Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

Было за полдень. Васарис решил прогуляться и направился по дороге мимо усадьбы. В парке было пусто, и он прошел никем не замеченный. Он зашагал дальше, взошел на холм, откуда впервые увидел баронессу, постоял, поглядел вокруг и пошел обратно.

Когда Васарис снова поровнялся с парком, на дорожке, против самых ворот показались вдруг баронесса и Козинский. Весело разговаривая, они шли по направлению к дороге. Встреча была неизбежна. Сердце Васариса забилось так сильно, что он едва не потерял сознания. Сделав вид, будто ничего не видит, он пошел дальше, но баронесса издали окликнула его:

— Да это наш милый ксендз Васарис!

Он остановился в ожидании, когда они подойдут ближе. Баронесса с любезной улыбкой протянула ему руку. Козинский приподнял шляпу и изысканно поклонился.

— Как хорошо, что мы вас встретили, — сказала баронесса. — Хотя вы, конечно, придете к нам на днях, но я хочу сейчас же рассказать вам о нашей затее. В субботу у нас бал. Да, настоящий бал, со множеством гостей, с танцами. Жаль, что вы ксендз и не можете потанцевать со мной… Хотя в этом вас заменит пан Козинский.

Козинский снял шляпу, приложил руку к сердцу и отвесил поклон.

— Итак, надеюсь, — продолжала баронесса, — вы будете настолько любезны, что не откажетесь внести разнообразие в кружок моих субботних гостей.

Не успев подготовиться к ответу, Васарис нерешительно сказал:

— Не знаю, госпожа, баронесса… Столько дел, обязанностей… И неудобно — я один духовный…

— Не вздумайте отказываться, милостивый государь! — перебила его баронесса. — Вы, слава богу, немного отучились бояться людей. И потом вы будете не один. Мы приглашаем настоятеля и ксендза капеллана из Науяполиса. Он приедет с сыном одного нашего соседа, гимназистом-выпускником. Очень молод, но еще в прошлом году танцевал прекрасно. Это будет наш прощальный бал. Да, я и не сказала вам, что мы собираемся через неделю ехать.

Последние слова глубоко поразили Васариса, и, не колеблясь больше, он дал обещание прийти.

— Вы спешите домой? — сказала баронесса, протягивая ему руку. — А я хочу еще показать пану Козинскому наше озерцо. Приходите, пожалуйста, как-нибудь и до бала. До свидания! — И они пошли дальше.

Васарис вернулся домой, как в воду опущенный. К чувству злости на нахала Козинского и «вероломную» баронессу примешалось и сожаление по поводу ее предстоящего отъезда. Двухмесячное знакомство с красивой интересной женщиной затронуло в душе молодого ксендза-поэта многие струны, которые в условиях замкнутой жизни, может быть, ржавели бы еще долгие годы. Он смутно ощущал происходивший в нем процесс, он страшился его, а в то же время томился ожиданием. Он ждал и еще чего-то большего, чего-то запретного и опьяняющего, что приближалось неумолимо, неотвратимо, но теперь не могло наступить, потому что она уезжала.

До бала Васарис не удосужился зайти к Райнакисам. Было много работы в костеле, пришлось посетить нескольких больных. К тому же, за день до бала приехал новый викарий ксендз Пятрас Рамутис.

Прибытие нового собрата отчасти рассеяло мрачное настроение Васариса. Надо было помочь ему разложить вещи и устроиться, дать сведения о приходе, рассказать историю Стрипайтиса. Теперь рядом с ним был хоть и малознакомый, а все-таки не чужой человек, коллега, и Васарис радовался, что по вечерам ему не придется больше одному выносить бремя тягостного молчания. Настоятель, видимо, свыкся с необходимостью держать двух викариев и не проявлял к Рамутису такой суровой неприязни, как когда-то к Васарису. И то правда, что квалификация преемника Стрипайтиса вынуждала Платунаса держаться в рамках учтивости.

Ксендз Рамутис был немолодой человек и сам кандидат в настоятели. Церковное начальство, вероятно, перевело его сюда затем, чтобы он исправил содеянное Стрипайтисом зло. И в самом деле, новый викарий, казалось, как нельзя более соответствовал этой цели. Он был один из тех священников, на которых держится вера и авторитет церкви. Васарис почувствовал это с первой же встречи.

Лицо и все существо ксендза Рамутиса отражали замечательную внутреннюю силу, спокойствие и безмятежность, которыми обладают люди с чистой совестью, довольные своей деятельностью, уверенные в своих силах, верящие в величие своих идеалов. Кроме того, лицо его было лицом подлинного священника. Ни следа тех типично ксендзовских черточек, той личины, которая всем бросается в глаза и над которой смеялась баронесса. На лице его лежал отсвет его духовной жизни, мистического общения с богом. Такое же одухотворенное выражение Васарис наблюдал еще в семинарии на лицах нескольких подлинно благочестивых семинаристов.

