Юрий Иваниченко - Крымскй щит

И вот первый этап наступил, с «опозданием» всего на двенадцать минут от предполагаемого: тройка «Хейнкелей-111» прочесала лесистую седловину вдоль и поперёк, высыпав по десятку-другому мелких осколочных бомб на спешно эвакуированный лагерь.

Бомбовозы летали низко и, в общем-то, не слишком быстро, так что явно было видно, как втыкаются в широкие плоскости, длинные моторные гондолы и вроде даже в остекление кабин разноцветные трассы, но, наверное, калибр у партизанских «ручников» для такой мишени оказался мелковат.

Бомбовозы спокойно ушли, но эффект от партизанского «зенитного огня» все-таки был: не прошло и получаса, как из облака с истерическим воем вывалился «мессер» и люто, к счастью, почти вслепую, просёк из пушки и пулемётов изъязвленную свежими воронками седловину и окрестный лес. Крутился, закладывая виражи то вправо, то влево, и рубил ветки, крошил камни и людей, пока не расстрелял весь боезапас, а потом свечой ушёл в небо и скрылся в облаках.

Раненых было трое, все, к счастью, не тяжелые, и убитых — тоже трое. Вихрастый смышленый болгарин Янко из марченковой разведгруппы: именно он, как по заказу, накануне притащил в лагерь три из пяти злосчастных парашюта и ещё двое: один из так и недолеченных раненых и санитарка Кевсер.

Не успела девчонка дотащить раненого до безопасного укрытия, инстинктивно прикрыла его собой перед полыхающим короткими вспышками носом «мессера» — и оба они, раненый и санитарка, замерли, прошитые навылет снарядом авиапушки.

— Уходить надо, командир, — глухо сказал Сергей Хачариди, когда с чёрным, каким-то закостеневшим лицом распрямился над карстовой щелью, куда опустили трупы.

— Тебе ещё повторю: не выйдет! — огрызнулся Беседин. — В принципе уйти мы можем только на юго-запад, на вторую базу, но как только немцы просекут, что мы сунулись туда, вызовут подмогу и возьмут в «мешок».

— А якщо не встигнуть? — Тарас Иванович крепко потёр кулаком лоб.

— Крыльев у нас нет, — будто посетовал Фёдор Фёдорович. — А вот они через этот мостик (он показал на карте), они за полчаса три танка перебросят и против нас выставят и будут нас держать, пока не подтянется пехота из Симферополя и Алушты.

— Да какие там танки, — подал голос Ковригин. — Т-3, старьё…

Почему-то никто даже не прореагировал на его реплику. Словно и не слышали. Только морпех Арсений Малахов спросил вполголоса у своего командира, Марченко:

— А у нас же есть ПТР… И гранаты… Разве не прорвемся?

Коля Марченко ответил, не оборачиваясь:

— У моста — там место открытое. Близко никого не подпустят.

— А окоп?

— Вот пока будешь копать, пехота и подоспеет.

На какое-то время всё стихло. Эхо уже устало перебрасывать со склона на склон гул авиамоторов, хлопки разрывов и пулемётную дробь, а до полудня, когда со стороны Сары-таша донесутся гул и завывание автомобильных и танковых моторов, ещё оставалось несколько часов.

— Вперше, чи що? — отозвался комиссар. — До ночи оци схылы протримаемо, а вночи пидиймемося ось сюди… — и он ткнул пальцем в коричневое пятно на карте.

Володя ткнул Сергея локотком в бок и прошептал:

— А что? Продержимся!

— Толку-то… — неопределенно отозвался Хачариди.

Тем временем Беседин сунул в зубы пустую трубку, несколько раз зло посвистел и бросил:

— А с рассветом нас на открытом плато «мессеры» в капусту изрубят. Нет, только на вторую базу, и чтоб оторваться часа на два — тогда со следа собьются…

— Ну так надо мост взрывать, — буднично сказал Сергей, подходя к карте. — Заслоны на этом берегу слабые — всех положим, а пока от Сары-таша будут каратели подниматься, да под пулями и по нашим минам — нас уже и след простынет.

— Экой быстрый, — отозвался дед Михей. — У моста охрана по обеим берегам, и не хухры-мухры: окопы и по два пулеметных гнезда. Знают, сволочи, чего этот мосток стоит.

— Точно, — подал голос Коля-морячок. — Скрытно ближе чем на триста метров не подойдешь, я там на той неделе траву нюхал…

— Так надо ночью подползти и гранатами! — загорелся великий тактик Яша Цапфер.

