Валерий Карышев - Москва тюремная

Спектакль продолжался чуть менее получаса. Наконец Дмитрий Михайлович отложил бумаги, вызвал вертухая и распорядился развязать истязуемого. Лука долго не мог разогнуться и еще минут пять безжизненно лежал на полу.

— Ну как, понравилась «ласточка»? — с показным участием осведомился оперативник. — А я, честно говоря, совсем о тебе позабыл и уже шел домой. Да вот пришлось вернуться за документами.

Рецидивист наконец-то пришел в себя. Тяжело поднявшись, он встал у начальственного стола. Спина ныла немилосердно. Перед глазами плыли огромные фиолетовые пятна. Пульс мерно дробил виски, и арестант с трудом удерживал равновесие, чтобы не упасть.

— Можешь присесть, — великодушно разрешил хозяин кабинета. — А теперь — слушай меня о-очень внимательно. Потому что дважды я повторять не буду. Твое личное дело я знаю почти наизусть. Ты умен, и мне кажется, что мы сможем договориться.

— О чем, гражданин начальник? — Язык арестанта превратился в комок наждака, и потому вопрос прозвучал немного невнятно.

— Когда-то бог изгнал человека из рая в следственный изолятор под названием «жизнь». А человек стал злостным нарушителем режима и потерял все права на расположение начальства, — с высокопарной задумчивостью начал оперативник. — Так вот: пока ты в Бутырке, я для тебя — бог. А потому могу сделать все, что угодно: растереть в порошок твой позвоночник, дать в голову двести двадцать вольт, отбить почки, бросить на «пресс-хату», где из тебя в пять минут сделают общедоступную девочку. Твою инвалидность мы спишем на падение с высоты собственного роста и острые углы камеры. Ну как — нравятся перспективы?

— Ссучить хочешь, гражданин начальничек? — прохрипел Лука. — По беспределу заряжаешь?

— Естественно, — равнодушно кивнул Дмитрий Михайлович, прихлебывая чай. — Работа у меня такая. Для начала ответь на вопрос: кто из контролеров таскает на вашу хату наркоту? Минуту на размышление не даю. Вопрос понятен?

... Блатной с погонялом Лука сидел в Бутырской тюрьме уже второй год: дело несколько раз отправляли на доследование. Пятидесятидвухлетний арестант не мог похвастаться хорошим здоровьем; за время «командировок» он заработал целый букет тюремных заболеваний. Однако серьезность предъявленных обвинений и шесть судимостей особо опасного рецидивиста не позволяли изменить ему меру пресечения на «подписку о невыезде». Да и времена были суровые: 1993 год, очередная активизация борьбы с оргпреступностью, а значит — не климат для блатных...

Начальник оперчасти знал, что Лука — «смотрящий» по камере и что его авторитет в уголовных кругах непререкаем. Знал он и другое: этот человек во многом определяет атмосферу не только на своей «хате», но и во всем следственном изоляторе.

Равнодушие гражданина начальника было напускным, он с тревогой ожидал ответа. Месяц назад на Бутырке произошла очередная «разморозка»; воры и авторитеты, державшие тут масть, разослали по «хатам» «малявы», призывая арестантов к массовой голодовке. Причин тому было много, но главной стало отключение тепла в тюремных корпусах. Дело получило огласку, и в следственный изолятор прибыла комиссия из ГУИНа. Несколько вертухаев и рядовых оперов с треском уволили. Как следствие, сразу возник вопрос и о служебном несоответствии майора внутренней службы Дмитрия Михайловича К. Среди прочих грехов, вменяемых «куму», внеслужебные контакты контролеров и арестантов стояли под первым номером. «Подогретые» братвой вертухаи таскали на «хаты» все, что заказывали: водку, наркотики, средства связи. Правда, рядовые внутрикамерные стукачи не знали имен коррумпированных сотрудников ИЗ. А вот рецидивист Лука наверняка мог указать на «дорогу»...

Самого Луку сдал стукач: с его слов, именно «смотрящий» обычно переправлял анашу в соседний корпус. «Кум» не стал ждать, когда наркота уйдет гулять по Бутырке, и отслеживать «дорогу». Во время прогулки на «хате» «смотрящего» был устроен шмон, в ходе которого в матрасе обнаружили тридцать граммов «шмали». Дмитрий Михайлович понимал, что рискует засветить сексота. Однако времени у него не оставалось. Оперативник мог вылететь на гражданку в течение суток. К завтрашнему дню он должен был рапортовать о раскрытой «дороге».

