Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

Вот наконец и раненые. Сержант Борисенко бережно баюкал руку, точно хотел усыпить боль в ране. Кухарев, спиной привалясь к дереву, что-то строгал перочинным ножом.

— Вот, посмотрите! — радостно блестя глазами, крикнул Дмитрий и положил у ног Кухарева мешок. — Развязывайте!

— Наконец-то, пришел, сынок, — облегченно вздохнул и заулыбался Кухарев. — А я уж думал... Все передумал. — Он с неторопливой обстоятельностью развязал мешок, и Дмитрий опять увидел ту злополучную краюшку с зазубринками от пальцев. Она будто пилой полоснула его по сердцу.

По-хозяйски оглянув содержимое мешка, Кухарев сказал:

— Ты, доктор, с умом покорми всех. Кто потяжелее, тому побольше дай. Я, к примеру, и потерпеть могу.

— И я потерплю, — отозвался Борисенко, перестав баюкать руку. — Ты, Митя, сперва Рубахина, Толмачевского и Калабуху накорми, они послабее.

— Да что я — у бога теленка съел? Что я — потерпеть не могу? — недовольно проговорил Рубахин, подняв забинтованную свою голову. Казалось, он все видит сквозь грязноватую марлю.

Толмачевский от еды вообще отказался.

— Не надо мне, ребята, — хрипло протянул он. — Зачем добро переводить? Мне ведь жить осталось немного. Помру я, ребята...

— И что ты за человек такой, — рассердился Кухарев. — Заладил свое — помру, помру... Не даст тебе наш доктор умереть. Мы с тобой, Федя, еще в Берлине чаи гонять будем.

Измученное болью, заросшее темной щетиной лицо Толмачевского на какое-то мгновение озарилось слабой улыбкой, но улыбка сразу погасла.

— Сказочник ты, Иван Фомич... Послушаешь твои сказки...

— Не сказки, правду говорю — будем чаи пить в Берлине.

Дмитрий понимал, что накормить раненых — это еще не все, каждый из них нуждался в лечении, ведь раны уже, наверное, загноились, нужно перевязать всех. Но перевязывать он не решался, потому что не знал: помогут ли его перевязки, да и не приходилось ему заниматься таким делом — лечить раненых. Надо найти настоящего врача. А где его найдешь? Нужно было бы сказать о раненых деду Минаю, в селе, возможно, есть больница... Значит, нужно опять идти в Подлиповку. Теперь он знает, что днем ходить опасно, в селе могут оказаться немцы. Только ночью можно проползти незаметно к избенке деда Миная. Да, да, ночью...

10

Еще засветло знакомой дорожкой Дмитрий пробрался к Подлиповке, укрылся в кустах и стал наблюдать за селом. Ему хотелось поскорее подбежать к избенке деда Миная и расспросить о больнице. Но он уже ученый, надо сперва присмотреться. Да и дед Минай предупреждал: «Не масленица, так что потихоньку ходи». Это верно.

Огромное багровое солнце неторопливо опускалось на щетинистый лес, и когда оно огненным краешком коснулось горизонта, Дмитрию показалось, будто солнце напоролось на острые иглы вершин деревьев и ранило себя, окровянилось, а к нему белым бинтом потянулось узкое облачко, чтобы рану перевязать.

Сгущались вечерние сумерки, и по мере того, как темнело, на душе у Дмитрия становилось все тревожней и тревожней. Оглянувшись назад, он увидел непроглядную темень леса. Над селом и в селе еще было светло, а в лесу — мрак... И когда Дмитрий подумал о том, что ночью нужно будет идти по темным чащобам среди хрустов и шорохов, колкий мороз пробежал у него по коже. Он боялся ночного леса и никак не мог побороть в себе когтистого страха.

Совсем стемнело. Дмитрий еще прислушался — в селе, кажется, ничего подозрительного нет, но все-таки он соблюдал осторожность, через огороды пробираясь к хате деда Миная. У какого-то плетня он чуть было не вскрикнул, потому что попал в крапиву, обжегшую лицо и руки. Крапива — пустяк, главное — поскорее увидеть деда Миная и с его помощью найти врача.

Изба деда Миная на той стороне, значит, нужно перебежать улицу. Дмитрий опять прислушался. Тихо. Только гулко и тревожно колотится в груди сердце. А может быть, не сердце? Может быть, это пульсирует под ним сама земля, еще не успевшая остыть после дневного тепла?

Дмитрий перелез через плетень, шмыгнул через улицу и остановился у минаевской хаты. Огляделся, потом тихо постучал в темное окно... А вдруг у деда Миная ночуют немцы? А вдруг он не заметил, как они заходили сюда?

Из хаты никто не выходил. Может быть, не расслышал дед его стука? Но вот что-то звякнуло в сенцах. Дмитрий напрягся весь, готовый отскочить, исчезнуть, если вместо деда выйдет кто-го другой...

