Сергей Трахименок - По следам Таманцева

— У меня есть опыт съёмок по мотивам моего романа, — сказал он, — не очень удачный… если не сказать больше…

Разговор неожиданно перешёл в то русло, которое не имело к нашему визиту никакого отношения. Но нам ничего не оставалось, как выслушать хозяина, дать ему возможность выговориться. Была при этом робкая надежда, что в этом монологе прозвучит ответ и на мой вопрос. Но, видимо, мы все говорим лишь о том, что нам близко и больно.

— Все режиссёры, — подвёл он итог, — снимают свои фильмы и не хотят видеть, что литературная основа их — совершенно иная.

— Абсолютно с вами согласен, — ответил я, — но это объективные законы кино, и от них никуда не деться. Другое дело, если у кого-то из режиссёров есть свои тайные задумки и ожидания, которые он хочет реализовать в картине…

— Итак, что за идея? — вернул нас к теме визита Богомолов.

— У меня появилась идея снять фильм о прототипах ваших героев.

— Каких?

— В частности, Таманцева.

— У Таманцева не было прототипа.

— Вообще не было? — удивился Андрей, который в детстве бредил Таманцевым.

— У меня, — медленно произнёс Богомолов, — не было прототипов положительных героев…

— А отрицательных? — спросил Андрей.

— А вот отрицательных были… Точнее, был. Например, прототипом Мищенко стал известный диверсант Грищенко. Кстати, на этой фамилии появились спекуляции.

Раздался звонок в дверь. Хозяин пошёл открывать, а я посмотрел на часы. Наше время истекло, и если это приехал друг, то нам надо откланиваться. Тут из прихожей на кухню вошел хозяин с новым гостем.

— Слава, — сказал Богомолов гостю, — у меня коллеги из Белоруссии, так что я тебе отдам колбасу, а об остальном поговорим в следующий раз. Хорошо?

Слава, а по возрасту он был ровесником хозяина, кивнул головой. Богомолов достал из холодильника колбасу, передал её Славе, проводил его до лифта, а затем вернулся к нам.

— Один из не очень… — здесь Богомолов сделал паузу, — нормальных людей недавно прислал мне телеграмму, что на родине Грищенко под Ростовом ему поставили памятник. Причём мне это было преподано как инициатива земляков в пику моим положительным героям.

— Прототипам положительных героев?

— Нет, именно положительным героям. Поскольку реальных прототипов ни у Алёшина, ни у Таманцева, ни у Блинова не было. Это собирательные образы… Давайте пить чай.

Мы стали пить чай и говорить на темы, не связанные ни с кино, ни с литературой.

Настало время откланяться.

— А если, — сказал я, — у кого-то появится желание дать средства на фильм о человеке, который, будучи взрослым, играл в ваших героев, я могу надеяться на несколько фраз перед камерой?

— Нет, — отрезал Богомолов, — это для меня не представляет ни писательского, ни человеческого интереса.

Трубник

Три попытки подобраться к железнодорожному полотну — три неудачи. Первый раз нам помешали немецкие секреты, второй раз диверсионная группа партизан, которые вышли на полотно раньше нас, третий раз мы напоролись на двойные фашистские секреты.

И если бы немцы не поторопились отрыть огонь, трудно сказать, чем бы для нас закончилась эта вылазка. Отстреливаясь, мы отошли. На наше счастье, никого не потеряли.

Стало ясно, что подходы к полотну в этом месте изучались нашими связными неважно. Но и претензий к ним быть не могло: против них играли профессионалы.

Время, отведённое на очередную операцию, подходило к концу. Но возвращаться на базу без результата было не в наших правилах. Что делать?

— А не использовать ли нам резервный вариант? — предложил Кашин.

У нас действительно был такой.

Связные отмечали постоянное движение двух машин из села Дохудаево через Смолзавод в деревню Радица, где немцы сооружали зенитную установку.

Детально обсудили план операции в хате одного из крестьян, где нам пришлось ждать наступления ночи.

— Принимается, — сказал Шаповал, подводя итог разговору.

— А сколько их там? — спросил вдруг Антонов.

— Подсчитаем в бою, — ответил Шаповал.

— Их не должно быть более двадцати, — заметил Кашин.

— Значит, будем рассчитывать на двадцать человек, — согласился Шаповал.

— А это не много на шестерых? — засомневался Антонов.

— Ну, какой же ты партизан, если не справишься с четырьмя фашистами, — полушутя-полусерьёзно говорит Миша. — На нашей стороне внезапность, напор, наконец, опыт…

— Всё это хорошо, — говорю я, понимая, что Шаповал раздосадован нашими неудачами. — И опыт за нас, и внезапность. Но мы всё-таки играем в самодеятельность, плохо знаем вооружённость противника…

— Да, тут ты прав, — говорит Миша. — Но я забыл сказать, что на эту самодеятельность к нам просятся двое партизан из отряда имени Суворова.

