Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав

Я не отрываю глаз от палубы. Изнутри меня начинает распирать нечто чреватое взрывом. Пока это давление нарастает, я ощущаю страх, ужасный напряг, а потом – как разрядка, выпуск пара: "Нет уж, тупорылая ты деревенщина. Никак нет, свинья гребаная. Нет уж, не собираюсь я. Нет, в твою рабочую команду Микки Мауса направляться я не собираюсь. И знаешь, почему? А?" Я вгоняю магазин обратно в M16 и передергиваю затвор, досылая патрон.

А вот сейчас я уже улыбаюсь. Улыбаясь, я вдавливаю пламегаситель в рыхлый живот дубины-вэпэшника и жду, когда он издаст лишь звук, любой звук, или пошевелится хоть чуть-чуть, и вот тогда я нажму на спусковой крючок.

У дубины-вэпэшника отвисает челюсть. Больше сказать ему нечего. Полагаю, он больше не хочет, чтобы я набивал его мешки песком.

Дощечка с карандашом падают на землю.

Пятясь спиной вперед, дубина-вэпэшник отступает в свой блиндаж, так и не закрыв рта и подняв руки вверх.

Какое-то время Стропила от испуга не может рта открыть.

Я говорю:

– Привыкнешь еще к местным порядкам. Другим станешь. Все поймешь.

Стропила по-прежнему молчит. Мы идем дальше. Наконец он отвечает:

– Ты же всерьез. Ты ведь мог его убить. Ни за что.

– Именно так.

Стропила глядит на меня, как будто видит в первый раз.

– Тут все такие? Ты же смеялся. Как…

– Об этом обычно не говорят. Этого не объяснишь. Вот побываешь в говне, запишешь первого убитого на личный счет – тогда поймешь.

Стропила молчит. Его переполняют вопросы, но он молчит.

– Вольно, – говорю я ему. – Не обманывай себя, Стропила, бойня тут. В этом говеном мире у тебя времени не будет, чтобы разбираться, что к чему. Что сделаешь, тем и станешь. Не рыпайся, и будь что будет. Тебе же лучше будет.

Стропила кивает, но ничего не говорит в ответ. Я понимаю, что сейчас творится у него в душе.

Информационное бюро оперативной группы "Экс-Рей", подразделения, которому поставлена задача прикрывать подразделения 1-й дивизии, временно действующие в зоне действий 3-й дивизии, представляет собой маленькую сборную хибару из бруса два на четыре дюйма, выстроенную невольными работниками. К двери из проволочной сетки приколочена красная табличка, на которой желтыми буквами написано: TFX-ISO. Крыша хибары изготовлена из листов оцинкованной жести, а стены – из мелкоячеистой сетки, назначение которой – спасать нас от жары. По бокам хибары флотские строители приколотили зеленые нейлоновые пончо. Эти пыльные полотна закатываются вверх во время дневного пекла, а ночью опускаются вниз для защиты от свирепых муссонных дождей.

Чили-На-Дом и Дейтона Дейв занимаются фотолистами перед хибарой информбюро. Чили-На-Дом – задиристый чикано из восточного Лос-Анджелеса, а Дейтона Дейв – пофигист и серфингист из богатой флоридской семьи. Они абсолютно, совершенно разные. Но друзья – не разлей-вода.

Около сотни хряков постарались втиснуться во все возможные уголки, где отыскалась тень. Каждому хряку выдан фотолист, это такой отпечатанный формуляр с пробелами для внесения личных данных, которые нужны для того, чтобы отправить фотографию хряка в газету в его родном городишке.

Дейтона Дейв фотографирует черным "Никоном", а Чили-На-Дом помогает:

– Улыбнись, гондон. Скажи п-и-и-и-ська. Следующий.

Очередной морпех из очереди становится на колено рядом с маленькой вьетнамской сироткой неизвестного пола. Чили-На-Дом сует в руку пехотинца резиновый батончик "Херши".

– Улыбнись, гондон. Скажи п-и-и-и-ська. Следующий.

Дейтона Дейв делает снимок.

Одной рукой Чили-На-Дом забирает у хряка листок, а другой выхватывает резиновый батончик.

– Следующий!

Сиротка говорит:

– Э, морпех номер один! Ты! Ты! Дашь ням-ням? Сувенира?

Сиротка цапает рукой батончик и выдергивает его из руки Чили-На-Дом. Он кусает его, но обнаруживает, что внутри всего лишь резина. Пытается содрать обертку, но не может.

– Ням-ням номер десять!

Чили-На-Дом выхватывает резиновый батончик из руки сиротки и швыряет его следующему пехотинцу.

– Поживее там. Вы что, прославиться не хотите? Кто-то из вас, может, семью этого пацана похерил, но в родном твоем городишке все должны узнать, что ты крутой морпех с золотым сердцем.

Я говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:

– Слушай сюда, пилигрим. Снова тащимся?

Чили-На-Дом оборачивается, замечает меня и лыбится.

– Привет, Джокер, que pasa? Может, и тащимся, парень, а может и нихрена. Эти гуковские сиротки – крутой народ. Сдается мне, половина из них – вьетконговские морпехи.

Сиротка уходит, ворча себе под нос, пинает камни на дороге. И вдруг, будто решив доказать, что Чили-На-Дом прав, сиротка останавливается. Он оборачивается и с двух рук одаряет нас средними пальцами. И уходит дальше.

Дейтона Дейв смеется: "Это дитя стрелковой ротой СВА командует. Грохнуть бы его надо".

Я улыбаюсь.

– Образцово работаете, девчонки. Вы оба просто прирожденные крысы.

Чили-На-Дом пожимает плечами.

– Братан! Мудня нас, бобоедов, в поле не пускает. Мы слишком крутые. На нашем фоне обычные хряки хреново выглядят.

– Как тут, долбят по вам?

– Так точно, – говорит Дейтона Дейв. – Каждую ночь. Так, по нескольку выстрелов. Они типа по нам прикалываются. Ну, а я, само собой, столько успел на счет записать, что сбился уже. Но мне никто не верит! Гуки-то своих покойников с собой утаскивают. Вполне верю, что этот маленький желтый злобный народец питается своими же потерями. Следы крови от утащенных трупов повсюду, а на счет не идут. Ну, и вот, я-то герой, а капитан Январь заставляет здесь в Микки Мауса играть, вместе с этим нахалом мокрозадым.

– Капрал Джокер!

– СЭР! Пока, ребята. Пойдем, Строп.

Чили-На-Дом толкает Дейтону Дейва в грудь. "Сгоняй-ка в деревню и засувенирь мне сиротку помилее. Только чтобы грязный был, реальная вонючка".

– Джокер!

– Ай-ай, сэр!

Капитан Январь сидит в своем фанерном кубрике в глубине хибары информбюро. Капитан Январь мусолит в зубах незажженную трубку, потому что думает, что так он больше похож на отца-командира. Он не на живот, а на смерть режется в "Монополию" с Мистером Откатом. У Мистера Отката больше ти-ай, вьетнамского стажа, чем у любой другой "собаки" в нашем подразделении. Капитан Январь не капитан Куиг, но и на Хэмфри Богарта тоже не похож. Он поднимает серебряный башмачок и передвигает его на Балтик-Авеню, прибирая к рукам всю собственность по пути.

– Покупаю Балтик. И два дома. – Капитан Январь тянется за бело-фиолетовой купчей на Балтик-Авеню. "Вот и еще одна сфера моей монополии, сержант". Он расставляет на доске зеленые домики.

– Джокер, в Дананге ты боку халявы хватанул, и определенно дошел уже до кондиции, чтобы снова в поле побывать. Топай-ка в Хюэ. СВА захватила город. Там сейчас первый первого в говне.

Я медлю.

– Сэр, не известно ли капитану, кто зарубил мою статью про гаубичный расчет, который похерил целое отделение СВА одним игольчатым снарядом? В Дананге одна крыса рассказала мне, что какой-то полковник мою статью похерил. Какой-то полковник сказал, что игольчатые снаряды – плод моей буйной фантазии, потому что Женевская конвенция классифицирует их как "негуманное оружие", а американские воины не позволяют себе быть негуманными.

Мистер Откат фыркает.

– Негуманное? Милое словечко. Десять тысяч дротиков из нержавеющей стали с оперением. Эти болванки, набитые такими стрелками, действительно превращают гуков в кучи обосранных тряпок. Это так точно.

– У, черт! – говорит капитан Январь. Он шлепает карточкой по походному столу. – Идешь в тюрьму – прямо в тюрьму – упускаешь куш – не получаешь двести долларов. – Капитан отправляет серебряный башмачок в тюрьму.