Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

— Осторожно!

Но я не послушался. Я пригласил Люси в ночной клуб на авеню Пуанкаре, и поздно вечером каким-то обманным путем вырвался из советского посольства и помчался к Люси. Она была в коротком черном платье с очень выразительными голыми ногами. Я опять стал спрашивать о Сайгоне, о том, как они живут. И она сказала, что их семья живет в собственном доме, и там есть сад, и в саду много всяких тропических разноцветов и деревьев с похожими на красные ершики для чистки бутылок цветами.

— Здесь тоже такие есть! — обрадованно закивал я.

Мы снова пили джин с тоником, и она расспрашивала меня о коммунизме, но так, как будто между нами не было никакой войны. Но вдруг она оборвала меня и сказала, что ее папа запретил ей со мной встречаться. И мы стали смеяться до слез над нашими папами, политическими дураками, которые играют в глупые игры. К нам подсели две черные сенегальские проститутки, такие черные, что они были даже слегка фиолетовые, и они очень мило показали нам, что у них под юбками ничего нет, и мы сказали им: спасибо! Проститутки вдохновили нас на первый поцелуй, и потом мы целовались на диване в темноте, и у нее задралось короткое платье, и там тоже ничего не было.

— Брилась что ли? — спросил с оттяжкой Сашка Шауро.

Мы напились джином с тоником, потанцевали в полном мраке среди каких-то людей-теней и решили поехать купаться на океан. Для тех, кто не знает Дакар, скажу, что лучше всего ехать купаться на пляж в Н’Гор — там золотой песок и безопасно. Мы пьяно вылезли из клуба и залезли в ее «Ситроен 2CV» («Дё-Шево» — эта такая суперпопулярная малолитражка с винтажными культовыми формами. С вынесенными на крылья фарами). Люси сказала, чтобы я сел за руль.

Мы поехали по ночному Дакару. Сверкали ювелирные магазины и галереи с начищенными черным гуталином обрядными масками для туристов. Никаких полицейских мы не встретили и никого не задавили. Машинка была классная, со сворачивающейся брезентовой крышей, мне понравилась.

— Что, лучше «Чайки»? — спросил Сашка Шауро.

У него отец ездил на «Чайке» с номером 019, и Сашка говорил, что он — девятнадцатый по значимости человек в Союзе, но мы с Сашкой знали людей и покруче: мы гуляли с девчонками брежневского помощника с номером «Чайки» 007 — их папаша любил книжки про Бонда.

Приехав в Н’Гор, мы с Люси полезли голыми в воду и уплыли на остров, который, как язык, лежал посреди залива в полукилометре от берега. Там на острове, под карикатурно огромными, далекими молниями (был сезон дождей) всё и случилось, а вернее только началось. Честно говоря, я и не знал, что девушки так умеют трахаться, то есть это был переворот в моем сознании…

— Ну, расскажи теперь, как вы трахались! — возопил Сашка Шауро.

Около шести утра, когда еще была черная-пречерная африканская ночь, я позвонил в дверной звонок своего советского посольства, абсолютно опустошенный, одухотворенный, все волосы в песке. Дежурный посольства долго не открывал, а когда открыл, посмотрел на меня в священном ужасе: с одной стороны, я был сын высшего советского начальства в республике Сенегал и потому неприкасаемый. С другой, я нарушил все правила поведения советских людей за границей и должен был бы немедленно отправлен на родину.

— Подзадержались? — спросил он меня, студента МГУ, с квасной русской угодливостью.

— Было дело, — с удивительной неопределенностью ответил я и прошел мимо него.

На следующий день мой папа спросил:

— Где ты шатался?

— Ты не поверишь, — сказал я, — но она похожа на Жар-птицу, хотя я ненавижу весь этот глупый фольклор.

— Она? — спросил отец, поморщившись от семантического безвкусия влюбленного юнца.

— Она, — сказал я.

— Ты меня подставляешь.

— Мы не говорили про войну, — сказал я.

— Не было времени? — посочувствовал отец.

— Мне надо с ней встретиться, — сказал я.

— Последний раз, — сказал отец.

К вечеру к нам в квартиру зашел Николай Иванович Телега. Он работал в Сенегале представителем «Совэкспортфильма», но на самом деле был резидентом. Украинец, он до безумия любил дыни. И фамилия у него действительно была Телега. Телега позвал меня на балкон, который окольцовывал нашу квартиру, и сказал:

— Ее отец хуже, чем гестапо. Под его руководством мочат вьетнамских коммунистов по всей Африке. Понял?

— У них в Сайгоне идут пьесы Чехова, — сказал я.

— Пожалей отца, — сказал Телега.

Мы встретились с Люси в гостинице на улице Фош. В послеобеденное время. Она стояла и горела, как лампада. Она сказала, что имела неприятный разговор с отцом. Тот сказал, что твой папа — страшный тип, сталинист! Работал раньше в самом Кремле переводчиком Сталина с французского языка.

— Верно, — согласился я.

— I wanna hold your hand! — орало гостиничное радио.

— Папа сказал: это подстава, — сказала Люси, снимая узкие джинсы и активно шевеля враждебной Хо Ши Мину и всему коммунистическому миру сладкой попой.

— Мы с тобой в Африке. У тебя есть «Дё-Шево». Давай убежим в джунгли. Давай пропадем без вести! Будем жить с обезьянами.

— Ага! В баобабе, — сказала Люси, присаживаясь на корточки.

Для тех, кто не был Сенегале, скажу, что баобабы там с огромными дуплами. И эти огромные дупла самые реликтовые на свете.

— Бежим? — я схватил ее за черные жар-птичьи волосы.

— Сейчас потрахаемся и побежим, — покорно, по-восточному сказала моя полукровка.

И вот мы потрахались и побежали. И до сих пор мы бежим и бежим, и бежим.

73. Побег из морга. Таллин

Vana Tallinn — это старый Таллин и заодно горький ликер. Когда-то мы ездили сюда из Москвы пить эту трогательную горечь — это была маленькая советская заграница, с кафешками и некоторой свободой живописи. В университете города Тарту преподавал тогда Юрий Лотман, почти что свободный литературоведческий ум. Теперь же эти узенькие улочки старого Таллина оказались под стать убогому воображению живописных лавок с милым подарочным барахлом. На окошках флажки Украины. Поменьше за 8 евро, побольше за 15. Мы купили флажок за 15 и укрепили на багажнике — чтобы озлобленная на русских Европа не била окна нашего «философского автомобиля» с московскими номерами. По ходу движения в сторону Польши ненависть в нашему номеру ощетинилась. Мы своей автомобильной регистрацией откармливали большого колючего ежа справедливости. Вполне преуспевающий Таллин превратился в тихую заводь Европы, где тонут последние знаки советского строя.

В Таллине нас встретила Тина Локк, бессменный директор международного фестиваля документальных фильмов. Мы заговорили о том, чем русское счастье отличается от