Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер


Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник читать книгу онлайн
Под одним переплетом публикуются три романа конца XVIII в., и сегодня интересные тем, что не только некогда вызвали ажиотажный интерес у читателей по всей Европе, но и породили множество переводов, продолжений и подражаний, отголоски которых встречаются до сих пор. Романы объединяет ряд общих мотивов: мистика и ее разоблачение, могущественные тайные общества, заговоры, приключения, неожиданные перипетии, связанные с переодеваниями и «узнаваниями», мнимые смерти и воскрешения, волнующие любовные коллизии. Все три автора без преувеличения создали памятники своей эпохе, уловив дух времени, вписав прихотливый сюжет в контекст глобальных дилемм столетия: зло и справедливость, рациональное и сверхъестественное, слабость и сила человека.
В романе «Духовидец» (1789) великого немецкого поэта и мыслителя Фридриха Шиллера (1759—1805) главный герой, на время обосновавшийся в Венеции немецкий принц, становится жертвой политических козней и мистификаций со стороны загадочных и далеко не безобидных проходимцев, напоминающих великих авантюристов 18-го столетия (графов Калиостро и де Сен-Жермен).
«Гений» (1791—1795) Карла Гроссе (1768—1847), писателя, который сам сочинял себе судьбы и придумывал маски, облечен в форму мемуаров некоего испанского маркиза. Герой переживает головокружительные приключения, в том числе и любовные, путешествует по свету, попадает в сети тайного братства, вознамерившегося любыми средствами установить новый миропорядок. Гроссе принадлежит к числу тех, кто остался в истории «автором одного романа», однако ему удалось создать произведение, существенным образом повлиявшее на европейскую литературную традицию. Его читали М. Шелли и Дж. Остин, а последняя даже причислила «Гения» к своеобразному готическому «канону», поставив в один ряд с «Итальянцем» и «Удольфскими тайнами» А. Радклиф.
Третий автор, швейцарец Генрих Цшокке (1771—1848), покорил не только Западную Европу, но и Россию. Его роман «Абеллино, великий разбойник» (1794), вышедший анонимно и получивший широкую известность (после его перевода на английский язык М.-Г. Льюисом, автором знаменитого «Монаха»), повествует о благородном разбойнике, разоблачившем коварный заговор против венецианского дожа.
Все три истории по-разному трактуют схожие темы и предлагают читателю не только насладиться тонкой разработкой характеров (Шиллер), литературной игрой с традиционными жанрами (пастораль, плутовской роман, готический роман и др. — Гроссе), но и погрузиться в мир страстей, героев-«суперменов» (Цшокке), намечая рождение новых жанров — детектива и триллера.
— А я отвечу вам с равной откровенностью, что не могу верить вашим словам.
— Да, оттого что у меня не было охоты забираться с вами в эту хижину. Я готов поклясться, что вы ничего не видели и не слышали. Не правда ли?
— Вы совершенно правы. Я уснул, и мне приснился сон — очень длинный сон, в котором, как вы видите, я до сих пор нахожусь. Но если серьезно, Педро, каковы новости от вашей жены?
Этот неожиданный вопрос совершенно ошеломил беднягу; дон Педро уныло опустил голову, из глаз его полились слезы, раздались всхлипывания; он не произнес в ответ ни единого слова и, как только мы приблизились к его дому, ушел не прощаясь, оставив меня одного. Я отправился к себе в замок; слуги, встревоженные моей задержкой, чрезвычайно обрадовались моему возвращению. Они рассказали мне о разнообразных происшествиях, случившихся, пока меня не было дома, в том числе и об отсутствии дона Педро. Я, признаться, не придал тогда особого значения тому, что дон Педро вернулся всего за несколько часов до моего прибытия и к тому же ни единым словом об этом не упомянул. Но все было неспроста, любезный граф, и вы еще увидите, как это могло бы прояснить для меня многое, не будь я тогда так одурманен.
Первую неделю я провел, изучая данную мне Братьями рукопись. Стиль ее был темен, и только с большим трудом мог я уловить ход мысли, однако с самого начала новые идеи показались мне настолько возвышенными, что я был ими совершенно очарован. Что это были за образы и что за острый ум, который мог свести их воедино! В радостном возбуждении я затерялся в незнакомых просторах, которые мне дозволялось обозреть издали, но уже этого было достаточно, чтобы испытать свои возможности и притом насладиться всем вкупе, переживая каждое удовольствие с удвоенной силой и с небывалой остротой. По мере постижения сих идей я все глубже понимал их значение, и душа моя прояснялась. Вскоре я уже вполне освоился с источником в целом.
