать свою работу. Терпи солдат, такая у тебя доля.

Разведка сегодня на удивление коротка. Наш маршрут пролегает только от Минутки до РОВДа.

Надеясь избежать развод, я смело шагаю в раскрытые ворота отдела и сталкиваюсь нос к носу сразу с обоими своими начальниками, Тамерланом и Тайдом. Прищурившись и выпятив барабан своего живота, Тайд злорадно шипит: