Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— Мне? — испуганно спросила девушка. — О, это невозможно.

— Почему же невозможно? Почта куда угодно доставит письмо. Мари, покраснев до ушей, некоторое время колебалась с ответом.

— Хозяйка ни за что не позволит мне переписываться.

— Странная, должно быть, женщина, — весело заметил Ности, — уж не игуменья ли она?

— Нет, нет, но все-таки…

— А вы не показывайте ей письмо!

Мари не ответила, а Ности доставляло удовольствие терзать ее этими вопросами, припирать к стенке.

— Ну, не мудрите, Кларика, и дайте мне ваш адрес, — повторил он мягко, и в голосе его звучала мольба, — скажите, не огорчайте меня, ведь даже подумать страшно, что я больше никогда вас не увижу. Но вам, конечно, все равно…

— Что поделаешь! — неуверенно и с превеликим смущением ответила Мари.

— Скажите ваш адрес, а в остальном положитесь на меня, — страстно прошептал охотник. Мари Тоот покачала прекрасной головкой и потупила задумчивые глаза.

— Я потому и не скажу, чтоб вы не могли мне написать… не хочу.

— Но вы не покажете своей хозяйке!

— Придется, — ответила она, запинаясь. — Я… вы должны узнать правду, но только не смейтесь надо мной… я ведь не умею читать.

— О, бедненькая, бедненькая моя!

По счастью, в этот миг заиграла музыка, все ноги пришли в движение, и языки могли отдохнуть. Мари облегченно вздохнула, а Ности, изображая безнадежно влюбленного, отвернулся от своей партнерши и упрямо потупил голову. И, будто горестные чувства охватили его с такой силой, что даже в ноги ударило, он с неистовством, лихо начал отплясывать чардаш. А там и господин Брозик пустился в пляс, да как раз с теткой Репаши (будто слон с коровой танцует). С обоих уже пот катил градом, огромный второй подбородок Брозика колыхался из стороны в сторону, а пухлое лицо тетки Репаши даже посинело от возбуждения.

— Может быть, хватит уже, — промолвила она, запыхавшись. — Ведь мы, соседушка, старики.

— Пятнадцать минут солнца зимой стоят больше, чем целая неделя солнечного сияния летом. Такое мое мнение, душенька-соседушка.

И в задорном веселье, колыша достойными телесами прямо рядом с Ности, он дружески хлопнул его по спине.

— Господин охотник, никогда не помрем!

Ности сердито обернулся, чтобы обрезать того, кто посмел с ним фамильярничать, но, увидев, что это Брозик, и вспомнив, где он, ответил с глубоким вздохом:

— Нет уж, лучше б помереть!

— А какая у вас беда, гоп, гоп, гоп?

— Не хочет меня милая любить, — чуть не стоном простонал охотник свою горестную жалобу, от которой сердце его партнерши, видно, разжалобилось, и она невольно прильнула к нему.

Жаркий ток пробежал у него по жилам, и Фери страстно прижал к себе Мари, хотя это уже не входило в его роль.

— Читать не умеете? — лихорадочно зашептал он. — А по глазам тоже не умеете читать?

— Еще не приходилось, — мечтательно шепнула девушка. — Ой, задушите!

Он тотчас отпустил ее талию и, уперши руки в бока, стал отплясывать перед ней, да как лихо, ловко и красиво! Так они вертелись и кружились до тех пор, пока не оказались вдруг возле цыгана. Фери тайком сунул банкнот примашу и крикнул повелительно:

— А теперь вот что играй!

И он запел, устремив горящий взор на свою партнершу (на сей раз в нем не было никакого притворства):

Глянь-ка, милка, мне в глаза, Что ты в них, дружок, прочла?

Мари приняла это поначалу за пустые слова и потупилась не хотела смотреть в глаза охотнику: факел-то от факела загорается, нет уж, она ни за что не посмотрит! Но партнер ее не сдавался и до тех пор повторял первую строку песни, — да и цыган все наяривал ее же, — пока эта сцена не привлекла к себе всеобщего внимания. Уж лучше посмотреть.

Мари вскинула васильки своих глаз, и взоры их встретились на миг (столько времени нужно стреле, чтобы пронзить листок на дереве, а может быть, даже больше), потом, будто его взгляд опалил ей глаза, она прикрыла их, опустила веки с шелковой бахромой.

Что ты в них, дружок, прочла? А они кричат о том, А они кричат о том…

Ности пел дальше, взяв Мари за руку.

— Ну, скажите, наконец, скажите, что вы прочли в моих глазах?

— То, что вы дурочку делаете из меня, — ответила девушка, просияв улыбкой, которая ясно сказала, что она сама не верит своим словам.

