Натанаэл Уэст - День саранчи

Он описал стаканом маленький круг.

- Я бы выпил виски, - сказал Тод.

Гомер сделал еще одну мужественную попытку поддержать общее настроение.

- Гарсон, - крикнул он официанту, - еще выпить.

Он тревожно улыбнулся им. Фей расхохоталась, и Гомер приложил все силы, чтобы засмеяться вместе с ней. Но она вдруг оборвала смех, и, обнаружив, что он смеется один, Гомер перевел смех в кашель, а затем спрятал кашель в салфетку.

Она повернулась к Тоду.

- Ну, что ты будешь делать с такой квашней?

Заиграл оркестр, и Тоду не пришлось отвечать.

Все трое повернулись и стали слушать колыбельную, которую исполнял молодой человек в облегающем бальном платье из красного шелка.

Ты плачешь, малышка,Ты за день устал,Почему ты горюешь, я знаю.Кто-то мишку у тебя отобрал,Засыпай поскорей, баю-баю…

У него был мягкий вибрирующий голос и жесты зрелой женщины, нежные и замирающие на половине, как нечаянная ласка. Его номер вовсе не был пародией: он был слишком умерен и безыскусствен. В нем отсутствовала даже театральность. Этот смуглый молодой человек с тонкими безволосыми руками и мягкими круглыми плечами, который напевал, покачивая воображаемую колыбельку, и впрямь был женщиной.

Когда он кончил, ему долго хлопали. Молодой человек встряхнулся и снова стал артистом. Он запутался ногой в шлейфе, словно не привык к нему, вздернул юбки, чтобы показать парижские подвязки, и зашагал прочь, качая плечами. Это подражание мужчине было беспомощным и непристойным.

Гомер и Тод захлопали ему.

- Не выношу педов, - заметила Фей.

- Как все женщины.

Тод сказал это в шутку, но Фей сердилась.

- Пакость, - сказала она.

Он хотел еще что-то добавить, но Фей уже взялась за Гомера. Желание его изводить, видимо, было у нее непреодолимым. На этот раз она так ущипнула его за руку, что он пискнул.

- Ты знаешь, что такое пед? - грозно спросила она.

- Да, - ответил он неуверенно.

- Ну, что? - рявкнула она. - Говори. Что такое пед?

Гомер съежился, словно розга уже была занесена, и умоляюще

посмотрел на Тода, который, пытаясь спасти его, складывал губами «гомо…».

- Момо, - сказал Гомер.

Фей разразилась хохотом. Но вид у него был такой убитый, что она невольно смягчилась и потрепала его по плечу.

- Это серость, - сказала она.

Он благодарно улыбнулся и сделал официанту знак принести еще по стакану.

Заиграл оркестр, и какой-то человек пригласил Фей танцевать. Не сказав ни слова Гомеру, она пошла за ним.

- Кто это? - спросил Гомер, не сводя с них глаз.

Тод притворился, будто знает человека, и сказал, что часто встречал его около Бердача. Это объяснение успокоило Гомера, но в то же время направило его мысли по новому руслу. Тод почти зрительно ощущал, как в голове его складывается вопрос.

- Вы знаете Эрла Шупа? -Да.

Гомер разразился длинной, сбивчивой речью о черной курице. Он поминал ее снова и снова, как будто только это и отвращало от Эрла и мексиканца. Для человека, неспособного к ненависти, ему удалось создать довольно отталкивающий образ курицы:

- А как она приседает и вертит головой - ничего отвратительнее вы не видели. Петухи выдрали все перья у нее на шее, гребешок превратили в кусок мяса, а ноги у нее все в струпьях и бородавках, и вы бы знали, до чего она мерзко квохчет, когда они бросают ее в курятник.

- Кто бросает, в какой курятник?

- Мексиканец.

- Мигель?

- Да. Он не многим лучше своей курицы.

- Вы были у них в лагере?

- В лагере?

- На горе.

- Нет. Они живут в гараже. Фей спросила: ничего, если один ее друг поживет в гараже - у него нет денег. А про кур и мексиканца я ничего не знал… Столько людей теперь без работы.

- Почему вы их не выгоните?

- У них нет денег, им некуда деться. Жить в гараже не очень удобно.

- Но раз они плохо себя ведут?

- Все эта курица. Я ничего не имеют против петухов, они красивые, - только против этой грязной курицы. Она каждый раз трясет своими грязными перьями и так мерзко кудахчет.

- Можете на нее не смотреть.

- Они это делают каждый день, в одно и то же время, когда мы с Фей возвращаемся из магазинов и я сажусь во дворе на солнышке - перед обедом. Мексиканец знает, что мне неприятно на это смотреть, и заставляет смотреть назло. Я ухожу в дом, а он стучит в окна и зовет меня выйти поглядеть. Не понимаю, что тут забавного. У некоторых людей странные забавы.

- А Фей что?