«Смотрящего» выдернули в оперчасть прямо с прогулки. По приказу Дмитрия Михайловича двое «рексов» соорудили Луке «ласточку» и вышли из кабинета. Хозяин кабинета отправился обедать, оставив арестанта хрипеть и валяться на полу. Обед затянулся на несколько часов...

Спрятав документы в сейф, «кум» вопросительно взглянул на арестанта.

— Ну что — позвать «рексов», чтобы новую «ласточку» соорудить? Или будем сотрудничать?

— Что бы ты сделал на моем месте? — выдохнул рецидивист.

— Я никогда не буду на твоем месте, — обрезал «кум». — Так же как и ты на моем. Слушай меня внимательно. Компромисса не будет. Конечно, выполнить все свои угрозы на все сто я не сумею... К сожалению. Но поломать тебе жизнь все-таки смогу. Мы оба рискуем. Я — карьерой, а ты — жизнью. Но ты сегодня влип, а я — нет. Раскручивать уголовное дело по наркоте, которую у тебя при шмоне нашли? Или мы все-таки договоримся? О нашем разговоре никто не узнает. Более того — обещаю, что при первой же возможности тебе изменят меру пресечения. Минуту на размышление не даю. Итак: кто из контролеров таскает в Бутырку наркотики?

После беседы в оперчасти рецидивист Лука отправился в карцер. Камера оказалась «лунявой»; Дмитрий Михайлович предусмотрительно позаботился, чтобы братва не «грела» уважаемого арестанта. Спустя десять суток «смотрящий» вернулся на свою «хату» в ореоле героя, пострадавшего от поганых ментов.

Спустя несколько недель вертухай-прапорщик, выполнявший роль связного между корпусами, был уволен за пьянство и прогулы. Блатные, знавшие об этом канале распространения наркоты, отправились на «пресс-хаты». Стукач, сдавший Луку, был переведен в хозблок уборщиком служебных помещений.

Сам же «смотрящий» вышел из следственного изолятора спустя три месяца; ввиду резкого ухудшения здоровья ему изменили меру пресечения на «подписку о невыезде». Вскоре состоялся суд. Учитывая время, проведенное в тюрьме, и многочисленные смягчающие обстоятельства, особо опасный рецидивист был освобожден прямо в зале суда.

А в сейфе оперчасти Бутырской тюрьмы появилось новое дело на агента ВКР с агентурной кличкой Сорока...

ИЗ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ ЧАСТНОЙ БЕСЕДЫ С Н. П., БЫВШИМ ОПЕРАТИВНИКОМ РОЗЫСКНОГО ОТДЕЛА ГУИНа МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ

(по просьбе собеседника авторы не называют его фамилию)

В советские времена большинство особо тяжких преступлений раскрывались при помощи агентуры. У угро на свободе — своя агентура, у оперчасти в изоляторах и на зонах — своя. Про угро рассказывать не буду — сам знаешь, какую шваль там в агенты вербуют: наркоманов, совратителей малолеток и так далее. Они и стучат из-за «боюсь-боюсь».

Агент ВКР (внутрикамерной разработки) — вершина агентурной пирамиды, самая полезная категория сексотов. Мы называем их «кроликами». (...) Какая главная проблема на «хате»? Правильно: недостаток общения. Это даже страшней, чем условия содержания и отсутствие «бацилл». Бывает часто: и косвенные улики преступления налицо, и мотив понятен. А вот свидетелей или однозначной улики нет. Берем мы «кролика», подсаживаем к «пассажиру» в камеру и через два-три дня все о таком «пассажире» знаем. Общайся и запоминай — вот и вся премудрость. Но это только на первый взгляд. Высококлассный «кролик» должен обладать талантом артиста, чутьем психолога, аккуратностью разведчика и памятью шахматиста.

(... )

Вербуют в «кролики» в тюрьме так же как и на воле.

Компромат, прессовка, подставы. Чем выше у арестанта уголовный статус, тем больше вероятность, что им заинтересуется оперчасть.

(... )

Многие считают, что разоблаченного «кролика» ждет немедленная смерть. Это неправда. Мелких стукачей, которые информируют о нарушении режима, попросту выживают из камер, заставляя «выломаться на кормушку». Чинить над такими расправу — себя дороже. Оперчасть может затеять ответный террор, по десять раз на день перетряхивая камеру на предмет чая, карт, ножей, порнооткрыток и тому подобного.