Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— А ты со мной… со мной мог бы дружить? — спросила она.

— Мы с тобой уже друзья.

— И ты мне можешь сказать всё, что думаешь?

— Конечно. А почему нет? Сказать, положим, могу всё, а вот будут ли мои слова справедливыми, не знаю. Для того, чтобы понять человека, верно судить о нём, надо вместе с ним поработать. В работе полнее всего раскрывается характер. А мы с тобой только встречаемся…

— Да, мы только встречаемся, — тихо повторила Майола. — А всё-таки, что ты обо мне думаешь?

— Думаю, что ты очень красивая и знаменитая девушка, — серьёзно ответил Лука. — Такая красивая, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Правда, не без недостатков. — Глаза его лукаво сощурились.

— Недостатков? Каких?

— Ну, скажем, ноги у тебя немного коротковаты.

Майола остановилась, словно с разбегу налетела на стену. Золотистые глаза потемнели от обиды, стали коричневыми, почти тёмными.

— У меня? — с трудом выговорила она. — У меня короткие ноги?

— Вот именно, коротковаты, — голос Луки прозвучал спокойно, подчёркнуто невинно, — миллиметров девяносто добавить — ещё можно было бы терпеть, а так… нет, так коротковаты.

— Ты что, ослеп? — почти вскрикнула Майола. — Обо мне писали во всех газетах, я чемпионка Киева… Республики… Ты… Ты не имеешь никакого представления…—

Посмотрела с обидой па Луку, увидела весёлые смешинки в его глазах, всё поняла, покраснела и сказала: — Прости, мне просто изменило чувство юмора.

Широким, дружеским жестом Лука обнял её за крепкие плени, слегка прижал к себе.

— Ох, и глупышка ты у меня, Майка.

— Я не у тебя глупышка, я просто дурёха.

Они шли по улице и молчали, и рука Луки мягко обнимала плечи девушки, и не было в этом никакого другого чувства, кроме обычной дружеской ласки.

— Я не об этом спрашивала, — прервала его раздумье Майола.

— Понимаю, — тихо ответил Лука. — Только о том, другом, рассказать не могу, потому что очень тебя мало знаю.

— Жаль, — откровенно вздохнула Майола. — Жаль.

И снова целый квартал они прошли молча, а мысли каждого текли в различных направлениях, как потоки на разных океанских глубинах.

— Может, нужно было бы повидать его, — сказал Лука.

— Кого? — Девушка не поняла. — А… ты о Феропон-те. Да, нужно бы, пожалуй. Завтра воскресенье. Хочешь, давай вместе навестим. Я же всё-таки родственница ему, мне полагается.

На такую удачу Лука не надеялся. Вместе с Майолой ему будет куда легче пережить эту встречу,

— Неужели пойдёшь? Ты даже не представляешь, как я тебе буду благодарен.

— Вот уж действительно не за что. Когда часы свиданий в больнице?

— От трёх до шести.

— Значит, уже узнавал. Ну что ж, удобно, тренировка у меня в пять. В половине четвёртого встречаемся у ворот Октябрьской больницы. Согласен?

— Спрашиваешь!

Рука Лихобора немного крепче, но бережно и, может, даже нежно сжала девичий локоть, а Майола, наверное, не заметила, просто не придала этому значения.

— Послушай, Майола, помнишь, ты когда-то говорила об инвалидах, о том, что хорошо бы к ним привести пионеров… Давай объединимся, проведём это дело вместе, ваш институт и наш завод. Они скоро в новый корпус переезжают, инвалида, вот и устроим им праздник…

— Великолепно придумал, — обрадовалась Майола. — Начнём подготовку немедленно, а праздник им устроим на годовщину Октября.

— Нет, в День Победы, — ответил Лихобор. — Помолчал немного, тряхнул головой и повторил: — Обязательно в День Победы. Это скоро. Впрочем, рано загадывать, ещё неизвестно, что будет в понедельник. Прогонят меня из профсоюзных вождей… Но праздник всё равно устроим.

Они дошли до станции метро, остановились перед широким горлом каменного входа. Лука медленно снял руку с Майолиного локтя, и девушка неохотно, всё ещё чувствуя тепло его руки, отошла на два шага.

— Ну, куда ты теперь? — спросил Лука.

— Домой, конечно.

— Переоденешься и…

— Что «и»?

— Ну, я не знаю… Переоденешься и — к подруге, или в компанию, или на свидание с парнем.

— У меня нет парня.

— Как это нет? — удивился и даже встревожился Лука. У него вдруг появилось ощущение, будто в огромном государстве, которое называлось заводом, Киевом, целым миром, где-то заело, перестало свободно вращаться малюсенькое колёсико, и его нужно немедленно исправить, отрегулировать, одним словом, помочь.

— Вот так: нет, и всё.

