Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи

— Петр Павлыч не возвращался?

— Они к Антону Верельянову ушли, — услышал он в ответ.

Старик широко раскрыл глаза, словно сразу не понял.

А Петенька был действительно там, у того самого Антошки, которого одно имя производило нервную дрожь во всем организме старого генерала. Он решил этот вопрос очень скоро. Он сказал себе: «Все это вздор, в котором почтеннейший мой родитель может, если ему угодно, купаться хоть до скончания веков, но который я имею полное право игнорировать. Для меня ясно одно: что мне необходимы деньги и что на фатера надежда плоха. Антошка же человек оборотливый, у него должны быть деньги, и он обязывается снабдить меня ими. Прежде всего я должен знать наверное, нет ли еще каких-нибудь ресурсов… например, лес, земля… и если нет, то… ma foi![75] надо будет поступить решительно!»

Антошка словно предчувствовал, что молодой генерал посетит его, и едва лодка, перевезшая Петеньку, успела причалить к «Мыску», как уже Стрелов, облеченный в праздничный костюм, помогал ему выйти на берег.

— Если не ошибаюсь, Антон… — заговорил первый Петенька и остановился: он позабыл отчество Стрелова.

— Верельяныч-с, — поправил спокойно Стрелов, — вот и вы, ваше превосходительство, изволили в наши, можно сказать, Палестины пожаловать?

— Да, ненадолго. А вы тут премило устроились… право! — любезно беседовал Петенька, оглядывая ряд построек, выведенных Стреловым, — этот дом… двухэтажный… вы в нем, конечно, сами живете?

— Точно так, ваше превосходительство, благодарение богу-с. Всё от него, от создателя милостивого! Скажем, теперича, так: иной человек и старается, а все ему милости нет, коли-ежели он, значит, создателя своего прогневил! А другой человек, ежели, к примеру, и не совсем потрафить сумел, а смотришь, создатель все ему посылает да посылает, коли-ежели перед ним сумел заслужить! Так-то и мы, ваше превосходительство: своей заслуге не приписываем, а все богу-с!

— Гм… это похвально! Все должны бы так думать… Но вы, надеюсь, напоите меня чаем?

— Помилуйте, ваше превосходительство, с превеликим нашим удовольствием. Даже за счастие-с… как мы еще папаши вашего благодеяния помним… Не токма что чашку чаю, а даже весь дом-с… все, можно сказать, имущество… просто, значит, как есть…

— Да… вот видите! сейчас вы сказали, что помните добро, которое вам сделал отец, а между тем ссоритесь со стариком! Дурно это, Антон Валерьяныч, нехорошо-с! — не то укорял, не то шутил Петенька.

— Ваше превосходительство! Как перед богом, так и перед вами-с! С моей стороны, окромя, можно сказать, услуги… чтобы его превосходительству, значит, спокой был… Да помилуйте! кабы не они, что же бы я без них был? Червь-с, червяк — и больше ничего! Неужто ж я не обязан это помнить! Да я, можно сказать, и денно, и нощно… А что с ихней стороны — это действительно-с… Позвольте вам доложить! даже походя скверными словами обзывают! Иной раз, сядешь, этта, у окошка, плачешь-плачешь: «Господи! думаешь, с моей стороны и услуга, и старание… ну, крикни его превосходительство с того берега… ну, так бы… И за все за это награда — просто, можно сказать, походя…»

— Ну, ничего! я это устрою! я, собственно, и приехал… все эти недоразумения… Уладим, почтеннейший мой, уладим мы это!

— А уж как бы мы-то, ваше превосходительство, рады были! точно бы промеж нас тут царствие небесное поселилося! ни шуму, ни гаму, ни свары, тихо, благородно! И сколько мы, ваше превосходительство, вас здесь ждем — так это даже сказать невозможно! точно вот ангела небесного ждем — истинное это слово говорю!

Комната, в которую Стрелов привел Петеньку, смотрела светло и опрятно; некрашеный пол был начисто вымыт и снабжен во всю длину полотняною дорожкой; по стенам и у окон стояли красного дерева стулья с деревянными выгнутыми спинками и волосяным сиденьем; посредине задней стены был поставлен такой же формы диван и перед ним продолговатый стол с двумя креслами по бокам; в углу виднелась этажерка с чашками и небольшим количеством серебра. Стены были нештукатуренные, в чем, впрочем, Стрелов немедленно извинился, сказав, что еще «не изобрал времени».

— Вы ведь женаты, кажется? — спросил Петенька.

— В законе-с.

— Надеюсь, что познакомите меня с супругой.

— Помилуйте, ваше превосходительство! даже осчастли-вите-с! Авдотья Григорьевна! — крикнул он, приотворив дверь в соседнюю комнату, — чайку-то! да сами-с! сами подайте! Большого гостя принимаем! Такого гостя! такого гостя, что, кажется, и не чаяли себе никогда такой чести! — продолжал он, уже обращаясь к Петеньке.

