Вагнер – в пламени войны - Лев Владимирович Трапезников

ничего не смог. Сумку свою я не нашел, а сидеть в контейнере и перекладывать барахло с места на место у меня желания никакого не было. Решил, что, если придется так, в следующий раз заберу, а сейчас пусть лежит там, где уж ее закопали под чужими сумками. С телефоном моим то же самое и с самыми обычными документами – все это в маленьком контейнере, и все это не найти сейчас. Возиться не хочется, и нога ноет, когда я ее тревожу. Вечером, на второй день после прибытия, я спросил у соседа телефон, по которому смог дозвониться до своей жены.

– Здравствуй. Это я, – говорю я в трубку.

– Дозвонился… – слышу радостный голос жены. – Ну хоть дозвонился.

– Я на базе, скоро дома уже буду, только вот бумаги здесь дооформлю и приеду, – говорю я жене своей и радуюсь ее голосу. – Как дочь моя?

– Учится. Сдает очень хорошо все. Умница. Стипендию ей я выплачиваю, не беспокойся.

Обрадовались мы друг другу очень. Еще немного поговорили и успокоились. Я успокоился, что все у супруги и дочери хорошо, а она обрадовалась, что я нахожусь почти дома. Не надо долгих предложений иногда. Бывает так, что хватает нескольких слов, чтобы внутреннее состояние пришло в стабильность, – с родным человеком все хорошо, и этого бывает уже достаточно, а если уж и после долгой разлуки предстоит встреча, то зачем еще лишние разговоры… Ночью я вышел покурить на крыльцо. На крыльце курить не разрешалось, но раненым было это позволительно. К раненым здесь относились по-особенному бережно. Да, и любое хождение мне доставляло много неудобств, я даже из-за этого в столовую перестал ходить, чтобы не мучить ногу Все же голеностоп. Покурил, возвращаюсь к себе в кубрик по коридору, а мне навстречу мужчина примерно моего возраста. Он заинтересовался моей хромотой и оказался медиком, прошедшим до этого еще и две военные чеченские кампании. В чеченских кампаниях он тоже был медиком. Так вот, он мне предложил подождать его в коридоре, а он сходит за бинтом, обезболивающими таблетками и табуреткой. Да, я ходил на перевязку к медикам на базу, а вернее был там два раза за три дня. Это когда приехал только и на следующее утро. Так вот, этот медик из 10-го ШО усадил меня на табурет, развязал мне бинт, осмотрел, смазал зеленкой и снова перебинтовал, сказав, что в последний раз меня перебинтовывали неудачно.

– Надо повязку послабее накладывать все же, – объясняет мне медик. – Они слишком ее затянули, и у тебя потому с раной неудобства возникают. Вот тебе два обезбола. Один сейчас выпей, а другой потом, если заболит сильно. А так обезболом не балуйся. У тебя что с осколком? – спрашивает медик меня.

– Осколок влетел в голеностоп, а потом поднялся выше сантиметров на двадцать, – показываю я ему место, где примерно осколок сейчас должен находиться. – Врач в Ростове сказал, что его можно и не трогать, зарастет жиром.

– Ты их не слушай. Им поменьше работы надо. Любые осколки в теле человека опасны, тем более, если они блуждают по телу. Вот если он войдет сюда, под колено, то инвалидом будешь, так что проси в поликлинике врачей удалить его. Они будут отнекиваться. Говорить тебе, что незачем это делать, а ты настаивай на своем и обосновывай все это тем, что он тебя очень беспокоит, что у тебя от него невыносимые боли. Вот прямо на боли невыносимые и жалуйся, пусть удаляют. И еще, любые осколки, которые в теле остаются, потом дают о себе знать. Они начинают человека очень сильно беспокоить, нога ноет. И вот так с болью в теле человек живет всю жизнь, если осколок не удалил, пусть даже осколок этот маленький очень. Хорошо, что у тебя вроде бы нерв не задет. Повезло. Повезло, что кости не задело и нерв. Так что по приезде домой иди сразу к врачу. Мне приходилось в Чечне всякие раны видеть, и, имея опыт в этом деле, пошел я в «Вагнер» другим помогать. В этом вижу свою миссию на земле, – говорит мне медик, просто и весело глядя на меня.

На следующий день прибыла группа из Украины. В ней были те, кто выработал свой срок контракта на СВО в командировке и вернулся. В последнее время они были в где-то в районе Соледара, как я понял из их разговоров, и некоторые из них имели ордена Мужества. Подробностей об их командировке я не спрашивал. Это было не принято. Группа этих мужчин, молодых и не очень, весело обсуждали последние события своей командировки. Один из них, совсем молодой парень лет двадцати семи, из Санкт-Петербурга, все вспоминал о том, как его окоп ливень заливал и как он держал в руках спальник, чтобы не утопить его. Волосы у этого парня были кудрявыми, и сам его характер какой-то кудрявый, веселый. Он попросил телефон у постояльцев кубрика и позвонил, видимо, своей матери домой.

– Да, мам, приехал! Скоро буду дома, – говорит в телефон парень. – Знаю, знаю, что про нас уже говорят… да, вот те самые наемники… Ага, да… Холодильник купим, проблем нет. Сейчас отдохну с месяц и снова поеду сюда… Приеду скоро домой и тогда разберусь с ней, совсем от рук отбилась, поговорю… – громко и радостно говорит о чем-то своем парень.

В этот же день мы разговорились со старшим по набору. Он был из Сибири, а жил в Москве. Он сказал мне: «Вот говорят, что в Москве люди другие. Ничего подобного, все от самого человека зависит. Я в Москве уже двадцать лет живу. Кто-то и спешит все время, а я никуда не спешу и все успеваю, так что о Москве, с ее бешеным темпом, все это ложь тех, кто приехал недавно и после своей деревни пытается создать нечто иллюзорное по поводу этого города. Придумывают много о Москве. Они пройтись-то не могут спокойно по интересным и красивым местам этого города, а там много хороших мест, их только знать следует, а чтобы знать их, надо этот город любить. Я люблю этот город. Вы очень все в Средней полосе России отличаетесь от сибиряков, от нас. Вы все время куда-то спешите и думаете, что не успеете. Ну не уйдет от вас электричка в метро. Успеете. И здесь вы думаете, что уехать не сможете, не доедете, и что поезда на вокзале Краснодара не будет. Будет поезд ваш, по расписанию постоянно ходят. Это не у нас в Сибири, когда от одного