Серия "Афган. Чечня. Локальные войны". Компиляция. Книги 1-34 (СИ) - Беляев Эдуард Всеволодович

— Аким — инженер хубишь!

— Хубишь, бисер хубишь, — киваю я: хороший, очень хороший. Ему бы и правда выучиться на инженера.

Скорее всего, его зовут Хаким, они просто проглатывают первый звук. Но слышится очень по-русски: Аким. Его отец давно прикован к постели, мать не работает, как и положено женщине в мусульманской стране. Три брата в солдатах, старший из них механик, он-то и научил Акима премудростям этого дела. Аким кормит отца и мать. Сколько он может зарабатывать здесь? Копейки, ему не хватит их даже на новые штаны.

Чем провинился перед своим Аллахом этот замечательный маленький человечек, который встает с рассветом, несколько часов добирается до работы, а вечером пускается в обратный путь, чтобы заработать на лепешку хлеба своим родителям? Я жму его перепачканную маслом руку, Аким улыбается мне и говорит что-то на своем тарабарском гортанном языке.

Наконец-то появилась возможность немного поглазеть по сторонам и без спешки вглядеться в город, в котором живу почти уже месяц. Почему-то сейчас все в нем мне кажется одинаковым: одинаковые улицы, одинаковые лавки и люди, одинаковый уклад бедности. Чадра до пят, автомат, пыль, сладкая индийская музыка из окон грязной шашлычной.

На горе Асмаи в центре города — наши и афганские посты. Отсюда хорошо видно: невзрачен город, где схватились сегодня две формации, два мира, две религии. Неужто не нашлось для этой схватки ничего получше? Чего-нибудь более живописного?

В Национальном музее ремонт. Хорошо говорящий по-русски гид рассказывает о раскопках русских археологов. Это они нашли золото Бактрии. Двадцать одна тысяча изделий из золота — уникальная коллекция. Смотритель вынес откуда-то из чулана крытый зеленым сукном стол, высыпал на него груду золота: пояс, ножны кинжала, чашу, фигуру оленя. Золото Бактрии лежало на столе, его можно было потрогать, как какую-нибудь жестянку.

В Садах Бабура — запустение. Вокруг лепятся, карабкаются на скалы рыжие тараканы нищих хижин. Великий Могол, основатель династии, которая покорила, считай, почти весь Восток, очень любил этот город.

«Я никогда не смогу вырвать из своего сердца прелести Кабула, как никогда не смогу выразить силу моей жажды снова вернуться в него», — написал он однажды сыну. Теперь в ресторане, устроенном в Садах, нет даже воды, чтобы утолить жажду, и летают ленивые мухи.

В Кабуле все так же спокойно, все так же по вечерам крутят кино в советском клубе Старого микрорайона. Позавчера неподалеку от клуба оставили мотороллер с взрывчаткой, но, к счастью, не сработал взрыватель. А прошлой ночью у бензоколонки, что расположена по дороге к посольству, упала ракета. Говорят, несколько человек погибло.

Ну, и еще из хроники здешней жизни: на днях девятнадцатилетний повар из батальона охраны, который стоит в центре города, перемахнул с автоматом в руках через ограду американского посольства. Решил «продать Родину»? Ничего подобного: просить политического убежища и в мыслях нет. Испугался тягот военной службы? Повар и близко не нюхал пороха. Причина — проще некуда. Парень боится сержанта, который бьет его смертным боем, покуда мы, «интеллектуалы пера», спорим меж собой: «Это — Испания или Вьетнам?»

Это Афганистан.

На мою просьбу встретиться с поваром — или любым другим побывавшим в плену солдатом — особый отдел штаба армии после нескольких дней консультаций с Москвой ответил отказом. Формулировка: в тему интернационального долга нечего «ломиться с черного хода».

Сентябрь — октябрь 1985 г.

Ведомый

Кто в Афганистане без ружья? Только дети да их матери. Всякий человек носит на плече винтовку… Винтовка — что есть более надежного и преданного, более доходного и сытого на горных тропинках, на узких полосах афганских долин?

