Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин

Значит, все жулики опять снюхались и объединились, чтобы на этот раз расквитаться со мной. Откуда же они взяли, что я избил батраков? Дело было так. Некий Кумисбай, самый вредный и вздорный среди племени двуногих, спрятал где-то драгоценности Баймаганбета. Спрятал и отрекается. Вызвал я его тогда один на один, начал упрашивать, умолять, а потом и угрожать стал. Еле-еле, подлец, признался. Позже Баймаганбет его и припер: <Как же это ты меня так подвел?>. Ну, этот вредина Кумисбай и сказал ему: <Он угрожал меня убить, и я со страху все рассказал...> Вот и пустили эти псы сплетню, что я, якобы, избиваю батраков... Рассказал я Байдаулетову все, как было, он, однако, не поверил. Говорит мне: <Но ты больно круто берешь, надо помягче. Жарбола не трогай. Что он нам сделает? Пусть остается, потом видно будет...> Таким образом. Жарбол и избежал конфискации. Все же потом, в тридцатом году, я его упек в тюрьму. Он как раз женился тогда. Осталась его молодуха в ауле. Одна...

И Амиржан неожиданно замолчал. Разливая чай, Рабига пристально посмотрела на него, и я прочел ее взгляд: <Ну, что ж ты прикусил язык? Говори и об этом!> Амиржан явно избегал ее требовательного взгляда. Видно, его одолевали сомнения. Все, о чем он намеревался поведать, звучало как обычная жалоба на

жену, а то, что он скрывал, как раз разоблачало его самого. И, подумав некоторое время, Амиржан сказал:

- Нет, ничего скрывать не стану! Ничего не утаю... Так вот, слушайте дальше... В ауле Баймаганбета был некий Медеш. Из середняков. Познакомился с ним во время конфискации. Весельчак, острослов, ловкач. Словом, компанейский джигит. Любое поручение дай - исполнит с блеском. Поразительно, как просто ему все удавалось. В то время мы считали его одним из лучших наших активистов. Приезжая в аул Баймаганбета, я каждый раз останавливался у него. Иногда выпадало свободное время, и тогда Медеш забавлял меня разными рассказами и соблазнами... Ну что говорить, там, где водка, - жди беду. Из-за нее, проклятой, я и споткнулся. В те годы пьянство превратилось в сущее бедствие. Ни в одном доме ни одно застолье без водки не обходилось. Вначале я еще всячески отказывался, увертывался... Однако разве убережешься? Ведь пристают, уговаривают. При каждой встрече с Медешем пьем. В первое время пили вдвоем. Потом дружки появились. Это были просто знакомые, но после того как стали пить вместе, начали и по гостям ходить вместе. Приходишь в дом дружка, а там у него, конечно, уже свои дружки. Ну, и пошло. Дальше - больше. Вскоре я и не заметил, как почти все в байском ауле стали моими собутыльниками. За пьянством и кое-что другое последовало. В общем, женщины появились. Куда бы ни пришли, сидят две-три девицы или молодки. Я-то думал вначале: собрались на игрища, ну, песни попеть, на домбре поиграть. А оказалось, нет - вон для каких игр они здесь...

Рабига вся напряглась, побледнела и впилась глазами в Амиржана. Тот потупился и поспешно схватился за чашку с остывшим чаем.

- М-м... Вон, оказывается, с чего все началось... -глухо заметила Рабига.

- Нет, неправда! - горячо воскликнул Амиржан. -Ты только не торопись. Ты выслушай сначала все... Помнишь, кто-то написал в ячейку о том, что я в попойках участвую. Моя вина, конечно, в том, что я скрыл это от партии. Не знаю, то ли струсил, то ли стыдно было, но сплоховал, обманул товарищей, против совести пошел. Спросили у Медеша, но тот разве правду скажет? Конечно, он напрочь все отрицал. На этом все тогда и кончилось. Как раз в это время Рабига надумала в партию вступить. Я об этом никогда никому не говорил, но теперь в ее присутствии скажу. Однажды перед сном она мне неожиданно заявила: <А что, если я в партию вступлю?> Я ответил: <Ну и правильно. Только, по-моему, сначала грамотой овладей. Работа ведь в партии нелегкая>. Признайся, Рабига, так я сказал тогда? Я эти свои слова точно помню. Разве я не желал, чтоб она была партийной? Но я хотел, чтобы она своей собственной рукой написала заявление. Возможно, я ошибался, может, не надо было так говорить, но тогда я именно так подумал и так ответил. Спустя, кажется, два дня состоялось заседание бюро. На заседание пришла и Рабига. Я как-то даже не придал этому значения. И вдруг Апалай зачитывает ее заявление о приеме. Я от удивления глаза вытаращил. Холодок к сердцу подкатил. <Что это значит? - подумал я с неприязнью. - Почему она от меня скрыла? Разве я был против? Я ведь просто дал совет. Если бы она настояла, я бы сам охотно и заявление написал, и расписался бы за нее. Зачем ей понадобилось за моей спиной что-то делать?!> Я был озадачен. Женились мы по любви, немало трудностей и лишений перенесли вместе, никаких обид или недоразумений между нами не бывало. Я ведь любил ее... И вдруг такое! Появилось недоверие, это к хорошему не приведет. Так обиделся в тот раз, что, когда поставили ее заявление на голосование, я воздержался...

- Разве так поступают коммунисты? - резко перебила его Рабига.

- Я себя не оправдываю. Но ты дай мне сначала договорить. Вот тут-то и закрутило меня окончательно. Мне почему-то показалось, что я нашел ответ на все свои сомнения и невезения. Я решил, что Рабига давно уже охладела ко мне, отстранилась от меня, почти не разговаривает. Если я смеюсь - она не смеется, если я печалюсь - она не печалится. А тут еще приезжий учитель затеял какой-то концерт. И Рабига приняла в нем участие. Я тогда по аулам день и ночь мотался, промерз, устал. Горячее было время: мы, активисты, сутками не спали. Помимо прочего меня вконец вымотала еще верховая езда. Холода - жуткие. Шуба - точно ледяной панцирь. Приехал, значит, домой, опустился возле печки, Рабиге говорю: <Раздень меня>. Просто хотелось внимания, ласки, что ли. А она только буркнула: <Сам раздевайся! Не маленький!> И даже презрительно отвернулась.

- И тогда ты стал мне мстить? Здорово! - усмехнулась Рабига.

- Да не мстил я тебе вовсе. Не мстил. Я просто рассказываю, что было. Да... Промолчал я и на этот раз. Разделся, сел ближе к печке. Что она делает - не знаю, она ко мне не подходит. <Что же случилось? -все более мрачнея, подумал я. - Раньше, когда я приезжал домой, она вокруг меня увивалась, улыбалась, радовалась.