Роберт Стоун - В зеркалах

— Уже нет, проповедничек. Я только что видел шайку ниггеров, которых вы, подлецы, сюда впустили.

— Какая чепуха! — сказал Фарли. — Это же чепуха, верно, Рейнхарт?

— Это чепуха, Фарли, — подтвердил Рейнхарт. — Я хочу сказать: взгляните на проблему «дух — тело» — вот вам образец чепухи.

— Да он же рехнулся! — воскликнул сенатор Райс, уставясь на Рейнхарта. — Поглядите в его глаза!

— У него случаются припадки, — сказал Фарли.

В шатер вбежал мистер Алфьери и быстро оглядел брезентовые стены.

— Где мои настенные телефоны? — исступленно бормотал он. — Они забрали все мои телефоны!

— Вы отправитесь в «Анголу», — уведомил его Арчи Райс. — После всего, что я для вас сделал, вы могли хотя бы предупредить меня об этой затее.

— Сенатор! — сказал Алфьери. — Богом клянусь, меня надули. То есть меня предупредили, но потом меня предупредили, что меня предупредили, чтоб сбить с толку. Если бы не это, я бы вас предупредил.

— Черт подери, Франческо, вы же обязаны знать всю подноготную! — возопил сенатор. — Ведь всех в городе предупредили, что их предупредили, чтоб сбить с толку. Но сбили-то их с толку, предупредив во второй раз!

— Кто знает? — сказал Рейнхарт.

— Вы! — сказал Алфьери. — Это все ваши недоноски-приятели. Без них тут не обошлось.

— Погодите, — сказал Фарли. — О чем он говорил, когда сказал «мы выиграем»? Где этот Нунен?

Джек Нунен в глубине шатра пытался открыть замок на двери правого запасного выхода. Фарли приблизился к нему со стулом в руках:

— Мистер Нунен, не могли бы вы проинформировать нас, что тут, на хрен, происходит?

— Ха! — сказал Джек Нунен, медленно направляясь через шатер к другому выходу. — Встревожились? Эту операцию проводит мистер Бингемон, и он выиграет. Если мы будем держать себя в руках, то и мы выиграем с ним. — Он судорожно сглотнул, продолжая продвигаться к другому выходу. — Это открытый бой, брат Дженсен. Он так и рассчитан. Я узнал это из первых рук: правительство в Вашингтоне — сплошь коммунисты, и прямо тут, у нас на Юге, зреет предательство.

Фарли пошел за ним вокруг стола:

— Но ты-то не с Юга, свинья! Что ты несешь?

— Это не имеет значения, — сказал им Джек Нунен. — В борьбе участвуют все. Слушайте же — я говорю от имени М. Т. Бингемона, как вам должно быть понятно. Для вас двоих я — его голос. Рекламщикам и дилетантам уже поздно прыгать за борт. — Лицо Джека Нунена приняло задумчивое выражение. — Не ошибитесь! — объявил он. — Это слова Бингемона. В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году… — Он умолк и поглядел вверх, словно вспоминая выученный текст.

Фарли-моряк в ужасе попятился.

— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году? — ахнул он и обвел взглядом брезентовые стены, словно не веря своим ушам. — В тысяча восемьсот семьдесят четвертом?

— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году, — с мрачным упорством продолжал Нунен, — мы, белые этого штата, восстали, чтобы сохранить наш образ жизни. Но на этот раз наши враги не желают выйти и бороться в открытую, а потому мы обязаны пробудить народ сейчас же — сегодня и здесь! Мы намерены продемонстрировать, какую угрозу нашим свободным институтам представляет все возрастающее насилие со стороны негров и коммунистов, и покончить с этой угрозой теперь же, на этом митинге. Публично, на глазах всего города мы покажем, как надо встречать эту угрозу.

— Господи спаси, — благочестиво произнес Фарли. — Совершенно изумительная долгосрочная афера с гнилой сердцевиной.

Рейнхарт подошел к выходу из шатра поглядеть на траву.

— Мы демонстрируем реальное положение вещей. Это то, что происходит на самом деле, поймите же! Только потому, что сейчас в это нельзя прямо ткнуть пальцем, не нужно думать, будто мы не можем показать, что у нас происходит. Если мы сами это устраиваем, отсюда вовсе не следует, что этого нет.

Фарли медленно надвигался на него, отрезая ему путь к отступлению.

— Я выяснил все это с Бингемоном, — сказал Джек Нунен. — Все до мелочей. Я полностью в курсе.

— А я-то думал, что буду так счастлив! — сказал Фарли, становясь на пути Нунена, попробовавшего робко изменить направление. — Я ведь уже не молод.

— В чем дело? — истерически крикнул Джек Нунен. — Толпы испугались? Вы же справлялись со всякими бродягами. А если вы управлялись с сотней бродяг, то управитесь и с тысячей, так? А если вы управитесь с тысячей, то и с десятью тысячами справитесь?

