Ясутака Цуцуи - Паприка (Papurika)

Ацуко с Токидой не Понимали по-шведски, как, впрочем, и Сэйдзиро Инуи. Иначе он вряд ли стерпел бы дифирамбы в адрес Ацуко и Косаку. Закончив приветствие на родном языке, профессор Карл Кранц перешел на английский и с легкой натугой в голосе принялся кратко излагать причины для присуждения премии. Ацуко напряглась. Сразу после этой части церемонии им предстояло спуститься по лестнице к королю, чтобы получить из его рук диплом, золотую медаль и конверт с чеком.

– Принимая во внимание заслуги по созданию психотерапевтической установки для лечения психозов и достигнутый огромный успех от ее применения, стокгольмский Фонд Нобеля выбрал вас лауреатом нынешнего года по физиологии и медицине, о чем здесь… уже несметное число мрачных романтиков продолжают пропитываться кровью на этом кровавом алтаре. Именно в крови заключается сила искупления греха, жизнь – не что иное, как кровь, и этой жизнью, этой кровью необходимо искупить загробную жизнь.

Ацуко сжала руку Косаку:

– Началось.

Голос профессора Карла Кранца дребезжал, а тело начало быстро деформироваться.

– Черт, хочет испортить нам церемонию,- простонал Косаку.

– А-ха-ха-ха-ха-ха-ха…- сумасшедше смеется профессор Карл Кранц и превращается в перепачканного кровью грифона. И вот уже грифон, высунувшись из-за стола, кричит Ацуко: – Женщина! Я принесу твою кровь на алтарь. Ты – источник первородного греха и бесчестия, вместилище бед и срама.

Но громкий крик чудища тут же тонет в воплях, визге и реве толпы, мгновенно наполнивших зал церемоний. Первым дает деру дирижер оркестра, вслед за ним, подскочив как один человек, уносится прочь свита короля. Сползают со стульев иностранные гости, кто-то теряет сознание. Никто – ни лауреаты и члены комитета на сцене, ни члены семей в бельэтаже – не верит своим глазам. Все ошеломлены и в ужасе.

Стоит сейчас испугаться и окунуться в мир, созданный собственным страхом, как будут сожжены все пути к отступлению. Ацуко, как бы подбадривая саму себя, обращается к Косаку:

– Держись! Выбора нет, будем сражаться прямо здесь.

– Но как? – возражает Косаку, учащенно дыша.- Каким образом, ты знаешь?

Действительно, как сейчас заполучить силу сна? И где сейчас Тосими Конакава? Вряд ли здесь – его не приглашали. А раз так, то где?

Грифон устремляет взгляд на свод церемониального зала и сотрясает пространство криком. Вдруг из сектора особых мест бельэтажа сверкает голубовато-фиолетовый луч, и оттуда, паря над залом, прямо к сцене устремляется гигантская фигура. Это Махавайрочана. А по центральному проходу партера с оружием наперевес бежит, отливая золотом, диковинное существо – Фудомё-о*. Взглянув на их лица, Ацуко узнает в Махавайрочане – Кугу, а в Фудомё-о – Дзинная. Крик грифона – устрашение им, Великим Востока. Чудище разворачивается и одним скачком бросается на Ацуко и Косаку.

* Фудомё-о – божества, охраняющие буддистское учение. Обычно изображаются в окружении скал или планет.

Выстрел. Грифон лишь кувырнулся перед самым носом Ацуко и Токиды и пропал – а те не в силах сдвинуться с места. Если бы не выстрел подоспевшего на помощь Конакавы, который вынырнул из двери в глубине сцены, грифон того и гляди вцепился бы им в глотки. Паника разрастается. Люди вокруг мечутся с воплями. Судя по всплескам новых криков, Ацуко понимает, что являются на свет и новые чудища. Спрятаться теперь негде.

– Бежим! – кричит Ацуко и Токиде неизвестно откуда взявшийся Тацуо Носэ.- Первым делом укроемся в моем сне.

Ацуко так и осенило: «Точно! В Японии сейчас ночь. И Носэ, и Куга, и Дзиннай давно спят и видят седьмые сны». Она подумала, что эта троица перехватила сон Сэйдзиро Инуи в момент, когда тот набросился на нее и Токиду, прошла сквозь этот сон и вынырнула в реальности, чтобы поспеть им на помощь.

– Так будет лучше,- переводя дух, вторит ему Конакава, который с трудом пробился к ним сквозь поток улепетывавших людей.

Спящий Носэ сверхъестественным усилием воли изменил реальность. Носэ… Ацуко… Косаку… теперь стоят посреди широкого тракта – того самого, что прорезает поле, протянувшееся у подножия далеких гор. Паприке знакомо это место – автобусная остановка перед табачной лавкой.

– Здесь моя родина,- говорит сонным голосом Носэ, повернувшись к Токиде.- Здесь кроются, так сказать, корни некоторых моих снов.- Дальше следует неразборчивое бурчание.

– Что, мы так и будем стоять? – Токида не в восторге от такой перспективы.- Давайте найдем какое-нибудь укрытие. Заодно и неспешно обсудим, как нам разделаться с Инуи.

