Синклер Льюис - Главная улица

Она прильнула к нему, прижалась к знакомой жесткой, щетинистой щеке. Как хорошо она знала ее, каждую морщинку, твердые скулы, подушечку жира! Но когда он со вздохом сказал:

— Вот приятная гостья! — и положил руку на ее прикрытое только сорочкой плечо, она ответила с напускной веселостью:

— Мне показалось, будто ты стонешь. Как глупо с моей стороны! Спокойной ночи, милый!

В следующие две недели она почти не видела Эрика: только один раз в церкви и другой, когда она пошла в мастерскую Хикса, чтобы в деталях обсудить ежегодно возникающую проблему нового костюма для Кенникота. Нэт Хикс был на месте и держался не так почтительно, как в прежние времена. Он говорил с излишней игривостью: «Хорошенькую фланель? Посмотрим образчики?» Без всякой надобности дотронулся до руки Кэрол, чтобы привлечь ее внимание к моделям, и весело переводил взгляд с Эрика на нее. Дома она подумала, что это ничтожество, пожалуй, вообразило себя в роли соперника Эрика, но она не захотела даже останавливаться на таком грязном предположении.

В окно она заметила Хуаниту Хэйдок, которая медленно прохаживалась мимо ее дома, как раньше — миссис Уэстлейк.

Она встретила миссис Уэстлейк в лавке дяди Уитьера; под его пристальным взором забыла о своем решении держаться сухо и говорила с докторшей нервно-любезно.

Она была уверена, что мужчины на улице, даже Гай Поллок и Сэм Кларк, косились на нее с любопытством и какой-то задней мыслью, словно на героиню скандального развода. Она чувствовала себя, как преступник, за которым установлена слежка. Хотела повидать Эрика и жалела, что вообще познакомилась с ним. Ей казалось, что Кенникот — единственный человек в городе, не знающий всего, то есть больше, чем всего, о ней и Эрике. Съежившись в кресле, она представляла себе, как мужчины хриплыми голосами говорят о ней непристойности в парикмахерской и пропитанной табачным дымом бильярдной.

Поначалу только в присутствии Ферн Маллинз ее оставляло смятение. Жизнерадостная учительница стала смотреть на Кэрол как на ровесницу и, хотя занятия в школе уже начались, каждый день забегала и предлагала то потанцевать, то устроить пикник.

Как-то в субботу Ферн попросила Кэрол поехать с ней за город, на деревенскую танцевальную вечеринку. Кэрол почему-то не могла исполнить ее просьбу. А на следующий день поднялась целая буря.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Было воскресенье. Кэрол возилась на заднем крыльце с коляской Хью, подвинчивая ослабевшую гайку. Сквозь открытое окно дома Богартов до нее донесся визг и яростный голос миссис Богарт:

— Сделано, так нечего отпираться!.. Не сметь, марш из моего дома!.. В жизни не слыхивала ничего подобного… Никто еще не говорил со мной так… Кто идет по пути порока и греха… Вещи останутся здесь… и только моя доброта… и так больше, чем ты заслуживаешь. Ни слова больше, а то я позову полицейского.

Кто ей отвечал, Кэрол не слышала. Хотя миссис Богарт и утверждала, что сын теперь — ее друг и помощник, через двор не долетал голос ее божка.

«Опять ругает Сая!» — подумала Кэрол.

Она скатила коляску со ступенек и, гордая своей работой, испробовала ее во дворе. Тут она услыхала шаги по тротуару, но увидела не Сая Богарта, а Ферн Маллинз, которая, опустив голову, с чемоданом в руке быстро шла по улице. Вдова же стояла на крыльце и, упершись в бока жирными руками, вопила ей вслед:

— Чтоб духу твоего здесь не было! За сундуком можешь прислать возчика. Довольно ты оскверняла мой дом! И за что только господь покарал меня…

Ферн исчезла. Почтенная вдова постояла, скрылась в доме, вынырнула опять, оправляя чепчик, и зашагала прочь.

Кэрол наблюдала эту сцену, собственно говоря, точно так же, как наблюдала бы на ее месте любая жительница Гофер-Прери, привыкшая подглядывать из-за занавесок. Она видела, как миссис Богарт вошла в дом к Хоулендам, потом к Кэссам. Лишь к вечеру добралась она до Кенникотов. Доктор открыл ей на звонок и весело воскликнул:

— А, как поживаете, любезная соседка?

Всплеснув самыми благопристойными черными лайковыми перчатками, любезная соседка ворвалась в гостиную и, захлебываясь, начала трещать:

— Легко вам спрашивать, как я поживаю! Я прямо удивляюсь, как я пережила этот день и вынесла все дерзости, которые болтал язык этой женщины. Следовало бы отрезать его…

— Ну, ну, ну! Подождите-ка! — закричал Кенникот. — Кто же эта наглая особа, миссис Богарт? Присядьте и спокойно расскажите нам все.