Фарли подскочил к Джеку Нунену и схватил его за галстук.

— Я человек глубоко верующий! — воскликнул он. — Но я презираю фанатиков!

Приподняв Нунена, он прижал его спиной к краю стола и начал выгибать. Он явно хотел переломить Нунена пополам.

— Я тебе покажу тысяча восемьсот семьдесят четвертый год, засранец! — сказал он. — Ты погубил мою старость.

— Они сжигают собственные церкви, — взвизгнул Нунен. — Мы имеем право принимать меры!

Стол развалился под тяжестью Нунена, и Фарли принялся его душить.

— Тысяча восемьсот семьдесят четвертый! — повторял Фарли, молотя Джека затылком по обломкам стола. — Тысяча восемьсот семьдесят четвертый…

Мистер Алфьери и сенатор Райс озабоченно наблюдали, как Фарли подсунул локоть под шею Нунена и запрокинул его голову под опасным углом. Они прислушивались к реву толпы.

— Вы тут ответственное лицо, Алфьери, — сказал сенатор. — Вы обязаны вывести нас отсюда.

— Я открыл ворота у столиков, — сказал Алфьери, — но к тому времени почти все уже перелезли через ограду. Толпа вот-вот ринется на поле.

— Эй-эй! — крикнул сенатор, обращаясь к Фарли. — Хватит его душить. Идите на эстраду. Вы же все-таки проповедник.

Фарли отпустил Джека Нунена и с удивлением уставился на сенатора.

— Любезный сэр, — сказал он, — я ни к чему подобному не готов.

Джек Нунен отошел от него и сел на стул возле обломков стола.

— Я делаю патриотическое дело, — заявил он, обеими руками пытаясь поставить челюсть на место.

— Рейнхарт незаменим в подобных ситуациях, — сказал Фарли. — Надо будет выслать к ним Рейнхарта.

В шатре Рейнхарта не было — он вышел пройтись по полю.

— Идите туда, Дженсен, — сказал Алфьери. — Вы у нас единственный проповедник. Идите туда и проповедуйте, пока мы вас не скормили толпе.

— Безумие, — с горечью сказал Фарли. — Безумие, куда ни посмотришь.

Он вышел на эстраду и осторожно приблизился к микрофонам, отчаянно улыбаясь в пустоту.

— Дорогие друзья! — крикнул он. — Возлюбленные! Надо опомниться!

Рейнхарт брезгливо пробирался сквозь красный снег. Он шел по краю поля, разглядывая вопящих людей, скопившихся в нижних рядах. Иногда он помахивал им рукой.

Дама в зеленой косынке перегнулась через барьер и попыталась хлестнуть его связкой копченых сосисок.

— Вот один! — завопила она.

Мужчина с сигарой во рту прыгал на перевернутых сиденьях, размахивая желтым носовым платком.

Рейнхарт решил вернуться в шатер. Он по-военному сделал поворот кругом и пошел назад.

Мимо пробежали два охранника, преследуя человека в белой простыне.

— Друзья мои, — говорил Фарли. — Мы сейчас не делаем чести нашему делу, нашей вере и флагу. Это необходимо прекратить.

В воздух взвился человек, на руке которого была повязка со свастикой, и шлепнулся у ног Рейнхарта.

— Мои очки! — сказал человек в повязке со свастикой. — Я разбил очки.

Рейнхарт обошел его.

В середине поля бородатые люди в армейском камуфляже гонялись за чернокожими стадионными служителями, которые должны были по сигналу зажечь кресты.

— Взываю к вам нутром Христовым, — ревел Фарли, — сочтите, что вы ошиблись!

— Бей ниггеров! — откликнулись мегафоны. — Бей еврейских битников-коммунистов!

— Белым — кнут! Черных — в петлю!

В обоих концах поля два почетных караула в форме собрались под флагштоками, намереваясь защищать свои окруженные розами святыни с помощью знамен и декоративных мушкетов.

По ступенькам одного из верхних ярусов сбегал человек в розовой спортивной рубашке, размахивая боевым знаменем конфедератов и вопя во всю глотку:

— Черномазые! Черномазые!

— «О, если ты спокоен, не растерян… — декламировал Фарли, закрыв глаза и поглаживая микрофон, — когда теряют головы вокруг… И если ты своей владеешь страстью, а не тобою властвует она…»

— Бей их! — ревели мегафоны. — Бей их всех!

С верхних ярусов, мягко планируя, летели куски горящей бумаги. Рейнхарт подошел к краю эстрады и одобрительно посмотрел на Фарли.

— «…И будешь тверд в удаче и в несчастье, — продолжал Фарли, — которым в сущности цена одна!»[112]

Он увидел Рейнхарта и нырнул под микрофоны:

— Ради бога, приятель, помоги нам! Это же твоя обязанность!