Под маской, или Женская сила - Луиза Мэй Олкотт

– Чем дальше, тем страшнее! Сэр Джаспер, разбавьте этот кошмар чем-нибудь забавным, не то я сбегу, – попросила Бланш, нервно оглядываясь.

– Постараюсь; расскажу случай из дядюшкиной молодости, на который он частенько ссылался. Дело было в маленьком городке, очень популярном у рыболовов, – забыл его название. Дядюшка ездил туда удить рыбу и всегда сокрушался, что гостиница далеко от ручья, кишащего форелью, в то время как на самом его берегу стоит заброшенный дом. Однажды он спросил у хозяйки гостиницы, почему дом не выкупят, не отремонтируют и не станут сдавать комнаты в рыболовный сезон. «Привидениев боятся, ваша честь», – отвечала хозяйка и добавила, что в доме обитают сразу три призрака. На чердаке слышится жужжанье прялки и стук каблуков, будто призрачная пряха ходит туда-сюда. В комнате кто-то точит нож, а потом оттуда летят стоны и как будто кровь капает по капле. А в погребе видели скелет – он сидит на сундуке, наполовину закопанном в землю, и злобно хихикает. По слухам, в доме когда-то жил скупердяй, который не выпускал с чердака родную дочь, заставляя ее прясть, пока девушка не умерла от голода и переутомления. Второй призрак – возлюбленный этой девушки, которому отец отказался ее отдать; бедняга перерезал себе глотку прямо в комнате. Ну а третий, то есть скелет, – это сам скупердяй: его нашли мертвым на сундуке с деньгами. Дядюшка посмеялся и заявил, что изгонит всех призраков, если кто‐нибудь займется домом.

Предложение это стало известно в округе, и некий сварливый старик принял его, рассчитывая выручить монету-другую. У старика была хорошенькая дочка, у дочки – кавалер, которому папаша дал от ворот поворот, и с горя этот юноша решил отправиться за море. Дядюшка все это знал и сочувствовал влюбленным. Он свел знакомство со странствующим художником, и вдвоем они решили первыми снять в доме комнаты, чтобы разрушить предрассудки. Так они и сделали, а когда убедились, что страшные звуки и впрямь раздаются, спросили некую мудрую старушку, как изгнать призраков. Вот что сказала старушка: если молодая девушка проведет ночь поочередно в каждой из проклятых комнат, беспрестанно и истово молясь, дом будет очищен. С этим предложением обратились к Пегги, дочери сварливого старика, и она согласилась за кругленькую сумму. Первую ночь она провела на чердаке, а поутру, вопреки карканью местных кумушек, вышла живехонькая; правда, с чердака всю ночь доносились жужжание прялки и стук каблуков. Следующая ночь тоже прошла спокойно, и с тех пор уже никто не слышал ни визга лезвия о точило, ни стонов, ни кровавой капели. На третью ночь Пегги простилась с подружками, надела красный плащ, взяла лампу и молитвенник и спустилась в погреб. Увы! Наступил день, красотка Пегги исчезла вместе с сундуком скупердяя, только кости остались как доказательство, что Пегги старалась изо всех сил.

Город гудел, старик-отец был в отчаянии. Одни говорили, что Пегги умыкнул сам дьявол, другие – что это ее кости, а вовсе не скупердяя. И все соглашались, что теперь в доме будет одним привидением больше. Дядюшка и его приятель-художник, как умели, утешили отца. Он, кстати, раскаялся в том, что отказал дочкиному кавалеру, и поклялся: мол, если Джек отыщет Пегги, так и быть, пускай венчаются. Увы, Джек уплыл за море, и старик «предался скорби лютой»[33]. Зато дом теперь был очищен от потусторонних обитателей, и новые тоже не появлялись. Когда же дядюшка съехал, старый Мартин нашел деньги и письмо, в котором говорилось, что первые две ночи Пегги провела за приготовлениями, а на третью ночь сбежала, чтобы выйти за Джека и уплыть вместе с ним. Что до звуков – их производил художник – он оказался чревовещателем. Скелет позаимствовали у врачей, и вообще вся афера была затеяна с целью помочь Пегги и приютить рыболовов.

– Вот и видно, что страсть к озорству – явление наследственное, – рассмеялась Роза, едва рассказчик умолк.

– Подозреваю, что истинный герой этой истории – сэр Джаспер Второй, – подхватила миссис Сноудон.

– Думайте что угодно, а я свою роль сыграл и уступаю сцену вам, сударыня.

– Нет, я буду говорить последней. Ваша очередь, душенька.

Это слово миссис Сноудон произнесла едва слышно. Октавия, опершись на ее колени, подарила ей обожающий взор, а Трехерн весь подался вперед – так потрясли его два чудесно изменившихся лица. Когда же на обоих засветились адресованные ему улыбки, когда Эдит и Октавия взялись за руки, Трехерн был в приятном удивлении.

– Давным-давно одна знаменитая актриса, превосходно сыграв в трагедии, упала замертво прямо на сцене, – начала свой рассказ Октавия. – Ее доставили домой и стали готовиться к похоронам. Постановка пьесы была сложной и затратной, главную мужскую роль исполнял прекрасный актер – неудивительно, что публика требовала повторных спектаклей, и вот вместо покойной взяли актрису куда менее одаренную. Для репетиций потребовался дополнительный день, зато назавтра театр был полон. И зрители, и другие актеры, и персонал – все с нетерпением ждали, как проявит себя дебютантка. Ко всеобщему изумлению, на сцену скользнула великая покойница. Бледная, как мраморное изваяние, с нездешними огнем в глазах и страстью в голосе, она сыграла свою роль как никогда впечатляюще, а в финале исчезла столь же таинственным образом, каким и появилась. Трудно описать волнение актеров и зрителей в тот вечер, а также всеобщий ужас назавтра, когда шепотом стали передавать весть: великая актриса мертва, все то время, когда сотни людей думали, что аплодируют ей в театре, она лежала в гробу, чему есть свидетели. Тайна так и не была разгадана, и Париж разделился на два лагеря. В одном считали, что некая женщина, удивительно похожая на Мадам Зет, ради сенсации вышла на сцену. В другом лагере придерживались мнения, что дух мертвой актрисы – очень амбициозной и успешной, – будучи не в силах освободиться от земных ее обязательств, напоследок сыграл роль, которая ее прославила.

– Откуда ты выкопала эту историю, Тави? Она во французском стиле. Если ты сама ее сочинила, знай: вышло очень недурно, – прокомментировал сэр Джаспер.

– Я вычитала ее в одной старой книжке, где она была изложена куда лучше. Эдит, ваша очередь рассказывать.

Трехерн при слове «Эдит» снова вздрогнул и устремил взор на Октавию и миссис Сноудон. Обе улыбались, причем старшая ласкала нежную щечку младшей, чья головка покоилась у нее на коленях. Глядя Трехерну в лицо прямо и открыто, миссис Сноудон начала последнюю из историй:

– Здесь говорили о проделках воображаемых духов. Я же, с вашего