Дом в степи - Сакен Жунусов

Думаете, власти это нужно?.. Если вы считаете нас за народ, за своих, то почему все, что вы видите и знаете, не докладываете наверху? Ну, хорошо, в районе вас не слушают,- так напишите повыше. А вы только запугивать мастера. Болтаете и сами не знаете что. Помните, неглубокий овраг быстро из берегов выходит. Вот и у вас, как у тех оврагов,- вся сила в злости. А далеко ли вы на одной злобе думаете уехать? Народ не запугаешь. А много станете пугать, можете глубоко провалиться...

В общем так это собрание и кончилось ничем. Посидели, покричали и разошлись.

Утром, едва Косиманов и Карабет убрались из аула, Райхан сама поехала в район. У кого она там была, с кем говорила - этого я не знаю, но только вернулась наша Райхан с опущенными крыльями. И Косиманов и Карабет, оказывается, обвинили ее во всех смертных грехах. В ауле, по их словам, много припрятанного скота, и жители ни за что не хотят отдавать ни одной головы. Подстрекателем всего этого является якобы Райхан. Вот ведь что наплели, проклятые. Начальство в районе посудило, порядило и постановило снять Райхан с поста председателя колхоза. Рассказывают, что враги наши, все эти Карабеты, люди с черной совестью и душой, больше всего радовались поражению Райхан. «Безрогая коза,- смеялись они,- все рога искала, да без ушей осталась». Обидно, конечно,

всем нам было. Что это такое, на самом деле: только было народ начал поднимать голову, как ему снова палкой по шее?.. Перегиб, как потом оказалось, неправильная политика. Разгул всяких дураков, которые, обрадовавшись воле, вместо того, чтобы остричь, стали направо и налево рубить головы...

Кажется, никогда еще нам не приходилось так трудно, как в ту пору. Зиму мы протянули на мясе, которое припрятали заранее. А вот весной, едва лишь сошел снег, голод взял нас за глотку. Мы так и думали, что гибель подошла, не иначе. Кормились тем, что с рассветом весь аул от мала де велика выходил на старое прошлогоднее жнивье и там, под дождем, под холодным ветром, копался в раскисшей земле, собирая зернышки. Но много ли соберешь, чтоб накормить оголодавший аул?.. Народ по соседям поехал, в другие аулы, чтоб у них хоть чем-нибудь поживиться. Но казалось, что у нас еще ничего, еще терпимо, а вот там настоящая беда. Это представить только надо, каково приходилось народу!

Поехал как-то и я, и - точно: у соседей совсем плохо. Даже не сравнить с нами! Нам что помогало? Во-первых, у нас Омская область рядом, русские деревни, а в них плохо ли хорошо, но всегда можно картошки перехватить, каких-нибудь овощей. С голоду, словом, не умрешь. И, во-вторых, озер у нас много, штук, однако, около тридцати вокруг только нашего «Жана Талап». Ну, а если озеро, значит, рыба и птица. А это уж такое подспорье, что можно жить и не жаловаться. И мы, как только дождались тепла, с этих озер и кормились. Все ударились на промысел,- даже ребятишки ставили силки, сети, капканы. Все хоть какая-то добыча!

Посмотрела на такое наше житье-бытье Райхан и, гляжу, в Омск засобиралась. Я не удерживал, не отговаривал - ее дело. Вышли мы с ней в дорогу и шагали целых три дня. В торбу я захватил с собой лишь две горсти крошек курта да немного иримшика. И все, ничего больше в доме не нашлось.

Идти было трудно,- грязь, слякоть, дороги нет, а у нас к тому же и силенок от голода совсем не оставалось. Пошагаем мы с ней, пошагаем, а как завидим озеро - останавливаемся отдохнуть. Воды вскипятим в котелке и пьем, пьем,- хоть живот согреваем. Но вот вышли в Россию и там стало легче. В деревнях картошки полно, и мы стали набираться силенок - откормились.

Проводил я Райхан до самого Шарбак-куля. Как сейчас помню, что она сказала мне на прощанье.

- Отец, я вижу, ты не очень-то одобряешь, что я решила уехать. Поди думаешь, что я испугалась, бросаю вас в беде. Но я не легкой жизни иду искать. И не от трудностей убегаю. Совсем нет! Я хорошо помню, как вы с отцом стояли за народ. Если надо, вы даже байским аулам не давали спуску. Бывало, в драку кидались. Но теперь силой не возьмешь,- не то сейчас время. Теперь голова нужна, знания,- и вот поэтому я ухожу. Мой отец всю жизнь хотел выучить меня, и вы все сделали, чтобы выполнить его желание. Но этого мало, слишком мало. Я, наверное, до конца жизни буду помнить, как мне недавно пришлось в районе. Ведь кто такой Карабет? Байский выкормыш, вывернувший сейчас свою шубу наизнанку. Мы-то это прекрасно знаем! А вот не могла же я с ним справиться! Не я его, а он меня поставил на колени. И все потому, что я не могла, не умела, не знала, как его разоблачить... Не огорчайся, отец. Если бы у меня был братишка, я никуда бы не уехала, а постаралась бы выучить его. А так... Мы же только с тобой двое остались, больше никого...

Она прижалась ко мне, и я, ничего не говоря, стал гладить ее по густым волосам. Думалось ли тогда, что мы расстаемся так надолго!

Дни стояли погожие, и к вечеру небо очистилось совсем, устанавливалась ясная тихая весна. Закатное солнце повисло низко над землей, и наши тени протянулись с обочины дороги далеко в степь. Уходила вдаль одинокая дорога, высоко вверху, купаясь в последних лучах, тоненько заливался жаворонок.

Волосы Райхан пахли горячим полуденным зноем, наклоняясь к ней, я чувствовал, что это запах Султана, ее отца, моего давно погибшего друга. Думается все мы, прокаленные за нашу жизнь степным солнцем, навсегда сохранили этот неистребимый кочевой запах выгоревших волос.

Райхан пошевелилась и подняла лицо. Глаза ее были мокры, слезы блестели, задержавшись на ресницах. Она подняла темную, начинавшую грубеть от работы руку, и вытерла глаза.

- Отец, я, пожалуй, пойду. Не думайте обо мне, не беспокойтесь. Если я сумею поступить на учебу, буду приезжать на каникулы...

Но в уголках глаз, как ни утиралась она, все же поблескивали слезы.

- Хорошо, душа моя. Счастливого тебе пути! Не беспокойся и ты о нас. Не думаю, что у нас будет так же, как нынче... Устроишься, дай знать о себе. В Лизе и без того уж душа еле держится, а если от тебя долго не будет весточки...

- До свиданья, отец. Я напишу.

Я