— Странно. — Лука тревожно посмотрел в глаза девушке. — Около такой красавицы, как ты, ребята небось кружатся, словно мухи возле мёда.

— Да, кружатся. А у тебя есть девушка?

— У меня? — Лицо Луки потемнело, в глазах медленно растаяла улыбка. — Нет у меня девушки и никогда не будет. Спасибо, выучили! Одним словом, для меня это не проблема.

— Почему же тогда это может быть проблемой для меня?

— Потому что ты молода, хороша собой, у тебя вся жизнь впереди…

— Можно подумать, что у тебя она позади.

— Ну, всё-таки… Подожди, а подруги у тебя есть?

— Есть и очень красивые. Может, познакомить?

— Кого, меня? Да я не о себе, о тебе беспокоюсь… Отчего же у тебя в самом деле нет парня?

— Может, потому что ноги коротковаты, — ответила Майола. — Ну, будь здоров, завтра в половине четвёртого у ворот больницы.

Он немного постоял, любуясь девушкой, идущей к метро. Почему расступаются перед ней, восторженно оглядываясь, люди? Положим, трудно пройти мимо Карманьолы и не оглянуться… «Красивая… — подумал Лука Лихобор и улыбнулся, вспомнив, как рассердилась Майола на его шутку. — Всё в её жизни будет хорошо, и жених ей найдётся, и счастье придёт, как же иначе?»

Не торопясь, двинулся пешком к дому, и от понимания невозможности собственного счастья сердце наполнилось не то чтобы горечью, а лёгкой задумчивой грустью. Уже прошла боль от разрыва с Оксаной, уже начал свою безошибочную и всегда успешную работу всесильный доктор — время, но чувство неуверенности в собственном счастье осталось и, возможно, не исчезнет теперь никогда. А может, и пройдёт, и он встретит на своём пути девушку или женщину… И окажется она такой же, как Оксана Хоменко. Ведь обжёгся однажды. Великое дело — опыт. И его, Луку Лихобора, как того старого воробья, уже не проведёшь на мякине… Выходит, так и останется он на всю жизнь бобылём? А почему бы и нет?

— Лука! Иди-ка сюда! Именно тебя мне и не хватало, — послышался рядом хорошо знакомый голос. — Физическая сила нужна! — Венька Назаров сидел на высокой скамейке у подъезда и, как малое дитя, болтал ногами. — Мебель купил. Сейчас наверх таскать будем. Минут через пять жена привезёт. Садись. — И чуть подвинулся, уступая место на скамейке. Вопроса, хочет или не хочет Лука таскать Венькину мебель, не было. Конечно, хочет. Странным показался бы Веньке отказ Луки.

— Дядя Лука, — вдруг раздался звонкий детский голосок, — волчок сломался, не вертится, заело там что-то. — Юрка Лавочка, веснушчатый, весь испачканный и невероятно счастливый, протянул Лихобору знакомый волчок.

— Смотри-ка ты. — Лука отнёсся к делу очень серьёзно. — И в самом деле заело. Сейчас грузовик подойдёт, мы у шофёра попросим капельку автола, смажем, и всё будет в порядке, снова запоёт твой волчок…

Большая машина, нагруженная шкафами, стульями, креслами, остановилась возле подъезда, тяжело отду-ваясь, как уставшая лошадь. Клава Назарова, миловидная, кругленькая, беременная на шестом месяце, бережно и плавно неся себя, вышла из кабины, ласково улыбнулась.

— Здравствуй, Лука, — протяжно, даже голосом боясь нарушить свой покой, пропела она. — Поможешь?

— Здравствуй, Клава, — Лука уже шёл к шофёру. — Дай-ка мне, браток, каплю автола. Тут, понимаешь, машина сломалась.

— Здорово сработано, — оценил игрушку водитель. — В магазине такой не достанешь. Давай сюда. — Он капнул автола. — Теперь полный порядок.

— Спасибо! — крикнул Юрка, схватил игрушку и исчез так молниеносно, будто его здесь и не было.

— Ну что, Лука, потащили? — спросил Венька.

— Осторожно, полировку не поцарапайте, — предупредила Клава.

Просторная двухкомнатная квартира Вениамина Назарова вдруг стала тесной от засилья самодовольных и важных новых шкафов, стульев, столов. «Вот сюда, а это сюда», — распоряжалась Клава, и комната освобождалась, каждая вещь, находя своё место, будто уменьшалась в размерах. Солнце садилось, и небо переливалось яркими красками, и потому полированные дверцы становились то светло-золотистыми, то багряночерными.

— Сейчас обмоем покупку, чтобы дерево не рассыхалось, — снова пропела Клава, и белая скатерть вспорхнула над полированным, блестящим столом.

— Вспрыснем, — довольно потирая руки, сказал Венька.

Лука поднял свою рюмку.

— Твоё здоровье, Клава, пусть оно будет весёлым, крикливым и певучим, твоё дитя!