Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

него какой-то уж очень лиловый собачий хрен, посмеялись и — спать. А в середине дня я просыпаюсь, смотрю, моя сука не спит, красится прямо в постели.

— Ты чего это?

— Надо, говорит, пойти его навестить. Проверить, объясниться.

— Ты о чем?

— Он мне на ухо сказал, когда пердолил, чтобы я взяла чемодан и стала с ним жить.

— Правда, что ли?

Она красила губы.

— Ну, да. Я пойду, мне надо с ним поговорить.

— Он тебя снова будет пердолить!

— Ну и что? Попердолит, а тут и ты придешь. И мы с тобой скажем, что у нас счастливая жизнь, что я не буду собирать чемодан, что остаюсь с тобой.

— Но подожди, — сказал я. — Зачем же ты идешь с ним пердолиться? Давай пойдем вместе!

— Он этого не поймет!

— Как не поймет?

— Он хочет меня пердолить. Когда он будет меня пердолить, тут я ему на ушко и скажу, что я хочу быть с тобой. И он мне поверит!

Я смотрел на мою верную суку и не находил слов. Она была самой верной из всех моих жизненных сук, она хорошо разбиралась в философии собачьих переживаний, лучше нее было трудно найти, невозможно. Таких сук больше не бывает. Ну прямо картина Леонардо да Винчи!

Она намазала губы и сказала:

— Ну, я пошла. Приходи, родной! Купи только по дороге собачьей водки.

76. Селфи на Красной Площади

О. встретила меня на Красной площади после моей первой встречи со Ставрогиным. Хотя мы с ней об этом не договаривались. Она стояла, прислонившись к ограде Василия Блаженного.

— Ну как?

— Хорошее начало, — сказал я.

Она бросилась меня целовать, прижиматься. Я почувствовал ее крепкие груди, и мне снова стало неловко.

— Давай сделаем селфи! На фоне Василия, — она вытянула руку.

Она стала рассматривать, что получилось.

— Давай еще! Я закрыла глаза, а ты открыл рот.

Она снова вытянула руку.

— Улыбаемся!

Она бросилась рассматривать.

— Смотри! Мы — прекрасная пара!

— Покажи! Ну, ничего. Но я себе не нравлюсь. Лицо какое-то толстое…

— Ерунда! Пока тебя ждала, смотрела на площадь и думала: «Какая же она бесстыжая! Она все рассказывает без всякого стеснения».

— Что — всё?

— Я встала на колени, приложила ухо к брусчатке и услышала ваш разговор с этим как его… Ставрогиным. Не все, конечно, но местами…

Я пожал плечами. Несмотря ни на что, я все-таки ходил туда ради нее, и мне была неприятна эта девальвация моей встречи в верхах.

— Рано радоваться!

— Как он?

— Внешне? Ну он скорее похож на Караваджо. На того, кто написал «Мальчика, укушенного ящерицей». Бурный, но притворяется тихим. Противный тип.

— А картины Караваджо там висят?

— Смеешься! Я старался решить твой вопрос.

— Знаешь, почему она бесстыжая, эта площадь? Потому что она пустая! Вот возьми Этуаль в Париже. Там водоворот машин. А здесь даже курить нельзя.

— Почему пустая? Вон сколько туристов!

— Это — манекены! Они собраны для восхищения. Парады — тоже для восхищения… Но я вру. Я только маленький отрывок вашего разговора слышала. Подошел мент: — Вы чего в странной позе стоите? — А я стою раком, — она расхохоталась. — А что, нельзя? Я слушаю, что говорит мой брат. Вы мне мешаете!

— О боже! — воскликнул я.

— «Встаньте немедленно!» Смотрит на меня подозрительно.

— Почему ты сказал Ставрогину, что я не ведала что творила? Я ведала!

— Ну и что мент? Потащил в отделение?

— Нет. Сказал, чтобы я так больше не делала.

Мы зашли в ГУМ и сели в кафе с видом на площадь.

— Я хочу мороженого, — сказала О. — Шоколадного! Но это не значит, что я люблю анальный секс.

— Ну и шуточки! — сказал я как старший брат.

— Хотя я люблю анальный секс.

— Я тебя прошу больше не подслушивать наши разговоры.

— Так я уже обещала менту больше не стоять раком… А иначе не слышно! — Потом вдруг добавила: — Сейчас модно быть на Западе русским фашистом.

Я помолчал и сказал:

— Моя Шурочка мне изменила.

— С кем? — с интересом спросила О.

— С режиссером.

— Фу, банальность! — ужаснулась О. — Если хочешь, можешь изменить со мной.

— Я смотрю, ты насмотрелась русского порно. Там ведь главная тема — инцест?

77. Мой Голливуд

Я вам расскажу историю моих отношений с Голливудом, а вы решайте, я прав или нет.

Это случилось в начале 1990-х, когда мой роман «Русская красавица» перевели на разные языки, и он вдруг стал мировым бестселлером.

У меня уже появился американский агент из нью-йоркской конторы «Уильям Моррис». Майкл был вице-президентом компании, но потом я узнал, что там все агенты — вице-президенты, потому что никто из серьезных авторов не хочет иметь дело с мелкими служащими. Рост вице-президентов отмечался в компании чистым доходом, который они приносили агентству, никто не парился насчет качества книг.

Майкл мне позвонил в Москву. У него был торжественный голос. У него всегда в разговорах со мной был торжественный голос, но на этот раз голос был еще более торжественным, чем обычно. У меня только что в большом американском издательстве вышел роман, на него обратили внимание, я стал молодоженом на американском книжном рынке.

Майкл торжественно объявил мне, что мной заинтересовался Голливуд и что большие люди хотят со мной встретиться. «Эти большие и модные люди, которые сделали фильм „Танцы с волками“, предлагают встретиться с тобой, — сказал Майкл, чтобы никому не было обидно, на полдороге между Москвой и Голливудом — в Лондоне. — Ты можешь с ними встретиться?» Я быстро привык к тому, что меня уже считают большим мальчиком и интересуются, хочу ли я на полдороге встретиться с Голливудом, и я сдержанно сказал:

— Хорошо.

Через Майкла мы согласовали с Голливудом подходящий день в Лондоне, и я улетел в Париж, потому что там тоже наклевывался кинопроект. До Лондона оттуда совсем недалеко. В Париже мне позвонили и сказали по-парижски тихим, проникновенным голосом, что со мной хотят обсудить мое участие в перспективном фильме. Мы условились пообедать на Елисейских Полях в ресторане на открытом воздухе.

В кадках цвели олеандры. Но помимо олеандров на Елисейских Полях была безумная реклама моей книги. Буквально на каждом столбе с обеих сторон авеню был натянут рекламный матерчатый щит с обложкой книги и моей физиономией. Люди шли по Полям валом и глазели на меня с недоумением. Это было запредельное явление, и, по-моему, оно меня сбило с толку. Во всяком случае, когда появились два типа, толстый продюсер и тонкий редактор (который мне и звонил), я не проявил к