- Она не возражает. Она говорит, что это естественно.

И чтобы Тод не расценил это как критику, он объяснил ему, какая она хорошая, чистая девушка. Тод согласился, но поспешил вернуться к прежней теме.

- На вашем месте, - сказал он, - я сообщил бы о курах в полицию. Чтобы держать их в городе, нужно разрешение. Я бы что- нибудь предпринял, черт возьми, - и не теряя времени.

Гомер уклонился от прямого ответа.

- Я бы не мог прикоснуться к ней ни за какие деньги. Она вся в струпьях и почти голая. Она похожа на канюка. Она ест мясо. Один раз я видел, как мексиканец дал ей мясо из помойного ящика. Петухов он кормит зерном, а курица ест помои, и он ее держит в грязном ящике.

- На вашем месте я бы выкинул этих оглоедов вместе с их птицами.

- Нет, вообще-то они симпатичные молодые люди, просто жизнь у них не ладится - знаете, ведь сейчас у многих так. Только вот курица…

Он устало покачал головой, словно попробовал ее на вкус и понюхал.

Вернулась Фей. Гомер понял, что Тод хочет поговорить с ней об Эрле и мексиканце, и в отчаянии делал знаки, чтобы удержать его. Она заметила это и заинтересовалась:

- О чем вы тут сплетничали?

- О тебе, солнышко, - ответил Тод. - Гомер хочет сделать тебе комплимент.

- Делай, Гомер.

- Нет, сперва ты мне сделай.

- Мой кавалер сказал, что ты, наверное, большая шишка в кино.

Тод видел, что Гомер не в состоянии придумать ответный комплимент, и сказал вместо него:

- Я говорю, что ты самая красивая в этом зале.

- Да, - поддержал Гомер. - Он так сказал.

- Не верю. Тод меня ненавидит. А кроме того, я заметила, как ты велел ему молчать. Ты ему шикал.

Она рассмеялась.

- Могу спорить, я знаю, о чем вы говорили. - И передразнила негодующего Гомера: - «Эта грязная черная курица - она вся в струпьях и почти голая».

Гомер униженно засмеялся, но Тод был сердит.

- Что за идея держать этих типов в гараже? - сказал он.

- А тебе-то какое дело? - ответила она, но без особого гнева. Ее это забавляло. - Гомеру приятно их общество. Скажи, теля?

- Я сказал Тоду, что они симпатичные люди, только жизнь у них не ладится - сейчас у многих так. Страшно много всюду безработных.

- Правильно, - сказала она. - Они уйдут - я уйду.

Тод так и думал. Он понял, что дальше разговаривать бесполезно. Гомер опять делал ему знаки, умоляя молчать.

Неизвестно почему, Фей вдруг стало стыдно. В качестве извинения она предложила Тоду потанцевать - откровенно при этом кокетничая. Тод отказался.

Наступившее затем молчание она прервала панегириком бойцовым петухам Мигеля - пытаясь таким образом оправдать себя. Она описывала, какие это прекрасные бойцы, как их любит Мигель и как он о них заботится.

Гомер с энтузиазмом поддакивал. Тод хранил молчание. Она спросила, приходилось ли ему видеть петушиный бой, и пригласила в гараж завтра вечером. Из Сан-Диего приезжает человек с петухами, чтобы выставить их против Мигеля.

Когда она повернулась к Гомеру, он отшатнулся, словно его собирались ударить. Она вспыхнула от стыда и оглянулась на Тода - заметил ли он. До конца вечера она старалась быть ласковой с Гомером. Она даже дотрагивалась до него - поправила ему воротник, пригладила волосы. Он сиял от счастья.

Когда Тод рассказал Клоду Эсти о петушином бое, Клод попросился с ним. Они поехали к Гомеру вместе.

Стояла одна из тех сиренево-синих ночей, когда кажется, что светящуюся краску разбрызгали в воздухе из распылителя. Даже самые густые тени отливали фиолетовым.

Перед воротами гаража стояла машина с зажженными фарами. Они увидели несколько человек в углу помещения и услышали их голоса. Кто-то смеялся на двух нотах - ха-ха, ха-ха, повторявшихся снова и снова.

Тод выступил вперед, чтобы его узнали - на случай, если они приняли меры предосторожности против полиции. Когда он вышел на свет, Эйб Кьюсик и Мигель поздоровались с ним, а Эрл - нет.

- Бои отменяются, - сказал Эйб. - Этот хипесник из Диего не явился.

Подошел Клод, и Тод представил его мужчинам. Карлик был надменен, Мигель любезен, а Эрл остался деревянным и угрюмым Эрлом.

Большая часть площади гаража была занята под арену - овальную площадку метра в три длиной и около двух с половиной в ширину. Она была застлана старым ковром и окружена низкой неровной загородкой из планок и обрывков проволоки. Машина Фей стояла на дорожке, и свет ее фар заливал арену.