Через минуту, с подносом, уставленным чашками, вошла или, вернее сказать, выплыла и сама Авдотья Григорьевна. Это была женщина среднего роста, белая, рассыпчатая, с сахарными грудями, с серыми глазами навыкате, с алыми губами сердечком, словом сказать, по-купечески — красавица.

— В Кашине у купца взял-с! — похвастался Стрелов, — старинные купцы их родители! Еще когда Москва всей Расее голова была — еще тогда они торговали!

— Очень, очень приятно, — любезничал Петенька, между тем как Авдотья Григорьевна, стоя перед ним с подносом в руках, кланялась и алела. — Да вы что ж это, Авдотья Григорьевна, с подносом стоите? Вы с нами присядьте! погово-рим-с.

— Что ж, сядьте, Авдотья Григорьевна, коли его превосходительство такое, можно сказать, внимание к вам имеют! — поощрил Стрелов и, обращаясь к Петеньке, прибавил: — Оне у меня, ваше превосходительство, городские-с! в монастыре у монашены обучались! Какой угодно разговор иметь могут.

— Тем лучше-с, тем лучше-с, милая Авдотья Григорьевна! Вот мы и поговорим! Скучаете здесь, конечно?

— Нет-с, нам скучать некогда, потому что мы завсегда в трудах…

— Оне у меня, ваше превосходительство, к своему делу приставлены-с, потому, мы так насчет этого судим, что коли-ежели эта самая… хочь бы дама-с… да ежели по нашему месту без трудов-с… больших тут мечтаниев ожидать нужно-с!

— Да, это так; я это сам… А все-таки, милая Авдотья Григорьевна, сознайтесь, что скучно?

— Конечно, коли-ежели сравнить с Кашином… там одних церквей сколько! Опять же родители…

— А в Петербург хотелось бы? Ну, признайтесь, — хотелось бы?

— Нет уж, куда в Петербург! вот в Кашин… в Угличе тоже весело живут! ну, а Калязин — нет, кажется, этого города постылее!

— Ну, Углич там, Кашин, Калязин… А все, я думаю, сердечко-то так в Петербург и рвется?

— Нет уж… В одном только я петербургскиим господам завидую: что они царскую фамилию постоянно видеть могут!

— Это делает вам честь, сударыня. Что же! со временем, когда дела Антона Валерьяновича разовьются, может быть, вам и представится случай удовлетворить вашему похвальному чувству.

— Нет уж… А вот у нас, в Кашине, один купец в Петербурге был, так сказывал: каждый день, говорит, на Невскиим в золотых каретах…

— Ну, это-то он, положим, от себя присочинил, а все-таки… Знаете ли что? потормошите-ка вы Антона Валерьяновича вашего, да и махнем… а я бы вам всё показал!

— Нет уж… А вы и во дворце бывали?

— Сколько раз, милая Авдотья Григорьевна!

— И государя видеть изволили?

— Сколько раз! Однажды даже…

Петенька вдруг ощутил потребность лгать. Он дал волю языку и целый час болтал без умолку. Рассказывал про придворные балы, про то, какие платья носят петербургские барыни, про итальянскую оперу, про Патти; одним словом, истощил весь репертуар. Под конец, однако, спохватился, взглянул на часы и вспомнил, что ему надо еще об деле переговорить.

— А я ведь к вам, Антон Валерьяныч, между прочим, и по делу, — сказал он.

— Извольте только приказать, ваше превосходительство! Все силы-меры, то есть сколько есть силы-возможности…

— Скажите, неужели дела отца так плохи?

— Так плохи! так плохи! то есть как только живут еще его превосходительство! Усадьба, теперича, без призору… Скотный двор, конный… опять же поля… так худо! так худо!

— Да, и я уж заметил. Давеча бегал — нигде ни одной души не нашел. Один только мерзавец сыскался, да и тот вверх брюхом дрыхнет!

— Уж коли ваше превосходительство в короткую, можно сказать, минуту заметили, так уж нам-то что и говорить!

— А ведь знаете, генерал немного и вас обвиняет. Говорит, что вы весь лес за десять тысяч продали, тогда как…

— Первое дело, не десять, а пятнадцать тысяч я его превосходительству предоставил. Пять-то тысяч они на покупку Агнушке дома извели… Бог им судья, ваше превосходительство! конечно, маленького человека обидеть ничего не значит, однако я завсегда, можно сказать, и денно и нощно, словом, всем сердцем… Ваше превосходительство! позвольте вам доложить! что́ я такое? можно сказать, червь ползучий, а может быть, и того хуже-с! Стало быть, ежели теперича сказать про меня: «Антон, мол, Стрелов вор!» — кому в этом разе стыд будет? Мне ли, который, примерно, все силы-меры… или тому, кто меня обидел?