— Кто же это? — спросил Кашин.

— Комвзвода Бакулин и его постоянный спутник Хадосевич.

Сергея Бакулина мы хорошо знали, да и Хадосевича — тоже, пути наши пересекались много раз. Мы были осведомлены об их делах, они — о наших.

— Тогда это другое дело, — примирительно говорит Антонов.

— А чего они здесь? — спрашивает Львов.

— Пошли за разведданными в один из гарнизонов. Сегодня ночью будут возвращаться и зайдут к нам. Так что ночь отдыхаем, а на рассвете уйдём в лес.

— Где будем делать засаду? — спрашивает Кашин.

— Засаду сделаем между Смолзаводом и Радицей, в перелеске. Лес у дороги, где ходят машины, не вырублен. Поедем на двух упряжках, в каждые сани — пару лошадей, — говорит Шаповал.

— А если не пройдут лошади? Снег-то глубокий?

— Сориентируемся на месте…

Готовимся ко сну, уже проверили оружие, гранаты, всю нехитрую экипировку. В 23 часа стук в окно, и в хату вместе с облаком пара вваливаются «суворовцы»:

— Принимайте гостей! Да вы тут неплохо устроились, приятный запах борща, — говорит Бакулин. — Перекусить найдётся что-нибудь?

— Для хороших людей — ничего не жалко, — отвечает Антонов.

Сегодня он главный кашевар. Антонов расставляет на столе миски.

Пять часов тридцать минут — мы уже в санях. Едем, немного прохладно. Ребята сжались, не столько от холода, сколько от неизвестности.

Однако приехали мы напрасно, следов от машин нет. Надо возвращаться, но днём это делать нельзя: кругом немецкие гарнизоны, заметят — тогда операции уже не провести.

— Повторим заход, — говорит Миша, — а до вечера побудем в лесу.

— Костров не разводить… Сало не жарить, — подхватывает Кашин. Все улыбаются, поскольку знают — еды у нас нет. Уходим к лошадям. Греемся, прыгая вокруг саней или затевая борьбу друг с другом. К вечеру изрядно устаём, но благо — зимний день короток.

Возвращаемся на свою стоянку. Горячий ужин, провальный сон, подъём, и опять та же дорога. Всхрапывают лошади. Едем к магистрали.

Есть следы машин. Но сколько их прошло — понять трудно. Если больше двух, то справиться с ними будет тяжело. Делимся на две группы и прячемся в кустарнике. Полагаем, что нас с дороги не видно.

— По команде «к бою» выбегаете к сосне и расстреливаете тех, кто сидит в кузове, — говорит Шаповал, — остальные работают с теми, кто в кабине. Они же выводят машину из строя.

Шаповал выставляет дозор, следовательно, всем остальным можно подремать. Неожиданно для себя я засыпаю, и тут же чувствую толчок в бок.

— Машина, — говорит мне Бакулин.

Действительно, до нас доносится звук работающего мотора.

— Метров пятьдесят, — говорит Бакулин.

Гул машины становится всё отчетливей. Мы с Бакулиным перебегаем к сосне. Берём оружие на изготовку…

— Как только… — произносит Бакулин.

— Знаю, знаю.

Машина поравнялась с нами. Стрелять с Бакулиным мы начинаем одновременно и без какой-либо команды. Мы точно братья-близнецы не нуждаемся в сигнале для того, чтобы действовать одновременно.

Сидящие в кузове мгновенно падают. Тут же раздаётся стрельба со стороны основной группы. Чувствуется, что машина потеряла управление, хотя ещё движется по инерции. Но вот она прошла метров десять и остановилась.

Но это ещё не конец. Раздается команда:

— Фоер!

Оставшиеся в живых немцы приподнимаются над бортами, и отвечают нам автоматным огнём. Затем снова скрываются за бортами — стреляные воробьи.

Я и Бакулин продолжаем стрелять по кузову. Но стоит нам прекратить огонь, как снова раздаётся команда:

— Фоер!

Противник отвечает огнём. Кто-то толкает меня в бок. Это Шаповал. В это время с его головы пуля срывает кубанку. За дальним от нас колесом устроился автоматчик. Я стал обходить машину, но он, поняв маневр, бросился бежать.

— Хальт, — ору я.

Но он не останавливается и бежит в лес, в одной руке у него автомат, в другой портфель. Понимаю, что мне его не догнать. Останавливаюсь и с колена стреляю. Попал. Подхожу ближе — офицер. Лежит лицом вниз. Времени на изучение его нет, забираю портфель и автомат. Ухожу. Со стороны Смолзавода слышатся автоматные и винтовочные выстрелы. Подхожу к машине. Ребята выбрасывают из кузова трофеи.