Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов - Мао Дунь

— Тогда я пошлю Луань Си.

— Все равно, только без опозданий, — бросил слуга и ушел.

В душе женщины шевельнулась надежда: небо не позволит ей умереть в такой тяжкий момент, оно даст ей чашку риса.

— Пошлите меня, матушка Ван!

— Разве ты пойдешь?

— А что?

— Неужели ты не догадалась, что требуется «прислуга для кана»?

— Как это «для кана»?

— Вот бестолковая, ничего не понимает! — Матушка Ван с улыбкой шепнула ей что-то на ухо и добавила: — Ведь тебе даже одеться не во что. И возраст не тот.

Опечаленная женщина вернулась к себе, взяла зеркальце с отбитым углом, подошла к окну. Ну конечно, матушка Ван права. Виски седые, на лбу морщины, скулы торчат.

Ей скоро сорок три. Во время военных походов, когда она сопровождала мужа, ветер и мороз стерли с лица былую привлекательность. Волосы она давно остригла, и они лежали короткими, плохо расчесанными прядями.

В этой местности волосы подстригали только знатные барыни и барышни. Когда-то она сама была хозяйкой, имела слуг, но теперь такая прическа была совсем некстати; возможно, именно поэтому ей не удавалось найти работу.

Поужинав, матушка Ван ушла за Луань Си, а женщина взяла смерзшееся, твердое, как камень, полотенце и отдарила его в стоявшем на печи тазу: то, что сказала ей на ухо матушка Ван, натолкнуло ее на новую мысль. Она тщательно обтерлась горячим полотенцем, и лицо сразу стало чище, белее.

Из деревянной шкатулки, лежавшей на кане, она достала выщербленный гребень, расчесала волосы. Пудры не было, но в углах шкатулки белели ее остатки. Выложив все содержимое на кан, она шпилькой выковыряла остатки пудры и растерла ее по лицу.

Лицо сразу стало привлекательнее, и на душе женщины посветлело.

Она вышла на улицу, украдкой оторвала клочок красной бумаги от свеженаклеенной новогодней надписи. Потом вернулась домой и соскребла с лампы немного сажи.

Красную бумагу размочила и накрасила щеки и губы. Сажу смешала с маслом для волос и подчернила виски и брови.

После этого она больше не сомневалась, что сможет угодить начальнику Чэню.

Вернулась матушка Ван. Женщина поспешила ей навстречу и спросила, как она выглядит.

— Что тебе сказать? Старая ведьма, — рассмеялась матушка Ван.

— Разве я не хороша?

— Для шестидесятилетнего старца. А где его найти? Да и старики теперь хотят молодых. Выбрось это из головы, в самый плохой притон тебя не возьмут.

Женщина снова заплакала. Какой позор! Да еще в ее возрасте. Только голод может заставить пойти на такое.

Женщина завернулась в шинель, легла на лежанку. Мысли ее лихорадочно работали, но за долгую ночь она так ничего и не придумала, хоть и пролежала, не сомкнув глаз, до рассвета.

Утром, голодная, она надела шинель и рваную шапку мужа и в таком виде, похожая на мужчину, собралась выйти.

— Сегодня я непременно должна раздобыть немного денег и расплатиться с вами, — сказала она матушке Ван. — Попробую кое-что заложить… Скоро вернусь.

Старуха не стала ни о чем спрашивать, но решение ее одобрила.

Женщина зашла в первый попавшийся ломбард.

— Можно у вас заложить оружие? — обратилась она к приказчику.

— Какое?

— Револьвер последнего образца. — Она полезла в карман, но хозяин ломбарда с перепугу забрался под прилавок.

— Не бойтесь, револьвер достался мне от мужа. Завтра Новый год, а у меня ни гроша. Возьмите, пожалуйста!

Убедившись, что перед ними не грабитель, хозяин с приказчиком отошли за железную решетку, пошептались, после чего хозяин вернул револьвер и сказал:

— Ничем не могу помочь. Полиция рыщет по всему городу, везде обыски. Найдут оружие — несдобровать мне. Забирай-ка его и смотри будь осторожна.

Не помогли никакие мольбы, хорошо еще, что хозяин не вызвал полицию. В полном отчаянии женщина покинула ломбард. К счастью, поблизости не оказалось шпика, и никто не обратил на нее внимания.

Она обошла несколько улиц, заглянула в несколько ломбардов, но заложить револьвер так и не удалось.

Страх овладел ею: на какой риск она идет! Что, если об этом узнают? Как вернуться без денег к матушке Ван?

В конце концов она решила сходить сперва домой.

Ее родное село находилось в сорока ли от городских ворот Сичжэмэнь — за полдня можно дойти. У Сисыпай-лоу был еще один ломбард, но и там ее постигла неудача. Гонимая безысходной тоской, она не заметила, как очутилась за Сичжэмэнем.

На мосту Гаолянцяо женщина остановилась.

Известно, что в Пекине есть два моста, к которым направляются обездоленные: Тяньцяо, где находится тюрьма, и Гаолянцяо, где ютятся все отчаявшиеся.

Было за полдень. Небо хмурилось, в воздухе плясали снежинки. Под мостом река уже замерзла, но сквозь тонкий лед еще виднелась вода.

«Только не останавливаться, — думала она, — идти вперед, все время вперед».

У нее созрел план действий. Ее дочери пора было замуж; сейчас самое подходящее время подыскать жениха: и забот убавится, и кое-что ей перепадет.

С тех пор как ее мужа перевели в Чжэнчжоу, она не послала ни одного письма в деревню. Как-то там ее дочь? Мать ничего о ней не знала, но решение выдать ее замуж вселило надежду, которая и поддерживала ее на пути в родную деревню.

Снег пошел сильнее. Опустив голову, брела она по пустынной зимней дороге, думая о своем.

Навстречу ей попалась барышня; по-видимому, она спешила в город за новогодними покупками. На голове у нее была красивая голубая шапочка с павлиньим пером; теплый халат персикового цвета плотно облегал фигуру, на ногах красовались сшитые по последней моде алые туфли.

Когда барышня прошла мимо, женщина обернулась и посмотрела ей вслед. «Нарядно одета! Такую одежду моей Даню, сразу