Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

— Прочтите, леди Клеверинг. Теперь уже поздно от вас скрывать.

И несчастная, пробежав глазами письмо, снова вскрикнула истошным голосом и судорожно вцепилась в сына.

— Они тебя обездолили, — причитала она. — Они обесчестили твою старуху мать. Но я не виновата, Фрэнк, как перед богом не виновата. Я этого не знала, мистер Фокер, право же, право же, не знала.

— Ну разумеется, — сказал Фокер и, подойдя, поцеловал у ней руку.

— Гарри, вы — само великодушие! — в упоении воскликнула Бланш, делая шаг вперед. Но он отдернул руку, к которой она тянулась, и губы у него задрожали.

— Это другой разговор, — сказал он.

— Я сделала это ради нее… ради нее, Гарри! Снова картинная поза.

— Можно было кое-что сделать и ради меня, — сказал Фокер. — Я бы вас взял, кем бы вы ни были. В Лондоне говорят обо всем. Я знал, что ваш отец… что он плохо кончил. Вы что же, думали, что я женюсь на вас из-за ваших связей? О, черт! Я два года любил вас всем сердцем, а вы мною играли, вы хитрили со мной! — выкрикнул он. — Ох, Бланш, Бланш, как вам не стыдно! — И он закрыл лицо руками и разрыдался.

Бланш подумала: "Нужно было ему сказать в тот вечер, когда Артур меня предостерег".

— Не отвергайте ее, Гарри! — воскликнула леди Клеверинг. — Возьмите ее, возьмите все, что я имею. Вы же понимаете, с моей смертью все отойдет ей. Мой мальчик — нищий. (При этих словах юный Фрэнк, уже напуганный непонятной сценой, громко взвыл.) Берите все, до последнего шиллинга. Оставьте мне только на что жить, чтобы я могла спрятаться где-нибудь с моим ребенком, скрыться от обоих. Оба они скверные, скверные. Может, он уже здесь. Я не хочу его видеть. Клеверинг, трус ты этакий, защити меня от него.

— Ты шутишь, Джемайма? — вскричал Клеверинг, вскочив с места. — Ты это не всерьез? Ты не бросишь нас с Фрэнком? Я этого не знал, клянусь. Фокер, я понятия ни о чем не имел, пока этот мерзавец не вернулся и не отыскал меня. Будь он проклят, этот беглый каторжник.

— Кто? — переспросил Фокер, а Бланш взвизгнула.

— Да, — завизжал и баронет, — да, беглый каторжник, он подделал подпись своего тестя, какого-то стряпчего, и убил человека в Ботани-Бэй, скотина… и убежал в заросли, чертов сын, и хорошо бы он там сдох. А лет шесть назад он явился ко мне и стал меня грабить. Я на него, мерзавца, разорился! И Пенденнис это знает, и Стронг знает, и этот проклятый Морган знает, и она знает, уже давно. А я нипочем бы не рассказал, я и от жены все скрыл.

— И ты его видел и не убил, трус несчастный? — сказала жена Амори. — Уйдем, Фрэнк. Твой отец — трус. Я обесчещена, но я — твоя мать, и ты… ты ведь будешь меня любить?

Бланш, eploree [95], подошла было к матери, но та отпрянула от нее, как от змеи.

— Не прикасайся ко мне, — сказала она. — У тебя нет сердца, никогда не было. Теперь я все понимаю. И почему этот трус хотел уступить свое место в парламенте Артуру, и почему ты грозилась, что заставишь меня отдать тебе половину братниных денег. А когда Артур предложил, что возьмет тебя без приданого, потому что не хотел грабить моего мальчика, ты его бросила и приманила бедного Гарри. Плюньте на нее, Гарри. Вы-то хороший человек. Не женитесь на этой… на дочке каторжника. Фрэнк, маленький мой, иди ко мне, к твоей несчастной матери. Мы спрячемся от людей, но мы честные, да, честные.

Тем временем в груди у Бланш нарастало странное чувство ликования. Этот месяц с бедным Гарри показался ей томительно скучным. Все его богатство и роскошь не могли примирить ее с ним самим. Ей наскучила его простота; она устала обхаживать и улещать его.

— Помолчите, мама! — воскликнула она, сопроводив свои слова жестом, как всегда, уместным, хотя и несколько театральным. — Вы говорите, у меня нет сердца? Я храню в тайне позор моей матери. Я уступаю свои права брату, незаконнорожденному брату, — да, свои права и свои деньги. Я не выдаю своего отца — и все это значит, что у меня нет сердца? Теперь я обрела свои права, и закон моей родины утвердит их. Я взываю к закону моей родины. Сегодня бедный изгнанник будет здесь. Я хочу уйти к моему отцу. — И девушка величественно повела рукой, воображая себя героиней.

— Ах, так? — вскричал Клеверинг и грубо выругался. — Я мировой судья и будь я проклят, если не отдам его под суд. Вон едет коляска, может, это он. Пусть только покажется.

К дому и правда приближалась коляска, и обе женщины завопили, одна другой громче, ожидая вот-вот увидеть Алтамонта.