– Говорите, в укрытие?..- И Носэ переносится в ресторанчик окономияки, куда часто захаживал студентом.

Носэ, Токида и Тиба сидят в углу заведения за жарочным столом, и на них устремлены все взгляды посетителей – в основном студентов. «Да-а, как здесь все изменилось,- думает Носэ.- Или в снах тоже есть своя хронология? Или же так ресторанчик выглядит сейчас? Причем в реальности?»

– Интересно, как там наши? Еще дерутся? Конакава тоже с ними? – начинает разговор Ацуко.

– Нет, чудища уже исчезли,- отвечает, повернувшись к ней, Дзиннай. Он сидит к ним спиной за соседним столом. Дзиннай уже не божество, но выглядит все так же неустрашимо.- А этот Инуи, полагаю, объявится здесь.

С соседнего места оборачивается Куга и безмолвно кивает головой. Он опять в смокинге.

– Добился своего,- сокрушается Ацуко,- сорвал-таки торжество.

– Я попытаюсь силой сна вернуть время назад, к началу церемонии,- говорит Куга, и его едва заметная улыбка вселяет надежду.- Но прежде необходимо угомонить этого Инуи.

Все только вздыхают, подумав: «Знали бы как – давно б уже „угомонили“». Тем временем в дальнем углу захудалого заведения появляются король Швеции и профессор Карл Кранц. Хлопая глазами, они осматриваются.

– А вот и сам Инуи,- вздыхает Ацуко.

Ярость Инуи вливалась в сон Носэ. Хотя теперь можно только гадать, чьим стал этот сон. Кто знает – может, наоборот, это их всех затягивает в сон Инуи.

– Ненавижу! Этот Инуи у меня уже в печенках сидит,- ядовито произносит Носэ.

– Остро! Но никто не оценит,- парирует Инуи. Все незаметно для себя очутились в лесу. Все, кроме

Куги. В лесу Инуи рассвирепел беспредельно. Но это ни-. как не его сон. Носэ считает, что здесь остров доктора Моро, это сразу становится понятно остальным. Дзиннай припоминает сюжет, вынимает нож и перебрасывает из руки в руку.

– Ну давай, нападай!

– А вот и схватка,- говорит Ацуко, опять став Паприкой.- К тому же здесь, где повсюду наши.

Впереди в испачканном халате появляется исполин Химуро. Лупая маленькими глазками, он печально говорит:

– Я действительно умер, но не забыл горечь своей смерти. А остатки сознания в предсмертный час – они где-то здесь…

Сидя на корточках, Токида ревет от ужаса: метнув нож, Дзиннай попадает прямо в глаз Химуро, но во сне это не действует – лицо только становится еще более зловещим. Носэ, припомнив во сне драки с пустоголовыми приятелями, набрасывается на Химуро. Вслед за Носэ выходят из подлеска закутанные в тряпье оборотни Такао, Акасигэ, Синохара – он вызвал их усилием из глубины души.

Химуро на мгновение превращается в Инуи, который тут же исчезает. Даже он смятен неожиданным выпадом незнакомцев.

Вокруг – зал кафедрального собора, наполненный красно-черным светом. Дзиннай то ли не может проникнуть внутрь, то ли его не впустили,- вместо него появляется Сима.

– Здесь опасно,- предупреждает он.- Я уверен, мы во сне Инуи. Сколько раз со мной здесь обращались по-зверски.

– Тогда опять… скорей в мой сон,- призывает Но-сэ, а сам с трудом держится, чтобы не уснуть глубже.- Или это не путешествие? Я счастлив… что могу вас… сопровождать. Поедем на «маргинале».

Залитая солнечным светом комната в рёкане. Лучезарное небо. За окном широко простирается поле. Похоже на гостиницу Торатакэ. Пропали и Сима, и Токида. В комнате, устланной циновками, только Паприка и Носэ. "Пусть все вернулись в свои сны, но куда подевался Косаку? Инуи не мог захватить его сознание«,- размышляет Паприка, раздвигая сёдзи. Там, в соседней комнате, поджав ноги, сидит Нобуэ Какимото в рваном халате. Надменно откинув волосы, Нобуэ раздвинула полусгнившие губы, оскалила зубы и смотрит на Паприку в упор.

– Моя безнадежная любовь. О, сколько я страдала. Как же я хочу вцепиться тебе в глотку.

Носэ, с трудом сдерживая отвращение, пятится к окну. В ужасе он зовет на помощь Намбу, который рядом с гостиницей прямо в поле торгует овощами.

– Намба, мне страшно! На помощь!

Однако Намба, улыбаясь, лишь качает головой. И тут же, оседлав гигантский помидор, приподнимается и летит над трактом прочь.

– Да,- говорит Паприка,- это мой страх. А Инуи знает и пользуется им.

– Ах так? Торао! Выходи! – Носэ почему-то позвал сына.

Он выкрикнул «Торао!», но в глубине души думал о Такао Торатакэ. И вот из токонома появляется огромный тигр и набрасывается на Нобуэ Какимото. Разорвав полусгнившую Нобуэ на куски, тигр сожрал ее, только кровь струилась по полу.