— Помовч, — не приказал, а скорее попросил Тарас Иванович комсорга. — Яка там нич…

И продолжил неожиданно по-русски, скорее всего, успокаиваясь из осознания безнадёжности ситуации:

— Вызвать бы пару наших соколов, чтобы разбомбили этот мосток к той самой матери…

Все, кто слышал в эту минуту замполита Руденко, знали, что рация наконец-то работает, что связь есть, что можно прямо сейчас, за пару минут связаться хоть со штабом Северного соединения, хоть с Большой землей.

Но никто не поверил, что в эти оставшиеся пару-тройку часов можно выпросить эскадрилью бомбардировщиков и ещё пару эскадрилий истребительного прикрытия, чтобы разбомбить маленький мостик в глубоком тылу противника, прорываясь сквозь эшелонированную систему ПВО и отбиваясь от «мессеров» и «фоккеров», которые слетятся с окрестных аэродромов. И хорошо, если только машин пять краснозвёздных останутся догорать на крымской земле…

— Можно ведь не только сверху, но и снизу, — сказал вдруг Сергей негромко, так, что его расслышали только несколько разведчиков и старшие командиры. — На одного «быка» у нас же взрывчатки хватит?

— И на два «быка» тоже, — так же негромко ответил Беседин. — Да близко не подойдёшь…

— Я же говорю: низом.

— По воде? — полуутвердительно спросил Коля-морячок, догадываясь.

— Иначе никак, — в тон ответил Хачариди.

— Заметят… — покачал головой морячок. — Они, сволочи, и с воды глаз не спускают.

— У тебя что, план имеется? — спросил командир у Сергея.

— Голь на выдумки хитра… — пожал плечами Хачариди. — Да и выбора у нас вроде как не очень…

— И шо трэба? — спросил комиссар.

— Плот. И фугас…

Беседин медленно покачал головой.

— Ничего не выйдет. Помню это место. Там метров сто до моста — почти прямое русло. И река неглубокая.

— И кусты по берегу вырубили, — добавил Коля-морячок.

— Так что ещё на подходе изрешетят из «шпандау», а то и пару гранат кинут, — мрачно закончил Беседин.

— И я, и фугас будем не на плоту, а под плотом… — пояснил Сергей, переводя взгляд с командира на замполита. — Авось не поймут… Или не достанут.

…Так, как работал весь отряд в три часа, отпущенные богом войны, не приходилось давно. Всё бывало прежде — и выкладывались, выбивались из сил, но все-таки тянулись в переходах, и вгрызались в каменистый грунт, и прорубались сквозь переплетения корней, минируя горные склоны, тропинки и осыпи, и рубили неподатливые, узловатые древесные стволы, и тащили, надрывались, и всё-таки тащили больных, слабых, амуницию и какой-никакой, а всё же незаменимый партизанский запас, но чтобы вот так дружно и без понукания…

И это при том, что в успех Сергеевой затеи верили едва ли каждый десятый, а в то, что «Везунок» Сергей Хачариди и на этот раз останется жив — разве что лишь Володя.

Возможно, людей подстегнуло отчаяние.

Вообще-то было не принято растолковывать всем и каждому положение отряда и тем более смысл каждой боевой операции: всё знали только трое-четверо, чуть меньше — штаб, ещё меньше и конкретней, применительно к своему заданию, — командиры боевых и разведывательных групп. Но в данном случае как-то сразу поняли все, что отряд попал в практически безвыходное положение.

Даже если на господствующие высоты в обнаруженном месте его базирования не выбросят десант для быстрого уничтожения партизан перекрестным огнем и наступлением с обеих сторон, то всё равно выдавят или на голое пустое плато, под расстрел с истребителей и штурмовиков, или на равнину перед мостом, где шансов уцелеть тоже нет.

Либо же уничтожат прямо на месте, в выслеженном небольшом участке. Орудийные снаряды, мины и бомбы выкосят горный лес и всех, кто в нём укрывается, а потом за огненным валом пойдут густые цепи автоматчиков…

О дальнейшем думать никому не хотелось.

И потому упования сосредотачивались на «придумке Христаради», и эта придумка обрастала самыми фантастическими деталями.

Как оно всё готовится на самом деле, видели немногие. Даже командир не участвовал в приготовлениях — а они происходили в двух километрах выше моста, где к руслу подступал ещё по-настоящему густой и не прореженный ни осколками, ни порубками лес.

Беседин в это время организовывал подвижную оборону, да так, чтобы немцы как можно дольше не почувствовали, что противостоит им всего полтора десятка автоматчиков и пулемётчиков арьергарда, а не весь партизанский отряд, в котором, по их, немцев, представлениям, было не меньше полутора сотен активных бойцов.

Могло помочь партизанам только одно: здесь, на ближних подступах к основному лагерю, они знали каждый камень, — а камней в этих горах предостаточно и разбросаны они так, будто кто-то большой и сильный, с гору росточком, ковырял склоны исполинской мотыгой, ковырял-ковырял, да утёрся тучей и бросил.