Отворилась дверь, мистер Морган доложил, что приехали майор Пенденнис и мистер Пенденнис, и те вошли в самый разгар этой яростной ссоры. Столовую отделяла от сеней высокая ширма, и вполне возможно, что мистер Морган, — по своему обыкновению, воспользовался ею, чтобы быть осведомленным обо всем происходящем.

Накануне жених и невеста условились поехать верхом, и в назначенный час лошади мистера Фокера прибыли из "Герба Клеверингов". Но мисс Бланш на этот раз от прогулки отказалась. Пен вышел на крыльцо проститься с приятелем; и Гарри Фокер уехал, сопровождаемый грумом в трауре. За прошедшие два-три часа все важнейшие события, изложенные в этой повести, подверглись обсуждению. Давались советы, рассказывались подробности, предлагались компромиссы, и кончилось тем, что Гарри Фокер уехал, а Пен напутствовал его печальным: "Храни тебя бог!" Обед в Клеверинг-Парке прошел уныло; новый лакей за столом не прислуживал; обе дамы отсутствовали. После обеда Пен сказал: "Я схожу в Клеверинг, узнаю, не приехал ли он".

Он зашагал по темной аллее, через мост, мимо старого своего имения, где в знакомых, тихих когда-то полях пылали печи и горны на постройке железной дороги, и, наконец, вступив в городок, направился к "Гербу Клеверингов".

Возвратился он заполночь, очень бледный и взволнованный.

— Леди Клеверинг еще не легла? — справился он и услышал, что нет, не легла, сидит у себя в будуаре. Он поднялся наверх и заглянул в комнату — несчастная женщина, заплаканная, растерянная, являла жалкое зрелище.

— Это я — Артур, — сказал он входя и, ласково к ней склонившись, поцеловал ее руку. — Вы всегда были мне добрым другом, дорогая леди Клеверинг. Я вас очень люблю. У меня есть для вас новости.

— Не величайте меня так, — сказала она, пожимая ему руку. — Вы хороший мальчик, Артур. Спасибо, что пришли ко мне, милый. Вы иногда бываете очень похожи на вашу маму.

— Милая, дорогая _леди Клеверинг_, - повторил Артур с особым ударением, — случилось что-то очень странное.

— С ним что-нибудь случилось? — ахнула леди Клеверинг. — Какой ужас — ведь я бы этому обрадовалась!

— Он жив и здоров. Он приехал и уехал. Не волнуйтесь, дорогая, — он уехал, а вы — по-прежнему леди Клеверинг.

— Значит, то, что он мне иногда говорил, правда? — воскликнула она. — Что он…

— Он был женат, когда женился на вас. Сегодня он в этом признался. Он никогда не вернется.

Леди Клеверинг вскрикнула еще громче, бросилась Артуру на шею, расцеловала его и залилась слезами.

Все, что Пен рассказал, беспрестанно прерываемый всхлипываниями и вопросами, мы должны изложить очень кратко, ибо положенный нам предел уже близок и наша повесть идет к концу. Амори прибыл из Чаттериса в станционной карете, сменившей старые дилижансы "Поспешающий" и "Упорный", и остановился в "Гербе Клеверингов". Назвавшись Алтамонтом, он заказал обед и, будучи человеком общительным, предложил хозяину выпить с ним, а тот не отказался. Выспросив у мистера Лайтфута все новости касательно владельцев Клеверинг-Парка и убедившись, что миссис Лайтфут сберегла его тайну, он потребовал еще вина, а затем оба, в изрядном подпитии, направились в буфет, к миссис Лаитфут.

Она распивала чай со своей приятельницей мадам Фрибсби. Лаитфут уже достиг того блаженного состояния, когда его ничто не могло удивить; поэтому, увидев, что Алтамонт здоровается с его женой, как старый знакомый, он не усмотрел в этом ничего, кроме повода для дальнейшей выпивки, и джентльмены принялись за грог и предложили по стаканчику дамам, не замечая, что обе они насмерть перепуганы.

Часов в шесть в буфет заглянул мистер Морган, новый лакей сэра Фрэнсиса Клеверинга, и его тоже пригласили к столу. Он выбрал напиток себе по вкусу, и завязался общий разговор.

Вскоре мистер Лаитфут стал клевать носом. Мистер Морган уже несколько раз делал мадам Фрибсби знаки удалиться; но она, то ли оцепенев от страха, то ли по внушению миссис Лаитфут, не двигалась с места. Ее упорство сильно раздосадовало мистера Моргана, и он излил свое недовольство в таких выражениях, что миссис Лаитфут опечалилась, а мистер Алтамонт упрекнул его в неумении вести себя в женском обществе.

Их перепалка сильно разогорчила обеих дам, в особенности миссис Лаитфут; она всячески пыталась успокоить мистера Моргана, а затем, под видом того, что дает приезжему закурить, протянула ему бумажку, на которой успела украдкой написать: "Он вас знает. Уходите". Видимо, было что-то подозрительное в том, как она протянула записку или как гость прочитал ее: когда он вскоре после этого встал и заявил, что идет спать, Морган тоже поднялся и со смешком возразил, что спать еще рано.