Zа право жить - Коллектив авторов

Потом все смешалось: дым, пыль, небо, земля. Самых маленьких затолкали под сидения, постарше – уложили на пол. Женщины нависли над ребятишками, прикрывая их от пуль и осколков.

Рация у военного затрещала, он остановился и выскочил из автобуса. Побежал к своим – совещаться.

Зинка, в детстве бойкая девчонка, прыгнув пантерой, оказалась за рулем. И ударила по газам. Автобус «взлетел». Следом кинулся другой, третий…Вдогонку стреляли танки. Последний автобус перевернулся и загорелся.

Слез уже не было. Ребятишки молча таращили глазенки, полные ужаса. А Зинка все давила и давила на газ.

Кругом выло и взрывалось. Потом стихло. Сколько времени мчались по дороге, никтоне знает. Вдалеке опять показались танки. Другие. С большой буквой «Z». Зинка, не оборачиваясь, рявкнула в салон:

– Что-нибудь белое!

А бабы уже махали в открытую дверь всем, что попало под руку. Медленно, осторожничая, подъехали к танкам. Навстречу вышли военные, сняли руки с автоматов, жестами показали: «Не тронем…»

Дальше автобус вел военный, впереди и по бокам прикрывали танки.

Зинка ввалилась в салон. Ее погодки, пятилетний Сашка и шестилетний Лешка, за все время не проронили ни звука. А тут уткнулись в мать. Она обхватила мальчишек.

Затряслась от беззвучных рыданий.

Въехали в город. Что-то постоянно взрывалось, вокруг падали горящие осколки. Охватила апатия. Как остановились возле кирпичного здания, никто не помнит.

Над дверью – вывеска: «Школа». В спортзале ровными рядами разложены маты и матрасы с подушками. На матрасах – белье в пакетах.

Так и просидели всю ночь молча, сбившись в кучу.

Только через несколько дней ребятишки стали отходить от мам. В углу на ковре стояли коробки с игрушками, детские столы и стулья. На столах – фломастеры и альбомы.

На рисунках этих дней только черное и красное пламя. И среди пламени – маленький горящий автобус.

Мечтали узнать, как там свои. Связи не было. А потом призывно мигнул экран. Один, другой… Заголосили. Дрожащими руками стали тыкать в телефоны.

Услышать бы волшебное слово – ЖИВОЙ…

Фантастика какая-то…

Федька сидел на тучке и весело болтал ногами. Ему было легко и свободно! От полноты чувств он подпрыгнул и сделал сальто. Смутился, присел на место.

Далеко за горизонтом небо обнималось с землей. Отсюда, свысока, все казалось маленьким и незначительным! Федьке хотелось улететь далеко-далеко, ночто-то удерживало его на месте. Какая-то смутная тревога.

Внизу то ли стоял, то ли висел человек, крепко примотанный к дереву скотчем:ноги подкосились, руки упали вдоль туловища.

По серой дороге двигались игрушечные танки с белой буквой «Z» на боку. Между ними – машина с красным крестом.

Танки остановились, из машины выскочили люди в белом, подбежали к дереву, помахали руками. Потом принесли носилки.

– Не хочу!!! – Федька вцепился в тучку, но душа уже стремительно неслась вниз – в холод и боль. Он оказался на носилках, замотал головой, пытался встать, что-то сказать, но тело не слушалось.

Сначала Федька куда-то плыл, потом его резали, кромсали, штопали. Несколько раз онулетал в спасительную темноту, но его возвращали и заставляли дышать. Наконец, спеленали и оставили. Он согрелся и уснул…

Проснулся Федька из-за солнца. Правый глаз щекотал теплый луч. Левый не открывался.

Он хотел сесть, но острая боль заставила притихнуть. Отлежавшись, попробовал оглядеться. Вокруг стояли больничные кровати, на них лежали коконы в камуфляже. Приглядевшись, понял – это люди, с ног до головы замотанные в бинты. По бинтам расползлись пятна от крови, йода и зеленки.

Вокруг шелестели голоса. Прислушался. Какая-то русско-украинская речь.

«Как до Майдана», – мелькнула мысль.

– Мужик, слышь, мужик, – хриплым шепотом позвали справа, – посмотри, у меня ноги есть? Посмотри, а…

Приподнялся, вглядываясь в очертание ног под тонким солдатским одеялом.

– Вроде есть.

– А вы что, Геннадий Александрович, ног не чувствуете? – В палату стремительно вошел врач.

– Да не пойму я… Болит все, мочи нет!

– А вы потерпите, потерпите. Это хорошо, что болит. Было бы хуже, если б не чувствовали ничего.

Врач наклонился к Федьке,

– Ну, вы и поспать, Федор Алексеевич! Вторые уж сутки пошли.

– А где я? – решился спросить.

– В госпитале, в Донецке. Наша машина рейды делает. Раненых, больных собирает. Повезло вам с Геннадием Александровичем. Машина могла и по другой дороге поехать… Да вы вообще счастливчик: вся кожа в клочья разодрана, живого места нет, а кости и внутренности целы! Прямо фантастика какая-то…

– А глаз? – Федька дотронулся до бинтов. – Не видит совсем.

– Так на нем же повязка. Завтра снимем, посмотрим!

– А вы откуда знаете, как зовут меня?

– Да паспорт твой в кармане лежал, откуда ж еще? – усмехнулся доктор.

– А телефон, телефон мой цел? – забеспокоился Федька.

– Ну, это ты у сестры-хозяйки спросишь, когда ходить сможешь…

До вечера лежал тихо, хоть в душе черти плясали: где он, что с ним будет?! Самый главный, самый тревожный вопрос пока отодвигал.

– Эй, мужик, ты как? – снова захрипел Генка справа. – Ты встать можешь? Погляди, а… Ноги у меня есть?

– Тебе же сказали: раз болят, значит, есть.

– Да он, поди, успокаивает.

– Да ты нежная девица, что ли? Успокаивать тебя.

– Не, я строитель. Сюда по комсомольской путевке приехал. Пятьдесят лет уж как… Весь город отстроил. И по области много. Здесь все дома и улицы знаю. А если ноги ампутировали, как буду строить? Надо же восстанавливать все. Молодым некогда, воюют. А детишкам в подвалах жить?

Откинулся на подушку, стал рассказывать:

– Мы на крыше сидим втроем, Колька еще, Игореха. Привязываться нельзя, какая там техника безопасности. В любую минуту может осколками накрыть.

Привыкли уже, обстрел – не обстрел… Людям после бомбежек жить где-то надо. Вот меня и изрешетило. Хорошо, ребята в слуховое окно затащить успели.

– А я семью ищу. – Федька попытался проглотить ком. – Увезли их. Эвакуация… Живы ли, не знаю.

– Ты с той стороны, что ли? Да ты скажи мне, что вам, поганцам, не хватало? – заскрипел зубами старик. – Вылечат тебя, а ты – за автомат? …

– Да раньше воевать не хотел, а теперь пойду. Биться буду, пока семью не отобью. А потом к тебе приду, строить. Примешь в свою артель?

– Воевать-то с какой стороны будешь?

– Да понятно же. Одни меня ни за что убивали.