Зеленые мили - Елена «Ловец» Залесская

Женька вернется осенью. Будет говорить как человек под тяжелыми препаратами, но постепенно, потихоньку, шаг за шагом. А еще я буду плакать иногда после разговоров с ним, задыхаясь от огромного количества эмоций. Прекрасно понимая, что не могу сделать больше для исцеления его души. Только немудрящим фронтовым творчеством отвлечь от всего хотя бы на эти жалкие минуты. А потом он на глазах начнет оживать. Речь вернется в норму. Он будет все так же смеяться, шутить про Мурманск. Я буду пить чай в гостях у них с Алиной. Появятся новые принты, идеи, картинки станут резче, ярче. Но какая-то часть человека, та, которая была тесно связана с теми, кого мы теряем, никогда не оживет. Что-то не будет по-прежнему. Место иных потерь всегда пусто. Ибо, чтобы занять его, нужен точный клон. Но в этой физической реальности такой фокус провернуть невозможно.

Луганск — Рубежное

Про поездку в Луганск мы с Аидом спорили два месяца. Он говорил — опасно. Заминированы мосты. Шастают ДРГ. Я после двух «ходок» в Херсонскую область чувствовала себя матерым волонтером и готова была ехать на «бэхе» в Соледар. Тем более что такая вероятность не исключалась: тогда и родилась идея книги о людях на этой войне, и один из наиболее интересных персонажей как раз был где-то в тех краях вместе со своей терракотовой армией. Не сложилось. Но сложился Луганск.

Набив машину своей первой «серьезной» гумкой — коврики, коптеры, спальники, защитные антидроновые пончо, — я под утро выдвинулась в сторону Изварино. Была тайная надежда приехать засветло. У нас было два дня и не хотелось терять даже минуты.

Четыре месяца мы не виделись.

Что изменилось? Каким он стал на войне? Что и кого я увижу? Я гнала машину по М4 и крутила в голове одну за другой мысли. Потом мне надоело, и я включила музыку.

Right here, right now,

Right here, right now,

Right here, right now…

Сюрреалистичные поля под российским Донецком, сплошь усыпанные ветряными установками. Кажется, что я в Германии или в Австрии. Где угодно, только не в 100 километрах от линии фронта. Небо серое, и нижняя граница облаков касается лопастей ветряков. Стемнеет рано даже по февральским меркам.

Погранпереход прошла на удивление быстро.

Увидев пикап, затормозила почти в пол. Выскочила. Скупые объятия.

— Ты поедешь за нами, нам в гражданские машины пересаживаться запрещено. — Он уже командир. Это во всем — манера держаться, голос приобрел властные модуляции. Глаза уставшие. Где-то на полпути к Луганску зимняя жидкая грязь окончательно залепила фары. Еду вслепую, стараясь не отставать от впереди идущего «Патриота». Связи нет никакой. Дорога разбита, и еду я наугад, молясь, чтобы не пробило колеса. Как вдруг сзади пристраивается что-то неопознанное и начинает активно моргать мне фарами. Я пугаюсь и торможу. Аид останавливает водителя, сдают задом. Из бронированного «Тигра» выскакивает мужик и протягивает мне мои собственные номера. Висевшие на соплях и магнитах, они не выдержали встречи с суровой луганской действительностью.

— Вот, возьмите! Я уж думал, вас не догоню.

— Спасибо огромное!

Парни с автоматами подходят быстрым шагом.

— Все в порядке. Это я номера потеряла.

Едем дальше. Через полчаса на автовокзале перегружаем гуманитарку в багажник пикапа. Командир пересаживается ко мне.

Хочется все время держать его за руку, чтобы убедиться, что это не сон. Что он настоящий, здесь. Вернувшийся со всех БЗ. С того страшного штурма у высоты Ворона, когда сразу после Нового года не было связи пять дней. С тех выходов против Горгоны и Жестокого. Что вся эта тишина в эфире была не зря. И мы вместе, и я могу хоть как-то на эти два дня сделать его жизнь радостной. В багажнике московские деликатесы и шампанское: «Привози, будем праздновать жизнь…»

Квартиры у нас еще нет. Звоним по телефону, данному моим бывшим коллегой по журналистскому цеху, а ныне военкором Андреем Гусельниковым, встреча с которым у нас назначена на завтра. Приезжает риелтор, селит нас в фитнес-клубе, ушло переделавшем в соответствии с веяниями времени пару комнат в цоколе под номера. С оружием нельзя, автомат кутаем в мои пуховики.

— Я так рад тебе.

— Я так рада, что ты рад…

Мне кажется, перемены в человеке, которого я знаю уже два года, начались и они будут необратимы. Он стал ближе и понятнее. Когда-то давно там, в Москве, я не выдержала равнодушия, граничащего с жестокостью. И, потеряв все, отказалась от продолжения этих изматывающих отношений. Но пришла война и все, как мне тогда казалось, поменяла.

Утром едем на встречу с Андрюхой. Первое интервью снайпера с позывным «Аид» выходит на «Соловьев. LIVE». С Андреем мы не виделись 20 лет. Но война сближает и возвращает людям то, что им действительно нужно. Даже если нужно оно им только в данный момент.

Ужинаем в каком-то модном луганском суши-баре. Зал заполнен военными с оружием вперемешку со стайками барышень и едва достигших (или нет) совершеннолетия юнцов.

— Давай сделаем интервью для канала? По вопросам подписчиков?

— Конечно, давай.

В номере ставлю камеру.

— Расскажите, как вы оказались на войне…

— А о своей семье…

— Образование у вас какое?

— Как вы начали писать…

— Почему снайпер?

— Ваша девушка — какая она…

— Вы верите в Бога?

Ответ заставил меня убедиться, что я не ошиблась. Блэк Харт стало открываться и светлеть.

— Как ты говоришь? Бог есть любовь?

— Это не я. Это — Евангелие.

Два дня как одна минута. Утром звонит Бронелоб, боец отряда Аида, доставшийся ему по наследству вместе с еще десятком добрых молодцев еще в декабре, когда их первый командир был ранен. И вместе с ним уехавший на переформирование длиной месяц.

— Командир, мы с Кузей приехали.

— А построение? Я же сказал приедете после!

— Ты мой командир. Это важнее.

Завтракаем в той самой знаменитой кафешке на автовокзале. Знакомимся. Они потом будут оба, Броня и Кузя, называть меня — мама. Звонить мне в минуты радости и горя. Но все будет потом. Пока пора прощаться. К этому совершенно невозможно привыкнуть.

Но мы привыкнем.

Однажды.

Еду домой. Впереди тысяча километров пути. Погода по-февральски никакая — хмарь, низкие тучи. Обратную дорогу нахожу уже по памяти. Граница, переход. Все быстро. Донбасс выпускает меня беспрепятственно, обнаружив, что я уже инфицирована этим опасным вирусом войны и никуда теперь не денусь. Мы с этой зоной отчуждения