Вообще же в наружности ксендза Рамутиса не было ничего замечательного. Блондин, среднего роста и средней комплекции, с несколько бледным лицом, одетый опрятно, но не щеголевато, скромный, но не забитый, без малейшего признака сервилизма и угодничества.

Помогая своему коллеге раскладывать книги, Васарис удивился их числу. Это была настоящая библиотека. Однако из художественной литературы он здесь ничего не заметил. Все книги имели то или иное отношение к истории церкви, к богословию, к вопросам мировоззрения, к обязанностям и деятельности духовенства и вообще к религиозно-нравственным вопросам. Холодом повеяло на Васариса, когда он перебирал эти книги, — столько в них таилось серьезности, непоколебимой убежденности, отрицания мирской суеты.

Читая на обложках и корешках их названия, он уже начал побаиваться коллеги. Разве нельзя узнать человека по его любимым книгам? У молодого ксендза зашевелилась совесть при воспоминании о том, какими книгами пробавлялся он последние месяцы. Господи, неужели ему суждено вечно тревожиться, раскаиваться, мучиться из-за своих литературных склонностей и пристрастия к светскому чтению?

Но несмотря на то, что книги ксендза Пятраса Рамутиса отличались такой строгостью, сам он не казался человеком особенно строгим. Наоборот, он был довольно разговорчив, любил и пошутить. Выражение лица у него было спокойное, ясное. Зато с первого же дня Васарис увидел, что он ведет суровый образ жизни. За столом и перед обедом и после обеда ксендз Рамутис молился не по привычке, как настоятель, Стрипайтис и сам Васарис, а потому, что ощущал в этом потребность, и от всего сердца. Это было видно по его лицу.

После обеда Васарис повел его осматривать костел. И здесь ксендз Рамутис сосредоточенно и долго молился, преклонив колени перед алтарем. В этот день он, несмотря на то, что устал с дороги, читал не только бревиарий, но и все полагающиеся молитвы по четкам, как советуют все духовные наставники. Видимо, молитва была для него не тяжелой обязанностью, не пустым обычаем, но живой и животворной духовной деятельностью, стремлением к чему-то высокому.

Наблюдая с первого дня своего старшего коллегу и стараясь угадать его настроение, Васарис чувствовал, что от неге исходят какие-то токи, действие которых он время от времени ощущал и в своем сердце. И ему становилось неспокойно, грустно и чего-то жаль. В нем начала пробуждаться антипатия к новому коллеге. Он чувствовал, что между ними стоит что-то, что стремления их никогда не совпадут.

В субботу у Васариса с самого утра голова была занята балом баронессы. Он боялся, как бы не нашлась какая-нибудь помеха, но решил все преодолеть. Настоятеля хотя и пригласили, но он, извинившись, ответил, что прийти не сможет.

— Зачем я туда пойду? — сказал он за обедом. — Глядеть, как веселятся бездельники, как барыни кажут голые груди?.. Связи поддерживать надо: обменялись визитами, — и довольно. Я и вам не советую, ксендз Людас. Напьются там, и будут у вас неприятности.

— Я, может быть, и не пошел бы, — ответил Васарис, — но там будет и капеллан Лайбис. Пожалуй, придется пригласить его на ночь.

Настоятель поморщился;

— А, масон этот! Он-то зачем приперся?

После обеда Васарис сказал Рамутису, когда они возвращались к себе:

— Жаль, что вы не успели познакомиться с нашими бароном и баронессой. Они любят водить знакомство с духовенством и непременно пригласили бы вас на бал. Вдвоем: пойти было бы приятнее.

Ксендз Рамутис изумленно поглядел на младшего коллегу.

— Я?.. На бал? Нет, мое место не там. — Он сказал это мягко, обычным тоном, но Васарису послышался в его словах упрек. И червь вражды снова зашевелился в его сердце.

А Рамутис как ни в чем не бывало взял его под руку и повернул к костелу.

— Идемте, посетим sanctissimum.

Когда Васарис вошел в большую гостиную, приглашенных было еще немного, и веселье не успело вступить в свои права. Он увидел, как все устремили на него любопытные взгляды, и торопливо шагнул вперед, стараясь скрыть свое смущение.

— А вот и наш милый ксендз Васарис, — встретила его баронесса и этими словами отрекомендовала гостям. — Как жаль, что вы один представляете калнинское духовенство. Ну, теперь вы должны разговаривать с нами за троих…