журнал "ПРОЗА СИБИРИ" № 1995 г. - Павел Васильевич Кузьменко

и вспомнил — вот почему тогда Агасфер притырил в Египте древнюю золотую статуэтку черного датского дога. Хотя в Древнем Египте ни черных, ни датских, ни догов не существовало, если верить Шампольону. Все к неожиданным, в меру натянутым поворотам сюжета.

Дальше сюжет повернулся еще прихотливей. Это милое четвероногое чудовище скакало, не разбирая дороги, и легко своротило на пути земляную плотину, которую построили трудолюбивые еще тысячу лет назад, но которую каждый год кто-нибудь сворачивал. Вода с рисового поля хлынула на гаоляновое, оттуда — на креветочное, оттуда вообще в пересохший ручей, крупный приток Хуанхэ. Поднялась настоящая тревога. Китайцы забили во все свои бронзовые колокола. Предоставленные сами себе, бедные крестьяне деревни Дунъучжумцзиньци бросились спасать свое достояние.

Через пятнадцать минут и я уже грудью сдерживал упорный натиск того, что мне посоветовал сдерживать опытный в этих делах Агасфер, который отправился на поиски Алима, который отправился на танцы.

Напомню, что дул северный и южный ветер одновременно. Стоял тайфун и темная ночь. Но все было видно для того, чтобы что-нибудь разглядеть. Полмиллиона крестьян таскало воду в ведрах. Оставшиеся полмиллиона укрепляли земляную плотину. Многие тонули и захлебывались.

И Яньгуан, которая уже так устала от всего этого — я видел — тащила тяжеленное, холодно плещущееся кожаное ведро, потом с лопатой укрепляла плотину, переступая длинными продрогшими и в щипких царапинах ногами, на которых не было ни капрона, ни лайкры, ни крокодиловых ботфорт, а только нищая, нищая босота.

А когда стихия закончилась и трупы унесла река в уездный центр, стало тихо. Только на всю деревню крикнул Мао Чжуси (Вань Суй):

— Яньгуан, куколка моя! Спать пора.

И я взял в руки кирпич.

Впрочем, труд бесконечен, show must go on, диалог — продолжен.

— Аборт?

— Кажется, само рассосалось. Нихуй, ой прости, что я так тебя называю.

— Ничего, Яньгуан, ничего. Это имя дал народ. А вот говорят, что ты бодхисатва.

— Я все эти сансары, перерождения, прохожу при одной жизни. Была замужем за партийным работником, потом за диссидентом, потом за бизнесменом, потом за взломщиком… Может, я и бодхисатва, может, я когда-нибудь и просветлюсь сама, просветлю своих детей. Но пока я в цепи кармы, просто даже кары. Мне снится иногда, что я мужчина-воин, что убиваю. А утром просыпаюсь, чувствую — опять рожать.

— Послушай, Яньгуан, давай я тебя увезу из этого проклятого кармического Китая. Здесь, в этой империи такое тесное низкое небо. Здесь тебе тяжело.

Она только опустила уголки губ и выпустила из глаза +2 аккуратную чистую слезинку. Ее нежная мозолистая рука отдыхала в моей.

За стеной в процедурном кабинете ее муж Мао Чжуси (Вань Суй) получал четвертый раз за день порцию палок и перышек. В отсутствие Алима и Агасфера трудился один Цзяо Фань.

— Яньгуан, а-а, сука поганая, а-а, больно!

Чего не вытерпишь, только чтобы не ходить на работу в поле.

— Яньгуан, м-м, ха-ха-ха, куколка, пошли спать!

— Не получится, милый. Куда ты меня увезешь, когда за мной так много всего.

Да что же это за страна такая — ни собаки, ни женщины увезти невозможно!

Агасфер (А Гась) нашел Алима (А Линя) только в ближайшем культурном центре, в центре которого находился Центр нетрадиционного времяпровождения. Агасфер немного поиграл на бирже и с лихвой вернул все, что Алим просадил в Центре нетрадиционного времяпровождения. После чего отправился в Министерство нравственности и заложил Алима. Потом — в Министерство регуляции рождаемости и заложил Яньгуан. Потом — меня в Министерстве здравоохранения.

Когда этот мерзавец уже подходил к пункту контроля в международном аэропорту, он увидел небольшую толпу интерполовских агентов, которые сразу заулыбались ему, помахивая ордерами на арест из Польши, Египта, Италии, Венесуэлы и т. д. Агасфер резко развернулся и, оттягивая пальцами края век, побежал…

Алим, обкурившийся опиумом, старательно прицеливался с порога. Перед ним стояли две абсолютно идентичные кровати, на которых раскрывались две абсолютно идентичные проститутки. Но каждый раз беднягу подводил обман зрения и он с разбегу врезался в какой-то дурацкий бронзовый чан, обделанный колючими драконами…

Солнечное светило безнадежно зависло над Поднебесной. В третий раз вошла Яньгуан.

— Зовут меня Яньгуан. Родом я из деревни Дунъучжумцзиньци провинции Хунань, а, может, и Хубэй. Я в десятый раз замужем. На этот раз за идиотом по имени Мао Чжуси (Вань Суй) и чувствую полную неудовлетворенность жизнью.

поет

(на мотив «Осмотрительность» в тональности «чженгун»[134])

Как я жила до сих пор — не знаю.

Что ждет впереди — покрыто мраком.

Мне так нравится врач нетрадиционный

По имени Нихуй Бухуй,

Который явился неизвестно откуда,

Который ниже меня на голову,

Но пупками, видит Небо,

В постели сойдемся.

Правда, мне жалко моего мужа

По имени Мао Чжуси (Вань Суй),

Хоть он и полный идиот.

Мне так не хочется

Прослыть иезавелью[135].

Но видно придется.

вхожу я

Меня зовут Нихуй Бухуй Сюэйго Хуа. Я родился 6 октября на 12 этаже. Я в гробу видал…

Нет, лучше спою на мотив «Алые губы» в тональности «сяньлюй».

Когда я был маленьким мальчиком

Лет тридцати четырех-пяти,

Кругом веселился народ.

На празднике жертвоприношения

Все веселились и приносили

Друг друга в жертву.

Мне же было грустно и одиноко

И не хотелось жить.

Тогда я написал роман о взбалмошной богине,

Восставшей из гроба

И взглянувшей на меня.

Она раскрыла губы,

Зовя к поцелую,

И я с радостью побежал на гибель.

И вот все сбывается…

входит Мао Чжуси (Вань Суй), хромая, кряхтя и размазывая кровь по лицу

Меня зовут Мао Чжуси (Вань Суй). Я родом из деревни Дунъучжумцзиньци. Я очень люблю свою жену-куколку Яньгуан. Мы с ней сделаем кучу детишек. Я только что получил сто пятьдесят ударов палкой по пяткам и один кирпичом по роже. Теперь я здоров и готов приступить к своей жене. А, если потребуется (с пафосом), то и погибнуть при исполнении супружеских обязанностей… Но что я вижу? Нет, я отказываюсь верить своим глазам. Моя любимая Яньгуаночка лежит на рисовой циновке голая, а с нею голый врач без специального медицинского образования. Они в позе «ян-инь», как взаимоперетекание добра и зла. О, как я возмущен и обижен. Сейчас даже спою.

поет

(на мотив «Солнышко светит ясное» в тональности