Но руки парок никогда не отдыхают, они прядут все новые и новые нити. Слова флейтиста, что они-де не господа, очень обидели Йожи Колотноки, и он начал подбивать распорядителей: пускай накажут флейтиста за то, что он посмел так нагло их оскорбить. Флейтист, мол, не должен выйти сухим из воды, надо «околотить его, да так, чтобы его в мокрой простыне отнесли домой, — этого требует честь молодых ремесленников. Остальные распорядители согласились с ним, ибо тщеславие у всех питается одним и тем же, разногласия возникли лишь в том, теперь ли поколотить флейтиста или перед самым окончанием праздника. Более того, появилось и третье предложение (его внес молодой Брозик, правда оно тоже сводилось к тумакам): доказать сперва, что они господа, а для этого дешевле и разумней всего составить кадриль. Это, несомненно, понравится цыганам, а если по городу разлетится весть о том, что во время сбора винограда танцевали и кадриль, то уважение к празднику возрастет.

Что ж, кадриль так кадриль, но только умеет ли ее кто-нибудь танцевать? Это ведь не пустяк. Бедному мастеровому некогда и голову-то набить всякими премудростями, что уж говорить о ногах. Да, слов нет, кадриль — великое дело! Дядюшка Финдура до самой смерти повторял бы с гордостью, что однажды в его винограднике танцевали кадриль. Однако, не зная броду, не суйся в воду, а то как бы не закончилось все великим срамом: сперва следует прощупать, кто умеет танцевать, кто нет и сколько пар составилось бы в решающий момент.

Поручили это молодому Брозику, который обошел подряд всех молодых людей и так дошел до Ности, спросив его почтительно:

— А ваша милость танцует кадриль?

— Уж не собираетесь ли вы пригласить меня в качество дамы? — ответил он, рассмеявшись.

— Я хотел бы составить кадриль, если только найдется достаточно танцоров. Ности повернулся к своей партнерше.

— Хотите танцевать со мной кадриль?

— А почему бы и нет, — ответила Мари самозабвенно. Видно, этому маленькому Брозику, с глубоко посаженными

глазами повезло и с другими, ибо все вдруг забегали, засновали, и с быстротой молнии разнеслась весть, что составляется кадриль. Это всех воодушевило, у всех поднялось чувство собственного достоинства. Каждый вырос в своих глазах, почувствовал себя более знатным, разумеется, кроме тех девиц, которые не умели танцевать кадриль и теперь испытывали жестокие угрызения совести, вспоминая разные моменты своей жизни, когда могли бы научиться этому изысканному танцу.

Распорядители лихорадочно забегали в преддверии великого события. Теперь возникли тысячи вопросов (ведь все не так просто, как кажется). Надо было обсудить форму обращения: «Господа и дамы» или «Мужчины и женщины»? Ну, разумеется, «господа и дамы». Хотя молодой, господин Брозик учился ремеслу в Вене, однако и он не знал точно все фигуры танца и их названия. Это следовало обсудить с самим Рупи, поэтому танцы были прерваны и площадку для танцев вновь выровняли и подмели.

А Ности отпустил свою партнершу, сказав, что вернется к кадрили, и пошел разыскивать старшего Брозика, чтобы разжиться у него какой-нибудь едой. Ведь и желудок требует своего, особенно после столь скудного обеда, да еще после ходьбы, после танцев. Но Фери пришлось только намекнуть что он голоден.

Пока ему не нужно было ничего, его будто и не замечали никто не старался познакомиться с ним, теперь же сразу десятеро помчалось к своим корзинам, набитым едой; из пропитавшейся жиром шуршащей бумаги показались превосходные куски холодного жаркого, поросята, гуси, куропатки, зайцы торты, пончики и всякие другие лакомства.

— Сюда, сюда, братец! Этого отведайте! Не побрезгуйте нами! Уважьте и нас!

И пусть даже речь кое у кого хромала, не отличаясь особой изысканностью, зато венгерское гостеприимство расцветало здесь пышным цветом. Из корзин, карманов пальто и курток мужчины доставали припрятанные про запас обросшие паутиной бутылки, в которых переливалась золотисто-зеленоватая влага. Эти бутылки, уже солидного возраста, из городских подвалов вернулись сюда, на ту же гору, откуда их вывезли когда-то. Добрые люди наперебой предлагали Ности свои яства: «Этого поешьте, то очень вкусно. Что там у вас в стакане? Да бросьте, вылейте эту бурду. Эх, не слушайте их, мое отведайте!» Так угощали Фери все по очереди, и он уже не знал, что ему есть и пить; наверное, даже веспремский епископ не утопал в таком изобилии. Фери удобно устроился за столом, но не успел еще наесться досыта, как цыган уже заиграл первые аккорды кадрили; тотчас с двух сторон стали выстраиваться пары, а распорядители закричали во всю глотку: