Андрей Белый - Маски

– Ну-те, – туда!

И Акакием вшлепнутый в кресло, глаза закрыл он.

А Мардарий, сцепясь с Никанором, рукою – ко рту:

Орьентировали о Мандро… Надо это, – на дверь, – поскорее, того, потому что машина явилась.

Профессор же щетку свою на плечо – под Мардария и Никанора:

– Что-с? Что-с?

– Да за вашим «мусью» прикатила машина; какая-то виза!

Растерянно:

– Если являются к нам, откровенно, то нам, – мне, Терентию Титовичу, – улепетывать надо!

К профессору:

– Вы нам на шею его привели; вы и выпроводите!

– Так-эдак, – Иван, брат!

– Да-с! Сейчас!

И приставившись ухом, под дверь, – тук-тук-тук!

– В корне, – вас: вызывают; пожалуйте-с!

Дверь распахнулась: сутулое туловище выходило; профессор – ему:

– В корне взять!

Но поправили:

– Виза.

Малютка следила, чтобы Никанор, увидавши Мандро, вновь не выкинул штуки; она кочергу забрала; Никанор все внимание сосредоточил на брате, Иване: так чч-то – рецидив!

Брат, Иван, повернул эфиопскую морду к Мандро; будто даже не он приволок его, бросив свой палец в переднюю:

– Выход – вот здесь.

И к Лизаше:

– Так все, говоря рационально, – по предначертанью.

Спиною ее защищал от Мандро, силясь увидеть глаза: они – сухо безумные!

– Эдакие – происшествия в круге возможностей, высших-с, – обычное дело!

Как кукла, моргала она.

– Уходите, – Мардарий к Мандро.

И Мандро, с пустотою в глазищах, с оскалом – в переднюю, даже не бросив прощального взгляда на дочь: уж ничто не касалось его; и – ничто не задерживало; путь – свободен и легок; казалось, – уходит, чтоб снова вернуться, и зная, что радость, – огромная, рвущая душу, – на крыльях его переносит: куда?

Провалился сквозь землю

Лизаша припомнила в руки профессора павши вчера обрела она ясность.

И – пала:

– Вы, он… трое нас?

– Да-с!

А Тителев, видно, – четвертый, из двери свой выкинул красный жилет; и пошел, опираясь на руку Мардария.

– Тира?

Пустыми глазами увидел: два глаза – в два глаза: железо – к магниту!

И квост скорпиона, морщина, просек его строгий базальтовый лоб; и она поняла, что стояние друг перед другом – последнее: больше они не увидятся

Круг!

И он – руку отдернул под бороду, в воздухе взвесилась

– Тира?

– За что?

Свои руки – по швам; пяткой топал в гостиную.

Топ закосив, как кинжалом, сквозь шерсткую бороду глаз себе в сердце всадил он, зажавши по швам два стальных кулака.

И ему Серафима, кидаясь к Лизаше, как бы защищая ее от удара. – грудным, низким голосом:

– Жестокосердный!

– Партиец: я!

Тителев, бросивши бороду, бросивши два острых локтя отгибом спины в потолок, захватился руками за голову точно отрезал себя от последнего в жизни, чтоб в первых рядах стать: ударился двумя локтями о стол.

Никанор подскочил: как пушинку, Лизашу понес; и за ним Серафима, чтоб в серых, как дым, перевивчатых кольцах на черное все положить; и – над ней убиваться.

Профессор услышал, – как ветер, поющий в горах; он не выронил слова; он щетку сжимал утомленно; он – правды хотел.

Уже Тителев, взяв себя в руки, стоял при пороге:

– Идите себе: этот дом очищают полиция сию минуту нагрянет; ее встретят бомбами… Шли бы…!

Мардарий, свалявши в гостиной ковер, на колено упал и рукой показал на то место, которое он обнажил.

Свою вытянув шею, а руки – по «ивам, став на то обна женное место, глядел на профессора Тителев так простодушно и грустно:

– Была коротка наша встреча.

Моргали усталыми лицами и отирали испарину:

– Не поминай меня лихом, коли что вчера… Еще встретимся ли?

И Мардарию подал он – знак; и подполье взурчало; и – пол передрагивал.

Тителев —

– медленно стал опускаться в отверстье квадратного люка; по пояс, по грудь; голова снизу вверх поглядела; рука, кисть, два пальца…

В квадратном отверстии нет ничего, кроме света свечи да поставленных ящиков.

Грустно стоял, опираясь на щетку, профессор, склоняя над люком усталую голову.

____________________

Снизу приставили лесенку; кто-то карабкался; сжав черный браунинг в твердой руке, появился из люка огромного роста рабочий с железным лицом; две ручные гранаты кача-лись при поясе; оба, как замерли, – недоуменно.

Рабочий с железным лицом произнес:

– Вы – того бы, товарищ: очистили место.

И он за профессором, шлепая в пол, – пошел.

Тойфель, картойфель

Друа-Домардэн переталкивал тело; вот выведено: даже – подведено к… офицерику: розовый мальчик, – такой симпатичный; и он – растерялся:

– Мосьё Домардэн?

– «Домардэн» – что такое?

– Си-си[135].

Удивлялись: забор разбирают какие-то: слом; в него прут: из соседнего дворика; под ледником что-то: сходка?

– Вам виза, пакет: передача… Прошу за мной следовать; я провожу вас: туда.

Как? Какая? Ловушка? И тут же: ведь выручил этот Картойфель из Риги, который все может, – два года назад, когда он был доставлен в тюремный покой; подменили же их номера; мертвеца и его; он, накрытый шинелью, в мертвецкую вынесен был; мертвеца же на койку его уложили; так – умерли оба: для сыщиков.

Все этот —

– тойфель: —

– Картойфель![136]

Случись, – и он явится; можно ли было забыть, что Картойфель в Москве: все еще; появляется там, где не ждут; пропадает оттуда, где ищут; Друа-Домардэн потерял его нить бытия; что не значит еще, что Картойфель его на видках не имеет.

Свидание с дочерью, встреча с профессором; и провались: Велес, Тертий, Мирра!

Он вышел; машина стояла; в машину он сел; офицер же – за ним; а те двое, в тулупах, – за спинами: лица скрывали.

Их тотчас забыл.

Унеслись: ясным вечером.

____________________

О, —

– синета отдаленных домов – голубая! А красные домики издали, точно в сияющем паре, молочном, чуть-чуть фиолетовом, —

– розовою

желтизною смеются: —

– цвет персиков!

Крыша с большим отстояньем от окон; цвет – хлебного кваса; заборик; цвет – хлебного кваса; и – Наполеон его видел; а рядом – доминище: семь этажей вздыбил улицы угол; он выкинул сорок балконов; он – ими осклабился.

Щель междустенная: узкий и небом синеющий вырез, линейкой воздушною глупо поставленный; и – протупела стена безоконная (окна уборных в ней – слепы): дом, шесть этажей; цвет – печенье: крупа «Геркулес»; между окнами – все треугольники, выбитые из квадратов: вид – глупый; вид – новый; недавно ведь еще букетец цветистых домчонков, топорщился.

Их разобрали; и с этого места продылдились три глупых дуры.

И все приседает кругом.

____________________

Не о том вовсе думает; надо бы думать; хотел офицерика, робкого мальчика, атаковать:

– Куда, что, кто, зачем?

Да запело, —

– сияюще, идиотически, что —

– Миновали страданья, прошли испытанья;

Я снова с тобой, мой друг!

Иоахим Терпеливиль

И вот Гурчиксона шары, синий, красный, – аптечные, – где Тигроватко живет.

Здесь машина застопорила.

– Как так?

– Именно.

Вежливый, блещущий мальчик, став косноязычным, конфузливым, дверцу открыл, приглашая сойти:

– Сюда: вам.

И – решительно спрыгнул:

– Приказано.

Щелкнувши, под козырек бросив руку и высадив, дернул в машину; и – выдернулся вместе с нею.

Пожалуйте! – перетолкнулся: те двое, которые за спину влезли и молча сидели (о них он забыл же), прижали к подъезду: косой, с бороденкою рыжей, рябой мужичок; и горилла безглазая в рыжем тулупе – другое: чудовище.

Как этим двум, значит, – сдан?

Тот же сыщик (в «Пелль-Мелле» торчал) при подъезде; в подъезд, занырнул с мужиками; опять «они» – тут!

И застукали ботики по этажам; этаж – первый, второй; кто-то сходит, закутанный в шубу.

Душуприй?

– Нет, – чех, но – похожий: сходил квартирант, Иоахим Терпеливиль под собственной, медной дощечкою, где «Иоахим Терпеливиль» стояло; другая: «Л. Л. Тигроватко»; сюда, что ли? А мужичок, прилипающий к локтю:

– С вас…

– А?

– На чаишко бы!

Тупо достал кошелек, чтобы рубль: нет рублей; только – трешница:

– Может, Картойфель? Раз, – выручил; может, – и выручит?

Дверь распахнула: не горничная, унтер шубу сорвал, шапку вырвал; съезжают, – по-видимому; мужики не ушли, а вошли и стояли; зачем-то поставленный ящик; в нем – пакля; и – толстая рядом веревка; и – желтый холстинный мешок, позабытый, как видно; лежит на полу; на него наступил.

Почему так не прибрано? Кушанья припахи.

И Тигроватко не вышла; открылось: знакомое выцветом, серо-прожухлое золото (цвет – леопардовый) мебели, напоминающее неприятный весьма эпизод, здесь начавшийся.

Дочери – нет: нет – профессора!

Вот —

– тинь-тень-тант —

– звуки шпор.

И – в пороге коленкой – о ящик.

– Пора, брат: давно бы так!

– Что – «бы так»?

Шагун, оказавшись среди абажуров, драпри и фарфориков.