Оставшееся время я проводил предаваясь нехитрым радостям сельской жизни, в некотором утомлении, словно я в короткий миг пережил слишком много наслаждений, но притом с той ясностью, как если бы вскоре мне будет дозволено насладиться всем повторно. Перемена занятий рассеяла мой ум, отвлекла его от образа Розалии, но изучение предстоящей мне роли вновь вернуло меня к воспоминаниям о ее чувственной прелести. Однако лишь тело ее было теперь предметом моих мыслей, поскольку душа была мне почти незнакома. Возможно, восприятие мое было слишком затуманено, чтобы я мог постичь ее. Все мои радостные впечатления сопровождал ее улыбающийся, сладострастный образ, который почитал я своим идеалом; сидел ли я в моих укромных беседках, или наслаждался лепетом ручья, или глядел, как осыпается цвет с деревьев, или слушал воркование голубей — всюду, всюду мерещилась мне она, в сладостном забытьи, дремлющая и прекрасная. Безыскусная лютня природы, которой я обычно не мог противостоять, не очаровывала меня теперь, если я не слышал в ней звучания голоса Розалии. Сейчас я не могу понять, каким образом столь живая душа, подобная моей, сумела так тесно слиться с плотью.
На следующий день я вновь увидел дона Педро, который выглядел спокойным и утешившимся. Он занимался строительством и все более украшал свой сад. Настроение у него было теперь веселое, радостное, и лишь изредка взгляд его наполнялся печалью, благодаря которой в начале нашего знакомства он сделался столь дорог моему сердцу. Мы часто проводили вечера вместе, доверительно рассказывая друг другу о свершенной за день работе. Часто думалось мне, что мой приятель способен все понимать с большей остротой и имеет более глубокий характер, чем намерен мне показать. Душа его обнаруживала иной раз необыкновенное величие и ясность. Но я принимал эти светлые мгновения за мечтания замкнутой души, забавы ради намеренно предающейся грезам. Чем глубже я проникал в замыслы своих собратьев по Союзу, чем уверенней постигал способы их действия, тем многозначительней казалось мне каждое услышанное мной слово, и во всем обнаруживал я связь с идеями, которыми теперь была полна моя душа. На некоторое время меня оставили в покое, чтобы я мог освоить их учение. Так протекло два месяца, я уверился, что обо мне позабыли, и стал готовиться к поездке в Алькантару, где меня с болезненным нетерпением дожидались родственники, но некое непредвиденное происшествие резко изменило ход намечавшихся событий.
Я так и не отваживался вновь спросить у Педро о Франциске. Из некоторых его высказываний я понял, что он по-прежнему не имеет от нее никаких вестей и что, привязавшись к ребенку, он позабыл его мать.
Однажды я увидел, как Педро приближается ко мне быстрыми шагами.
— Знаете ли вы новость, маркиз?! — воскликнул он. — Моя жена вернулась.
— Ваша жена вернулась? Вы шутите, Педро!
— Ах, видит Бог, как бы я желал, чтобы вы были правы, милый Карлос. По правде говоря, я этому теперь не столь уж рад. Ах, она вновь в таком тяжелом настроении, много плачет, а когда я ей сказал, мол, дон Карлос будет рад вновь тебя видеть, она разрыдалась без удержу. Что бы это значило, милый Карлос, как вы полагаете?
Мне показалась подозрительной его наивность. Как увязать ее с их последним свиданием? Невинное выражение его лица казалось мне неестественным, и глядел он на меня уж с очень большим нетерпением, дожидаясь ответа.
— Вот как?! — рассмеялся я. — Мне это по нраву; она в меня, наверное, влюблена.
Мое равнодушие привело его в замешательство, равно как и меня поначалу его очевидное безразличие. Он был испуган оттого, что угодил в собственную ловушку, и с большим трудом вновь овладел собой.
— Вы уверены, друг мой? Вы сегодня очень остроумны, милый маркиз.
— Видите ли, дорогой Педро, я теперь очень занят. Простите мне мою откровенность. Сегодня вечером я буду рад видеть вас обоих у себя. Прощайте же, милый Педро.
Я подал ему руку. Он выглядел весьма смущенным и пошел прочь с опущенной головой.
Как это возможно? — спросил я самого себя. Франциска опять здесь! Она прощалась со своим супругом так трогательно и нежно, как если бы навек расставаясь! Не клялась ли она никогда не видеть его вновь, не хотела ли убить себя? Не показывала ли, что намеревается броситься в пруд? И после этого он так