— Кто тут? — шепотом спросил старик.

— Это я, дедушка, — тоже шепотом отозвался Дмитрий.

— Ты, парень? Иди за мной.

В избе дед Минай вздул каганец. Трепетный язычок пламени осветил просторную, почти совершенно пустую горенку с занавешенными окнами, и самого деда в валенках, в наброшенном на плечи старом полушубке.

— Что пришел? Аль харчей не хватило? — спросил хозяин.

— В селе есть больница?

— Нету и не было, больница у соседей наших, в Грядах, верст десять отсюда. А у нас только хвельдшерица. Аль нужно стало? Захворал кто?

— Очень нужно, дедушка Минай.

Старик не стал расспрашивать, зачем понадобился доктор. Он торопливо снял валенки, надел штаны, опять обул валенки, нахлобучил на седую голову картуз, потушил каганец.

— Идем. Ты за мной держись.

Они перелезали через какие-то плетни, продирались сквозь кукурузные заросли, потом дед Минай сказал:

— Ты погодь чуток, я схожу к Полине Антоновне.

Дмитрий сидел в кустарнике. Пахло смородиной, и он догадался, что его привели в какой-то сад.

Подлиповка спала. Вокруг ни звука. Даже собаки и те не брехали, только иногда где-то совсем рядом падали яблоки. Их глухой стук о землю был похож на короткий вскрик или даже стон. В небе время от времени слышался тяжелый гул моторов. Это самолеты шли на бомбежку или возвращались на аэродромы. На земле было тихо и мертво, а небо воевало и по ночам.

Неслышно подошел дед Минай.

— Так что идем, Полина Антоновна ждет, — сказал он.

Они подошли к дому. Дмитрий шагнул на крыльцо, отворил дверь, и сразу его окутал острый больничный запах.

— Сюда заходите, — послышался женский голос.

Дмитрий очутился в большой комнате, ярко освещенной керосиновой лампой. Изнутри окна были плотно закрыты фанерными ставнями.

— Что вам нужно?

Дмитрий увидел молоденькую девушку в опрятном белом халате. Невысокая, круглолицая, черноглазая и чернобровая, она смотрела на него тревожно и выжидательно. А он, пораженный видом очень юной медички, сразу как-то смутился, даже покраснел.

— Кто вы такой и что вам нужно? — опять спросила она. — Вы больны? Ранены?

— Нет, я здоров и не ранен, — ответил Дмитрий. — Раненые в лесу. Им нужна помощь. Пойдемте, пожалуйста, к раненым...

Широко распахнутыми испуганными глазами она смотрела на него и протестующе качала головой.

— В лес? Ночью? Нет, нет...

Дмитрий рассердился и сразу осмелел. Он даже хотел напомнить этой боязливой фельдшерице о долге медика, о том, что медик по первому же зову должен, не взирая на опасность, спешить на помощь... Кажется, так говорил старший врач, или нет, это слова не старшего врача, их прочел он в какой-то книге, и книга была, кажется, о Пирогове... Но Дмитрий сказал другое:

— В лесу ночью не страшно.

— Нет, нет, я боюсь...

Этого еще не хватало! Сколько он сам натерпелся страху, добрался-таки до фельдшерицы, которая, конечно же, сможет как следует перевязать раненых, а она боится ночью идти в лес...

— Не бойтесь, Полина Антоновна, — уговаривал он. — В лесу нечего бояться, к тому же нам есть чем защититься, — продолжал он, намекая на то, что вооружен и сам до безумия храбр...

— Я согласна пойти только завтра утром, — нерешительно проговорила девушка.

— Можно и утром... Но у одного раненого очень высокая температура, не доживет он до утра, если не помочь ему сейчас.

— А что у него?

— Не знаю. Когда я уходил, он был очень плох, все время бредил...

— Ну хорошо, — согласилась фельдшерица, — идемте. Что брать с собой?

Дмитрий не знал, какие лекарства требуются раненым, и ответил:

— Берите все, что есть, и побольше.

На улице их поджидал дед Минай. Уж коли понадобилась фельдшерица, значит, решил он, где-то в лесу есть раненые или больные, скорей всего, что раненые.

— Сколько их у тебя, раненых-то? — поинтересовался он.

— Семь человек.

— И ты восьмой... Восемь ртов... Н-да, семейка... Ты вот что, ты погоди минутку, я тебе еще харчишек вынесу.

Дед Минай сходил домой, а потом, подавая Дмитрию увесистый мешок, обеспокоенно спросил:

— А найдешь ты своих? Ночью в лесу и заблудиться немудрено.

— Наверное, найду...

— То-то и есть, что «наверное». Где они у тебя? Приметы какие?

Дмитрий стал рассказывать, а когда упомянул про болотце, дед Минай подхватил радостно: