журнал "ПРОЗА СИБИРИ" № 1995 г. - Павел Васильевич Кузьменко

учебу, связалась с поэтами, с тунеядцами, в общем, сбилась с пути, покатилась по наклонной плоскости (в Среднюю Азию и дальше к Каспию, через Кавказ, Карпаты, по Прибалтике, конечный пункт — Москва, МГУ, факультет физики моря, море — давняя мечта... Но всего этого не случилось).

Помысел? — так убедительно и складно оправдывающий поступок: как же, — вылинял праздник первых лет новорожденного университета, ослепив нас фетишем гениальности, выпустил на дорогу инерции, кажущуюся сверхнадежной и вундер-торной, и поскакала она для многих из нас — первенцев — карьерным галопом несоответствия успеха и внутренних затрат, оставляя непочатой подлинную жизнь;

и захотелось, неудержимо захотелось сорваться с рельс, соскочить на безымянном разъезде и броситься в степь, в ее непаханные травы или нетоптанные снега, в эту волю вольную,

что влечет каждого человека, хотя бы раз в жизни, искушая возможностью его воображение, когда он едет в поезде, смотрит задумавшись в окно, легко облетая взглядом поля и леса и дали дальние, совпадая скоростью со своей мечтой; и в этом волшебном, словно бы уже полном овладении пространством, земная суть его жаждет прикоснуться к Земле в какой-нибудь любой, наобум выбранной точке, в той ли, вон в той дальше...

но его проносит мимо, и не выскакивает он на случайной остановке, и крылатая его суть теряется где-то за трезвыми и полезными делами, оставляя рубцы своего неосуществления...

Не вкралась ли в мои изощренные помыслы еле уловимая хитрость? — может быть, когда шли мы с Колькой мимо громыхающего поезда, захотелось всего-то блеснуть словечком, что-нибудь вроде „искуса озонирующей свободы"?, ну а дальше оставалось закрыть глаза и побежать...

А может быть, в поступке моем кто-нибудь да разгадал акт завершения детских игр, — ведь только кажется, что происходит оно пожизненно-плавно, на самом деле всегда есть серия барьеров, которые мы берем с тем или иным успехом; и обязательно, и не раз, возникает необходимость незамедлительно испытать себя, сейчас и сразу кинуться в жизнь, отождествляя себя с Миром, с Пространством, достичь апофеоза Преображения!

Ну и что ж, если оно окажется лишь бледным повторением Дон Кихота — этого героя Тождественного, — в нашей душе непреложно дремлет знак Подобия и Повторения.

И может быть, не столь уж глупо, если один из каждой сотни мечтателей делает попытку соединить воображение и действительность, выходит на Путь, обнажив свои чувства для всякой новой Встречи.

И конечно, Поступок имеет последствия, часто они замечательно неожиданны, порой — замечательно ожидаемы.

Иногда же в поступке прямо заложен шаблонный исход: лег спать, рассчитываешь проснуться; сказал „А“, требуется сказать „Б“; вышел из дома, должен вернуться; „убежал“ из дома... Боже мой! Разомкнул заданность! '

И пошел гулять Случай, куролесить, цеплять за удачу-незадачу, за причуду-чудеса...

— но где бы не водила его судьба...

по всем законам земным человек должен рано или поздно вернуться в ту же, исходную точку, в какую бы сторону он ни отправился...

а если он заплутался в параллелях, то не найдет он покоя, а лишь разочарование и тоску, и не следовало тогда ему пускаться в путь.

Возвращение же, если ты хоть немного склонен к творчеству, должно совершиться по самому высокому образцу, конечно, „Возвращение блудного сына“.

Я не была нищей и разбитой, но довольно пообносилась, и ноги мои были стерты.

И вот мама моя открывает мне дверь

!

Может ли человек выдержать большую радость?!

Вот она, именно та, главная Встреча!

которой, быть может, жаждало мое сердце с самого момента выхода из дома.

Вот оно — полное счастливое Прощение! — в нем одном сливаются и теряют свой смысл: суждено, суждение, осуждение.

7. Когда утратили великое Дао..[150]

„Когда утратили великое Дао, появились „человеколюбие" и „справедливость".

А по другому прочтению:

„Добродетель появляется только после утраты Дао, гуманность — после утраты добродетели, справедливость — после утраты гуманности, почтительность — после утраты справедливости"

Лао Цзы

По всей жизни много ситуаций, когда мы — дети разных возрастов, все больше тринадцати, четырнадцати — семнадцати и дальше лет; редко — семи или десяти;

после тридцати — уж совсем редко...

мы — дети из одного „детсада имени Павлика Морозова"

оказываемся вдруг стоящими против своих отцов

(исключительный, катастрофический случай, когда — против матери) стоим против своих отцов в роли обвинителя и судьи...

Боже, убереги нас и детей наших от такого!

Я стою перед моим отцом и высказываю ему свою обиду. Я узнала, почему он уехал от нас.

— Ты-еще пожалеешь.., — стальная броня глаз его не пустила меня ни для каких объяснений.

Я объявляю о незамедлительном отъезде из Фрунзе (я жила у него, когда-то могла бы приехать и мама...)

Следующим своим шагом, — я уже в Н-ске, вхожу в наш двор...

Прямо на меня, от колонн Филиала идет „та женщина". Конечно же, это ее дорога домой, я всегда ее здесь встречала. У нее лицо лермонтовской Тамары, такие рисуют трефовым дамам, я и звала ее про себя „Трефонная Дама“, и она как-то „нечаянно" улыбалась...

Вот и теперь...

Мне бы мимо пройти, вскинув голову, или выкрикнуть ругательство.

Мне бы ее ненавидеть! Броситься на нее! Может быть, укусить ее за горло.

А я стою и смотрю, и медленно вижу: она поняла, что я знаю; поняла, что хочу ненавидеть ее; и не могу, беззащитную передо мной; хоть, слава Богу, — никакой предательской виноватости я не вижу в ее глазах; только мирную тихость несчастной женщины. Откуда мне знать это? в тринадцать лет...

Теперь я сама стала „такой женщиной", что отняла отца у чужого мальчика; я сама — „та женщина", что из гордыни своего сына может лишить отца.

Но тогда я не была снисходительной.

Стороной я узнала: у Трефонной Дамы готова диссертация, но для защиты нужно, чтобы кто-нибудь поручился за нее (— ее отец репрессирован) , — таких не нашлось.

Только мама моя поручилась.

Стороной же дошли пересуды: они — три сотрудницы в командировке в гостинице. Дама-Треф и другая не спали еще. Мама засыпала быстро и во сне иногда разговаривала, бывало, что плакала. Во сне только и приоткрылся клапан:

— Эта женщина — гадость, гадость...

Мы с мамой жили вдвоем тогда в Н-ске. Появилась, конечно (из взрослого житейского штампа) черная тетка с бородавкой и картами в доме, женщины, шепоты, двери стали закрываться... Еще с папиных времен у нас в буфете всегда бутылка водки на случай. Я