— Я не могу присесть, мне надо домой, но я не могла заняться своими частными делами, пока не предупредила вас. Видит бог, я не ищу благодарности, но я должна предостеречь город от этой девки. В мире столько зла, а люди просто не замечают и не ценят наших стараний оградить их… А она ведь втерлась сюда к вам и к Кэрри — сколько раз я видела ее здесь! Такое счастье, что я раскусила ее, пока она еще не успела натворить больших бед. У меня сердце разрывается и холодеет кровь, как подумаю, сколько она могла наделать пакостей, хотя некоторые из нас имеют опыт и знают…

— Постойте! Да о ком вы говорите?

— Она говорит о Ферн Маллинз, — не слишком дружелюбно вставила Кэрол.

— Что-о?!

Кенникот сразу даже не поверил.

— Да, да, о ней, — подхватила миссис Богарт, — и вы должны меня благодарить, что я вовремя вывела ее на чистую воду, прежде чем ей удалось впутать во что-нибудь вас, Кэрол! Конечно, вы моя соседка, жена Уила и образованная дама. Но позвольте мне прямо сказать вам, Кэрол Кенникот, вы не всегда с достаточным уважением… вы не всегда достаточно чтите… вы не идете испытанными путями, указанными нам господом в Библии, и хотя, конечно, нет ничего дурного в том, чтобы иной раз от души посмеяться, и вы не испорчены, но все-таки надо признаться, что вы не боитесь бога и не гоните нарушителей его воли, как это подобает. Будьте рады, что я разгадала эту змею, которую я пригрела на своей груди, и… Да, да, вы только подумайте: эта важная особа требовала к завтраку два яйца, а яйца стоят теперь шестьдесят центов дюжина! Ей мало было одного, как другим людям!.. Разве ее интересует, сколько это стоит и много ли мне прибыли в том, что она платит за стол и комнату? И ведь взяла-то я ее к себе только из милосердия, и мне следовало бы сразу догадаться по тому, какие чулки и платья она притащила в мой дом в своем сундуке…

Прошло еще несколько минут непристойного кривлянья, прежде чем удалось узнать, что, собственно, произошло. Комедия сточной канавы обратилась в высокую трагедию с Немезидой в черных лайковых перчатках.

Сама по себе история была проста, безобразна и незначительна. Подробности миссис Богарт передавала весьма сбивчиво и сердилась, когда ей задавали вопросы.

Ферн Маллинз и Сай накануне поехали одни на деревенскую вечеринку с танцами. (Тут Кэрол вставила, что Ферн приглашала ее, чтобы не ехать одной с Саем.) Во время танцев Сай поцеловал Ферн, она призналась в этом. Сай раздобыл бутылку виски. Он не помнит, где ее достал. Миссис Богарт предполагает, что ее дала ему Ферн. Сама же Ферн утверждала, что он вытащил бутылку из кармана пальто какого-то фермера, а это возмутительная ложь. Так или иначе, он был пьян в стельку. Ферн привезла его домой и втащила, рыгающего, едва державшегося на ногах, к Богартам на крыльцо.

Никогда раньше ее мальчик не бывал пьян, кричала миссис Богарт. Когда Кенникот что-то проворчал на это, она призналась: «Ну, может быть, всего раз или два от него действительно попахивало вином». Признала она также с видом исключительного беспристрастия, что иногда Сай не являлся домой до утра. Но не напивался он никогда. Он всегда приводил самые убедительные объяснения: приятели зазвали его на озеро бить с факелами острогой щук; или же они уезжали куда-нибудь на машине, и на обратный путь не хватило бензина. Как бы то ни было, ее сын еще никогда не попадал в лапы «интриганки».

— Какую же интригу, по вашему мнению, мисс Маллинз затеяла с Саем? — допытывалась Кэрол.

Миссис Богарт на минуту опешила, но потом продолжала. В это утро, когда она призвала их обоих к ответу, Сай мужественно сознался, что во всем виновата Ферн. Она, его учительница, подначила его напиться. Ферн пыталась это отрицать.

— И эта особа, — задыхалась миссис Богарт, — имела наглость сказать мне: «Какой мог быть для меня интерес в том, чтобы этот дрянной щенок напился?» Так и назвала его щенком! «Я не хочу слышать в своем доме подобных слов! — сказала я. — А вы еще втираете людям очки и делаете вид, что вы образованная, и хотите быть учительницей и наблюдать за нравственностью молодежи! Да вы хуже последней девки с панели!» Вот что я ей сказала. Уж я ее отделала по заслугам. Я не из тех, кто уклоняется от стези долга. Пусть не воображает, что порядочные люди будут выслушивать от нее всякие гадости. Я сказала ей: «Какой для вас был интерес? Я вам скажу какой! Разве я не вижу, как вы бегаете за всеми, кто только носит штаны и у кого есть время и охота выслушивать ваши бесстыжие речи? Разве я не вижу, как вы выставляете напоказ ноги из — под ваших коротких юбок и носитесь по улицам, разыгрывая из себя молоденькую девчонку?»