Нефоры - Гектор Шульц

– Не, братка. Не нормально, – мотнул головой Олег. – Мы себе цель нашли, а он нет. Оттого и бесился постоянно. Злился, что мы лучше, чем он.

– Ему тут помогут? – спросил я и тоже выпил. Спирт, пусть и разведенный, обжег горло и наполнил голову жаром.

– Постараются, – уклончиво ответил Балалай и пояснил, когда я поднял бровь: – От него зависит, Мих. Мы сюда всех привозим, кого в притонах находим. Кто-то на поправку идет. А кому-то это нахуй не надо. Сам же понимаешь, нашего желания мало. Ты не представляешь, сколько народу обратно в это болото возвращается. Наши их лечат, обувают, одевают, кормят, а они снова туда же. Потому Шаман и хочет жестко с этими пидорами бороться. На последней сходке он готов был нахуй всех послать, когда ему сказали на некоторые точки не залупаться. Мол, люди там серьезные и такой шухер им не нужен. Деньги, блядь, важнее, понимаешь?

– Ага, – кивнул я и, чуть подумав, повертел в руках телефон. – Нашим будем говорить?

– Не стоит, думаю, – хмыкнул Олег. – Сорвутся же, приедут. Да толку-то. Лучше мы его попробуем вытянуть. Психолога подключим, пусть мозги ему проветрит, идиоту, блядь. А притон тот снесем, нахуй. В пизду запреты. Шаман поддержит, уверен. Видал того пацаненка с бабой на кухне?

– Ага, видел.

– Она его за дозняк продавала. Любому желающему. Мы подключились, пиздюка в органы опеки отдали, так он съебался. Обратно к маме, блядь… Знаешь, братка, я порой сомневаюсь. Помогать им или жечь этих блядей каленым железом. Как думаешь?

– Не знаю, – честно ответил я. Олег, чуть подумав, вздохнул.

– Вот и я не знаю, – хмыкнул он и разлил спирт по стаканам. – Будем.

– Будем, – я выпил и тоже закусил лимоном.

Весной универ отправил меня в Москву на конференцию молодых химиков, которая продлилась три дня. Толком погулять по городу не удалось. Я морально вымотался, устал и дико хотел спать. Понемногу в голову стали закрадываться мысли, что я занимаюсь не тем. Химия, некогда любимая в школе, стала костью в горле, и я занимался ей только ради того, чтобы содержать себя и Наташку. Даже в поезде я не мог уснуть, понимая, что завтра снова на работу, снова торчать над пробирками и слушать сплетни старых бабок, которых университетское руководство почему-то не увольняло, хотя у них давно песок из пизды сыпался.

Ирка, позвонившая мне на второй день конференции, сразу уловила недовольство в моем голосе. У нее, наоборот, все было хорошо. Она носилась по Сибири, как буйная важенка, заводила знакомства и в ус не дула. Я не стал ей рассказывать про Кира, сказав только то, что с ним все в порядке. То же самое говорил и Олег, если ему кто-нибудь звонил. Лишь Лаки сразу просекла пиздеж, о чем и сообщила мне в привычной ей меланхоличной манере.

– Я догадывалась, что он снова вмажется, – вздохнула она, когда я рассказал, как мы вытаскивали Кира из притона. – И я предупреждала его.

– Он просто дурак, Оль. Тебе ли не знать.

– Нет, Мишка. Он не дурак. Он конченный дебил, – хмыкнула она. – Я звала его с собой. Предлагала варианты, чем ему заняться. Но хуй там плавал. Ты знаешь Кирилла не первый день. Я тоже. Он сделал свой выбор, мы сделали свой.

– Жестко.

– Жестко, – согласилась она. – Если ты думаешь, что мне не тяжело и я не переживаю, то ошибаешься. Я давно поняла, что его не изменить. Только вы пытались постоянно, а ему это нравилось. Нравилось быть центром компашки. А когда компашка посыпалась, он первым сломался. Я чувствую, что ты тоже на грани, Миш. Борись, как бы плохо ни было. Не дай жизни и городу сломать себя.

– Наверное ты права, Оль, – криво улыбнулся я, смотря в окно поезда на пролетающие поля. – Спасибо.

– Звони мне, если почувствуешь себя плохо, – предупредила она. – Серьезно. Я всегда на связи для вас.

– Хорошо. Береги себя, – ответил я и нажал отбой. А в голове всплыли давно забытые слова Леськи.

«Будет и плохое, Мишка. А потом темнота» …

Вернувшись из командировки домой, я удивленно замер в центре гостиной. Кровать была не застелена, на кухне в раковине лежала грязная посуда, а цветы на подоконнике поникли, словно их давно не поливали.

Хмыкнув, я закурил и открыл кладовку. Наташкина сумка была на месте, как и её личные вещи. Не было только зубной щетки и самой Ляльки. Вздохнув, я набрал её номер, но услышал лишь длинные гудки. Ночевала у подруги, или Вика с Колумбом вернулись?

– Олеж, а ты ко мне не заглядывал, пока я в Москве был? – спросил я, набрав номер Олега и дождавшись, когда тот ответит.

– Раз заходил, никто дверь не открыл. Хотел у тебя инструменты взять. Ирка попросила матери её помочь, а что?

– Да не, все нормально, братка. Давай, созвонимся.

– Давай, – ответил Олег, и послышались короткие гудки. Положив телефон на прикроватную тумбу, я присел на край дивана и закурил еще одну сигарету. Конечно, Лялька могла и правда к подругам свалить, не предупредив, но в груди начал разгораться огонек сомнений. Уж что-что, а цветы свои капризные она никогда не забывала полить.

Не пришла Лялька и на следующий день, хотя знала, что я вернусь из командировки. Звонки по её знакомым тоже ничего не дали. Последнее время Лялька не выходила из дома и ни с кем не встречалась. Колумб все еще был в Европе, поэтому к ним она никак не могла слинять.

Подождав до вечера, я оделся и вышел на улицу. Постоял чуть у подъезда, потом хмыкнул и набрал номер такси.

– Ленинцев, восемнадцать, – сказал я таксисту адрес и, откинувшись на спинку, уставился в окно, пока машина неслась по проспекту к дому Лялькиной матери.

Я сел напротив подъезда на ту самую лавочку, где мы с Киром когда-то поджидали Наташкиного отчима и снова закурил. Я видел окна их квартиры, на кухне горел свет, а форточка была открыта. Стемнело быстро, а я все так же сидел на лавочке, не рискуя войти и позвонить в дверь пятьдесят седьмой квартиры. А потом увидел Наташку.

Она зашла на кухню, одетая в тот темно-синий халатик, который я ей подарил на Восьмое марта. Я видел, как она, улыбаясь, ставит на огонь чайник. Потом закуривает сигарету и подходит к окну. Я сидел в тени, и с яркой кухни меня точно не было видно, однако чувствовал себя, как детектив-неудачник из сраных нуарных фильмов.

Наташка заварила чай, и тут на