Рабиндранат Тагор - Гóра

— Пожалуйста, извините меня, — сказала она, — но сегодня у меня нет времени.

— Однако с улицы я слышал голос Гоурмохона-бабу. Он здесь?

Не ответить на этот вопрос Шучорита уже не могла.

— Да, здесь, — промолвила она, покраснев.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Харан. — Мне как раз нужно поговорить с ним. Если у тебя есть какое-нибудь неотложное дело, занимайся им, пожалуйста, а я тем временем побеседую с Гоурмохоном-бабу.

И, не дожидаясь разрешения, он стал подниматься по лестнице. Шучорита последовала за ним и, не глядя на стоящего рядом Харана-бабу, сказала Горе:

— Тетя готовит вам угощение, сейчас я схожу посмотрю, как у нее там подвигаются дела.

С этими словами она поспешно вышла из комнаты, а Харан-бабу с важным видом уселся на стул.

— Вы что-то плохо выглядите, — начал он.

— Это правда, — подтвердил Гора, — недавно я прошел специальный курс для похудания.

— И то верно, — продолжал Харан, стараясь заставить свой голос звучать как можно ласковее, — вам, наверно, было очень тяжело.

— Не так тяжело, как этого хотели бы некоторые, — саркастическим тоном заметил Гора.

— Я хотел поговорить с вами о Биное-бабу, — переменил тему разговора Харан. — Вам, вероятно, известно, что на это воскресенье намечена церемония вступления его в члены «Брахмо Самаджа».

— Нет, мне это неизвестно, — ответил Гора.

— Но вы одобряете этот шаг?

— Биной не спрашивал меня, одобряю я его или нет.

— Но вы считаете, — настаивал Харан-бабу, — что Биной-бабу духовно подготовился к этому шагу?

— Раз уж он согласился проделать все нужные обряды, то ваш вопрос мне кажется совершенно излишним.

— Ослепленные страстью, мы часто не отдаем себе отчета в том, во что верим и во что не верим. Вы ведь знаете человеческую натуру.

— Нет. Я не занимаюсь бесполезными рассуждениями о человеческой натуре.

— Несмотря на то, что мои убеждения и убеждения моей общины не совпадают с вашими, я отношусь к вам с величайшим уважением. Я совершенно уверен, что никакие соблазны не могли бы заставить вас изменить свою религию — пусть ложную. Но…

— Конечно, для Биноя будет тяжелым ударом лишиться даже той крупицы уважения, которое вы еще продолжаете питать ко мне, — с иронией перебил его Гора. — В мире неизбежно приходится решать, что хорошо и что дурно, но если вы собираетесь определять относительную ценность человеческих поступков, взяв за мерило свое уважение или отсутствие такового, то не ждите, что ваше мнение разделят все остальные.

— Хорошо, пусть этот вопрос останется открытым — в конце концов это не так важно. Но я хочу спросить вас — намерены ли вы воспрепятствовать желанию Биноя жениться на дочери Пореша-бабу?

— Харан-бабу, — побагровев, сказал Гора. — Неужели вы думаете, что я буду обсуждать с вами дела Биноя? Вы столько говорите об особенностях человеческого характера, и уж вам-то следовало бы помнить, что Биной мой друг, а не ваш.

— Я говорю об этом только потому, что это дело непосредственно касается «Брахмо Самаджа», в противном случае…

— Ну, а я не имею никакого отношения к «Брахмо Самаджу», и меня ничуть не трогает ваша озабоченность на этот счет.

В это время вернулась Шучорита, и Харан-бабу, повернувшись к ней, сказал:

— Шучорита, мне нужно поговорить с тобой по очень серьезному делу.

На самом деле в этом не было никакой необходимости, просто Харан-бабу хотел дать понять Горе, насколько близки его отношения с Шучоритой. Но она не ответила ему. Да и Гора не шелохнулся, всем своим видом показывая, что вовсе не собирается уйти и предоставить Харану-бабу возможность поговорить с Шучоритой наедине.

— Шучорита, — снова сказал Харан. — Выйдем в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.

Не обращая никакого внимания на его слова, Шучорита обратилась к Горе:

— Как чувствует себя ваша мать?

— Я никогда не видел, чтобы она чувствовала себя плохо.

— Да, я заметила, что бодрость и хорошее расположение духа — естественное ее состояние.

Гора вспомнил, как часто она навещала Анондомойи, пока он был в тюрьме.

Харан-бабу тем временем взял со стола одну из книг и, увидев па титульном листе имя автора, стал просматривать ее.

Шучорита смутилась и покраснела, а Гора, зная, что это за книга, смеялся в душе.

— Гоурмохон-бабу, — поинтересовался Харан, — это, надо полагать, ваши юношеские опыты?

— Я до сих пор еще не вышел из юношеского возраста, — улыбнулся Гора. — Знаете, у некоторых разновидностей животных юность проходит моментально, у других же затягивается надолго.

— Гоурмохон-бабу, — сказала Шучорита, — угощение готово. Пройдите, пожалуйста, в ту комнату. Тетя не выйдет, пока здесь Пану-бабу, и, наверное, она уже ждет вас.

Последние слова ее были рассчитаны на то, чтобы досадить Харану. Сегодня ей столько пришлось вытерпеть от него, что она никак не могла удержаться и не отплатить ему хоть немного.

Гора встал, но Харан и тут не пожелал признать себя побежденным.

— Я подожду, — заявил он.

— Зачем же вам ждать напрасно, — возразила Шучорита. — Ведь уже поздно.

Но Харан-бабу не двинулся с места, и Шучорита вышла вместе с Горой из комнаты.

Встретившись здесь с Горой и увидев, какие отношения существуют между ним и Шучоритой, Харан-бабу вновь почувствовал боевой задор. Разве допустимо, чтобы она так легко ускользнула из лап «Брахмо Самаджа»? Неужели не найдется никого, кто бы мог удержать ее? Какие-то меры нужно принять!

Харан-бабу придвинул к себе листок бумаги и принялся писать Шучорите письмо.

У Харана были свои навязчивые идеи. В частности, он твердо верил, что если в борьбе за правое дело он возьмется распекать кого-то, то его горячие слова не могут не пронять виновного. Ему и в голову не приходило, что слова — это далеко еще не все и что приходится считаться и с таким немаловажным фактором, как сердце.

Когда после продолжительной беседы с Хоримохини Гора снова вошел в комнату Шучориты за своей тростью, уже смеркалось. На столе горела лампа, Харана-бабу в комнате не было, но на столе, на самом видном месте, лежало письмо, адресованное Шучорите.

При виде этого письма у Горы неприятно заныло сердце — он сразу же понял, от кого оно. Гора знал, что Харан-бабу домогался руки Шучориты, о том же, что домогательства его были отклонены, он не слышал. Еще когда Шотиш прошептал на ухо Шучорите о приходе Харана-бабу, а она, забеспокоившись, быстро сошла вниз и через несколько минут привела его наверх, Горе стало не по себе. Позднее, когда Шучорита пригласила его в другую комнату и оставила Харана в одиночестве, он увидел в этом только подтверждение близких отношений, существовавших между ними, хотя и счел такой поступок крайне невежливым. И теперь, когда он увидел на столе письмо, неприятное чувство вновь овладело им. Ведь письмо всегда хранит какой-то секрет. Сообщая одно лишь имя и скрывая содержание, запечатанные письма обладают неприятным свойством раздражать людей.

— Я зайду завтра, — проговорил Гора, посмотрев в лицо Шучориты.

— Приходите, — ответила она, опустив глаза.

Гора уже сделал шаг к дверям, но вдруг остановился и воскликнул:

— Ваше место в солнечной системе Индии! Вы принадлежите моей родине, и разве можно допустить, чтобы вы были сметены в пустоту хвостом какой-то кометы. Только убедившись, что вы заняли в этой системе подобающее вам место, я отойду в сторону. Вам внушили, что, заняв его, вы заставите отступиться от вас ваших единоверцев, но поймите, что истинная вера не может быть достоянием какой-то горстки людей. Истинная вера бесчисленными нитями связывает между собой всех тех, кто окружает вас; ее нельзя ограничить тесными рамками замкнутого круга верующих, так же как нельзя пересадить дерево, которое вы хотите сохранить сильным и жизнеспособным, из сада в цветочный горшок. И если вы хотите, чтобы ваша вера стала близка и нужна всем, вы прежде всего должны занять место в сердце народа Индии, которое было предопределено вам задолго до вашего появления на свет. Никогда не говорите о народе: «Я чужая ему и он чужд мне!» Помните, что в этом случае от вашей веры, от вашей внутренней силы не останется и следа. Уверяю вас, если убеждения могут увлечь вас в сторону от места, занять которое повелел вам сам господь, то, значит, этим убеждениям никогда не суждено восторжествовать где бы то ни было. Итак, завтра я приду снова.

С этими словами Гора вышел, но еще долго после его ухода воздух в комнате был словно наэлектризован, и Шучорита продолжала сидеть неподвижно в своем кресле.

Глава пятьдесят восьмая

— Послушай, ма, — говорил Биной Анондомойи, — сказать по совести, мне всякий раз становилось немного стыдно, когда я должен был кланяться идолу. Мне, правда, удавалось скрывать это чувство. Я даже написал несколько великолепных статей в защиту идолопоклонства. Но должен тебе сказать совершенно искренне: кланяться-то я кланялся, но мозг мой восставал против этого.