Так и не вышел у нас разговор с Шипуновым — отличным военным вертолетчиком и очень симпатичным мне человеком. Встретились мы в Кандагаре, в расположении полка, где Александр служил. Сидели с ним в затененной маскировочной сетью курилке, и битых два часа я развлекал его всевозможными забавными историями, тщетно пытаясь втереться в доверие, разговорить, понять, что он за человек, Александр Николаевич Шипунов.

То ли не в настроении был вертолетчик, то ли не по душе пришелся ему собеседник, то ли вообще Шипунов не так-то легко сходится с незнакомыми людьми. Саша односложно отвечал на вопросы, только хмыкал в ответ на самые смешные анекдоты и оказывал знаки внимания положительному черному котенку Шнурку, который вился у наших ног.

— Был однажды горький опыт общения с прессой, — обронил он, — такого понаписали!.. Ты вот скажи: ты «Ми-8» в воздух поднимешь?

— Не подниму. Я по другому делу.

— Ну и чего я тогда перед тобой распинаться буду?

Только и удалось мне с грехом пополам выудить из него подробности трех боевых ситуаций, о которых рассказывали перед этим еще в штабе полка. Это три истории из афганской жизни Александра Шипунова, командира экипажа вертолета «Ми-8».

История первая

В ней рассказывается о мужестве

Погода тогда стояла отменная. Самый разгар весны — середина мая. Нельзя сказать, чтобы это время года действовало каким-то особенным образом на Шипунова, не было этого. А если даже и было, то Шипунов не из тех людей, которые вздыхают и ахают по этому случаю у всех на виду. Пусть даже весна, и время любви, и все такое прочее.

К тому же войне нет дела до того, какой сезон на календаре, а в Панджшере и вовсе есть места, где весна и осень — на одно лицо. Узкая рваная щель в горах, коричневые скалы стиснули речку, она пенится в скальных прижимах, рокочет на перекатах. Это и есть Панджшер, ущелье Пяти Львов, главный плацдарм оппозиции на территории Афганистана. Немало пролито здесь крови, немало боевой техники, изуродованной минными взрывами, оставлено в распадках гор.

В пору, о которой речь, около шести тысяч мятежников сконцентрировались в панджшерских пещерах. Все активнее становились вылазки диверсионных групп в ближайшие кишлаки, все чаще на перевале Саланг, находящемся неподалеку, пылали подожженные транспортные колонны.

С аэродрома их подняли по тревоге — в шесть ноль-ноль дежурная пара вертолетов с десантом на борту уже была в воздухе. Саша шел, как обычно, ведомым, прикрывая машину командира эскадрильи. Летели без происшествий, знакомым маршрутом, поднявшись повыше над чарикарской «зеленкой» — гиблым, плохим для вертолетчиков местом.

Перед самым Панджшером борттехник Титоренко открыл дверцу кабины, и Шипунов оглянулся: в грузовом отсеке был полный порядок. Бойцы устроились на лавках вдоль борта, кто-то дремал, уронив голову на плечо соседа, придерживая сонной рукой автомат на коленях. Бесстрашные люди? Таких не бывает, это простая истина войны. А вот еще одна, такая же простая: только тот становится солдатом, кто умеет перебороть страх перед боем. А кто не умеет, становится трусом. Но таких, отметил про себя Шипунов, в тот раз на борту его вертолета, похоже, не было.

Спаренный пулемет ударил из-за дувала на окраине кишлака, когда они уже шли на снижение. Вертолет командира эскадрильи круто нырнул к земле.

— 05-й, я — 07-й, слева пулемет! — услышал Шипунов голос командира.

Не раздумывая, вывел машину на боевой разворот, и ответная очередь Титоренко ударила по «духовской» огневой точке. Однако на этот раз и там, на земле, трусов, похоже, не было тоже. Взрыв в кабине.

Осколки стекла и металла хлестнули по лицу, обожгли ноги. Едкий дым заволок глаза — приборы почти не видны. Раненый Титоренко рухнул на пол кабины между креслами пилотов. Еще и еще взрыв — как выяснится позже, снаряды перебили жгуты электропитания, разворотили аккумуляторные отсеки. Обороты винта пошли на ноль.

— 07-й, я — 05-й, ранен, — доложил Шипунов.