Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин

имеют дело. Утебай опять взялся крутить фитиль и примирительно заулыбался:

- Как говорится, разумные речи и дураку слушать любо. А слова твои - ничего не скажешь - разумные. Досжан найдет еще какую-нибудь девку. Мой же совет таков: пусть закрытый казан останется закрытым. Да забудется все, что было!

Получалось, будто он за меня заступается, защищает меня от разъяренных мурз.

- Ну, раз ты так говоришь, что нам остается делать... - забормотали высокородные мурзы.

Тут-то я впервые и подумал: все это заранее подстроено. И неожиданное <заступничество> Утебая - оно тоже было заранее обусловлено: если разговор примет крутой поворот, то вмешается председатель аулсовета, если нет, то будет, как они хотели. Даже вон те, что колотили в дверь, тоже были явно подосланы. Убедившись, что на испуг меня не взять, Утебай отлично сыграл роль благодетеля, спасающего меня от взбесившейся толпы. Я же испытывал чувство гордости оттого, что один разогнал ораву смутьянов. Понятно, не меня они испугались, а новой власти.

После того события в аулах наступил снова мир и покой. Я по-прежнему жил в доме Куанышбека. Старик, однако, дулся, со мной не разговаривал, даже глаза прятал. Зол был он и на Рабигу, все его раздражало в ней; и то, как она ходит, и то, как сидит. К любому поводу цеплялся. А аулчане и вовсе перестали ходить. Один только Апалай изредка наведывался. Придет, начинает приставать к старику.

- Куеке! А, Куеке! Рассказать вам одну интере-есную сказку? - улыбается Апалай, а старик еще крепче сжимает черенок лопаты, которым трет насыбай, и грозно хмурит брови:

- Уберешься ты или нет?

Добрая старуха заступается за балагура:

- Ну, что с тобой, отец?! Он-то, бедняга, в чем виноват?!

А Апалай даже внимания не обращает на гнев старика. Он, по обыкновению, начинает петь:

Не дал аллах ни счастья, ни радости большой.

Ни пери с тонким станом и длинною косой.

И некому излить мне печаль-тоску свою.

Так каюсь на земле я, ни мертвый, ни живой.

Истинную правду говорит Апалай. Вся жизнь его соткана из неурядиц и горя.

Разные сплетни пошли по аулу. Одна из них меня особенно поразила. <Амиржан, оказывается, неспроста так заступался за Рабигу, - поговаривали. - Она забеременела от него>. Сплетня эта сразу обежала всю округу. Что может быть позорнее этого для девушки на выданье? И хоть бы был повод какой, а то ведь сущая напраслина все это. И за себя обидно, и особенно больно за Рабигу. Однако она никакого вида не подавала, ходила, как прежде, веселая, беззаботная. Однажды я осторожно намекнул ей об этом, она только отмахнулась, рассмеялась:

- Ну и пусть себе болтают...

Ничего не скажешь, дикая, отчаянная была она в молодости...

***

И, снова захлестнутый воспоминаниями, Амиржан обрывает рассказ. Люди между тем давно разошлись по своим делам. Ни одного праздношатающегося. Издалека приглушенно доносится грохот не то машины, не то трактора.

- Теперь, пожалуй, начинается самое интересное, -говорит вдруг Амиржан.

Я весь превратился в слух. Жизнь - долгий и сложный сказ. Ее в двух словах не перескажешь. Особенно если ты, как Амиржан, не знаешь, с какого конца начать рассказ. Вглядываюсь в Амиржана. Борода у него запущенная, неухоженная, губы толстые, нос длинный, хрящеватый, глаза большие, белесые. Такие крупные черты лица врезаются в память с первого взгляда. По ним Амиржана узнаешь среди тысячи. Однако не только внешностью он примечателен: таких, как он, немало, а вот судьба такая только у него. Поэтому сидишь и слушаешь его корявый, неумелый рассказ, который дополняется жестами и мимикой, когда слов уже не хватает.

- Вот с того момента и столкнулись мы в открытую с Утебаем. Правда, виделись редко. Но при встрече он был такой ласковый, добрый, а я держался с ним все холодней и осторожней. Как раз в это время прошел слух, что поймали знаменитого вора-конокрада Тайшикару. Родом Тайшикара был отсюда. В последние годы он орудовал с бандой и держал в страхе все аулы. Люди, когда узнали, что конокрад пойман, - вздохнули свободней. Однако все понимали и то - Тайшикара всего-навсего вор, но за ним стоит сила: аксакалы. Половина добычи достается им. Следовательно, они вора обязательно вызволят, чтоб он не раскрыл все их темные делишки. И все-таки люди ждали справедливого возмездия не только над вором, но и над всей его шатией. Среди этой шатии, конечно, находился и Утебай. Под разными предлогами он в последнее время совсем перестал появляться в аулах. А про гулянки и про азартные картежные игры вдруг и совсем забыл. <Чует лиса беду, - поговаривали в ауле. - Видно, расплата близка>.

Как-то пришел ко мне Апалай и отозвал в сторонку. Вид у него был встревоженный, подавленный. Даже не балагурил, по обыкновению. Я был поражен: <Что это с ним?> А он сидел, сидел и вдруг выпалил:

- Арестуют тебя!

- Как? За что? - воскликнул я в испуге.

И он поведал мне весть <узун-кулака> - <длинного уха> - людской молвы. По указке аксакалов Тайшикара на допросе заявил, что бандой руководил якобы я. По их словам получалось, что я последний год провел не на гражданской войне, а в какой-то банде и даже был ее главарем. Аксакалы подтвердили это письменно и отправили свой приговор в суд.

- И осталось теперь только арестовать тебя, -вздохнул Апалай.

Не раз попадал я во всякие переделки, но в такой, пожалуй, еще ни разу не был. Вот это подсекли так подсекли! Самое скверное было то, что я не знал, где находятся мои боевые друзья. Даже о Даукаре не было никаких вестей. В ту же ночь приехала за мной милиция и увезла меня в город. Так нежданно-негаданно очутился я в губернской тюрьме.

...Через какое-то время привели меня к следователю. Смотрю: за столом сидит подтянутый, скромно одетый казах и перебирает бумаги. Меня усадили напротив. Настроение у меня, понятно, паршивое. Сплошной ералаш в голове. В теплой комнате следователя я отогрелся, меня разморило, и все стало мне безразличным. Только поднял голову я -вижу, следователь в упор смотрит на меня. Я поспешно отвел глаза и даже голову опустил. Но что-то непонятное всколыхнулось вдруг в груди, и я взглянул на него. Ойпырмай! Случается же такое!

- Амиржан! - воскликнул следователь.

- Мекапар! - бросился я к нему.

Это был наш командир в девятнадцатом году. После того как он отвез меня в больницу, мы не виделись.

Ну, конечно, меня