Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

Фредди поднялся, ноги у него дрожали. Такого не вынести никому.

— Э-э, — промычал он, — поскачу-ка, выкурю сигарету.

— Я с тобой, мой мальчик! — встрепенулся дядя Крис, которому настоятельно требовалась хоть пятиминутная передышка. — Давай выскочим на воздух. Здесь что-то жарковато.

Фредди согласился. Воздух, вот что ему нужно.

Оставшись в ложе наедине с племянником, миссис Пигрим еще несколько минут продолжала в том же духе, не ведая, что бередит открытую рану, и изредка удивляясь, что милый Оти как-то вяло отзывается на похвалы. Она приписала это нервному напряжению, такому понятному на премьере первой пьесы молодого автора.

— И в общем ты, — заключила она, — заработаешь на этом спектакле тысячи и тысячи долларов. Я уверена, он станет новой «Веселой вдовой»!

— Ну, по премьерной публике судить нельзя, — угрюмо пробурчал Пилкингтон, повторяя театральную мудрость, подхваченную им на репетициях.

— Очень даже можно! Легко отличить искренние аплодисменты от вежливого похлопывания. Конечно, у многих зрителей есть друзья в труппе или какие-то свои соображения. Но взгляни, ярусы и галерка тоже веселятся от души. Не станешь же ты уверять, что это все подстроено? Им нравится. И очень. Как же сильно тебе пришлось потрудиться, бедный мой мальчик, — сочувственно продолжила она. — Нет, так перекроить пьесу! Мне не хотелось говорить, но теперь даже ты со мной согласишься — первоначальный вариант был несусветной дичью! А сколько пришлось репетировать заново! Ах, Оти! — вскричала миссис Пигрим, загоревшись новой идеей. — Что я придумала! Завтра вечером после спектакля ты должен дать ужин для всей труппы.

— Что?! — вскричал Отис, чья апатия слетела от такого предложения. Ему, человеку, который ухлопал 32 859 долларов 50 центов на «каркасы» и «реквизит» и вдобавок продал свою долю за жалкие гроши, 10 тысяч, предлагают еще и новые мучения!

— Они это заслужили, правда, после такой работы?

— Не могу! — с жаром воскликнул Отис. — Категорически!

— Оти, милый, я говорила с мистером Мэйсоном, когда тот приезжал смотреть пьесу прошлым летом, и он сказал, менеджеры всегда устраивают ужин для труппы. А уж тем более, если было много добавочных репетиций. Такова уж традиция.

— Вот пусть Гобл и угощает их ужином.

— Но ты же знаешь, что Гобл, хотя его имя и стоит в программке, в сущности, не имеет к спектаклю никакого отношения.

На минутку Пилкингтону захотелось раскрыть все, но он воздержатся, слишком хорошо зная свою тетю Оливию. Если она услышит, что он расстался с ценной собственностью и понес большие убытки, то ее отношение к нему круто переменится или, вернее, станет прежним, как у строгой няни к слабоумному питомцу. При всех мучениях его грела новая непривычная нотка, с какой она обращалась к нему после того, как опустили занавес. Легко ли лишиться уважения, пусть и незаслуженного?

— Это да, — твердо отвечал он. — Вот это — да.

— Именно.

— А ужин представляется мне ненужным. Подумай сама, во сколько это влетит!

Ход был ложный. Из тона миссис Пигрим исчезло уважение, сменившись холодком. Веселая и щедрая, она не упускала случая укорить племянника за склонность к чрезмерной бережливости.

— Отис, что за скупость! Мы не имеем на нее права! Пилкингтона пронзило острое негодование. Еще чего, «мы»! А кто, интересно, будет оплачивать счет? «Мы», рука об руку? Нет, он один, болван и простофиля, которому только и подсовывают всякие счета!

— Вряд ли возможно получить сцену для ужина, — проблеял он, выдвигая новое возражение. — Гобл не разрешит.

— Да ни в чем тебе Гобл не откажет после такого успеха! Ведь и он получает свою долю прибылей? Ступай сразу после спектакля и спроси. Конечно, он с радостью предоставит тебе сцену. Хозяйкой буду я, — блаженно прибавила миссис Пигрим. — А теперь, давай сообразим, кого же нам пригласить?

Пилкингтон мрачно уставился в пол, настолько сломленный бременем новых забот, что даже и не возмутился этим «нам». Он пытался прикинуть размеры ущерба, какие нелепое развлечение нанесет его финансам. Если миссис Пигрим возьмет ужин в свои руки, а, скорее всего, так и будет, то, пожалуй, расходы выльются в четырехзначную цифру!

— Ну, майора Сэлби, само собой, — раздумчиво проговорила она с воркующей ноткой в голосе. Этот лощеный джентльмен производил на нее глубокое впечатление. — Итак, во-первых, майора Сэлби. И мистера Рука. Потом еще пару моих друзей, которые обидятся, если их не пригласить. А как насчет мистера Мэйсона? Он ведь тебе друг?

Пилкингтон фыркнул. Он вынес многое и приготовился терпеть дальше, но всему есть границы. Проматывать деньги на субъекта, который подкрался к его творению с топором и искромсал на мелкие кусочки!

— Нет, он мне не друг! — выговорил Отис— Я не желаю его приглашать.

Победив в главном, миссис Пигрим была готова на мелкие уступки.

— Ну и ладно, если он тебе не нравится. А я считала, что вы дружите. Ведь это ты попросил меня пригласить его в Ньюпорт прошлым летом.

— Много чего, — холодно возразил Пилкингтон, — случилось с прошлого лета.

— О, хорошо! Значит, Мэйсона включать не станем. В общем, Оти, дорогой, как только опустят занавес, быстренько беги за кулисы, разыщи Гобла и расскажи ему, что ты надумал!

Не только души-близнецы стремятся к встрече в этом мире. Между Отисом и Гоблом было мало общего, но когда Отис отправился на розыски мистера Гобла, Гобл больше всего на свете жаждал встретиться с Отисом. С конца первого акта менеджер пребывал в душевном смятении. Если вновь вернуться к этой шахте, то Гобл находился в положении человека, которому подворачивался шанс ее купить. Слишком поздно узнав об открытии нового пласта, он со всей глубиной прочувствовал строки: «Из всех печальных слов, нет слов печальней, чем "Если бы…"».[55] Бурный успех «Розы» ошеломил его; и поняв, что он мог выкупить у Отиса его долю акций, дешевле грязи, на гастролях, он провел очень плохие полчаса наедине с собой. Единственным лучиком во тьме было соображение, что это еще возможно, если он изловит Пилкингтона прежде, чем появятся рецензии. Грустно покачав головой, он порассуждает об обманчивых надеждах, которые так часто вспыхивают у молодых авторов после оглушительного успеха премьеры. Постарается внушить, что уж эксперта-то, который варится в шоу-бизнесе пятнадцать лет, успех премьеры никогда не обманет, и мрачно обронит, что он нечаянно подслушал, как пара критиков разносит спектакль в пух и прах. Тогда, возможно, ему удастся пригасить энтузиазм молодого Пилкингтона, и тот продаст свою долю по бросовой цене великодушному другу, который просто спасает его. Да и в конце концов, провалившись в Нью-Йорке, спектакль иногда имеет шанс окупиться на гастролях.

Такие мысли и доводы бродили в голове мистера Гобла, когда занавес упал после последнего акта под неистовые аплодисменты, и он отправил посыльных во все концы с наставлениями разыскать Пилкингтона и привести к нему. А сам, между тем, нетерпеливо топтался по пустой сцене.

Неожиданное появление Уолли Мэйсона, невесть откуда свалившегося в этот самый момент, ужасно его расстроило. Вот фактор, которого он не учел. Бессердечный, бестактный тип, только и норовящий расстроить честную сделку. Если он останется при разговоре с Пилкингтоном, ничего не получится. Ляпнет что-нибудь невпопад! Не в первый раз Гоблу захотелось, чтобы Уолли хватил удар.

— Недурно прошло, а? — дружелюбно бросил тот. Ему Гобл не нравился, но на премьере спектакля, имеющего такой успех, о личных антипатиях можно и забыть. Настроение у него было самое прекрасное, и он готов был даже с Гоблом общаться как с другом и братом.

— Хм-хм! — с сомнением отозвался Гобл.

— Как это «хм-хм»? — удивился Уолли. — Успех-то какой.

— Никогда не угадаешь, — самым минорным тоном отозвался Гобл.

— Ну и ну! — воззрился на него Уолли. — Уж не знаю, чего тебе и желать. Публика скакала и вопила. Что еще не так?

— Есть у меня свои опасения, — возразил Гобл, повышая голос, — долговязая фигура уже шагала к ним через сцену. — Критики разнесут спектакль. Если спросишь меня, — еще громче продолжал он, — вот такие мюзиклы критики и разделывают под орех. Я пятнадцать лет…

— Критики! — возопил Уолли. — Да я только что говорил с Александром из «Таймса», и он сказал, что в жизни такого не видел. И все остальные придерживаются того же мнения.

Мистер Гобл повернул перекошенное лицо к Пилкингтону. Ему страстно хотелось, чтоб Уолли испарился. Но Уолли этот, горько раздумывал он, из тех, кто никогда не испаряется.

— Конечно, у спектакля шанс есть, — угрюмо буркнул он. — У любого спектакля есть шанс! Но не знаю, не знаю…

Меньше всего Пилкингтона интересовали шансы «Розы». Он пришел просить о любезности, добиться, по возможности, отказа и сразу же уйти. Ему пришло в голову, что если просьбу заменить резким требованием, то, пожалуй, ему и удастся сэкономить тысчонку долларов.