Душа Японии - Лафкадио Хирн

мне не заслуживающей особого внимания. Но Кинъюро мне объяснил, что, судя по объявлению, одна из фигур была живою. Напрасно мы старались заметить какого-либо предательского движения или хотя бы дыхания. Но вдруг один из мужчин с громким смехом замотал головой, заиграл и запел. Он так хорошо сыграл роль безжизненной куклы, что я положительно не верил глазам.

Остальные группы — их было 24 — были необыкновенно эффектны, каждая в своем роде. Большинство из них изображало известные народные сказания или священные легенды: предания о феодальном героизме, глубоко трогающем сердце каждого японца, примеры детской преданности, буддийские чудеса, истории императоров. Иногда реализм, однако, доходил до грубости, например, в изображении трупа женщины с раздробленным черепом, в луже крови. Это страшное зрелище не искупалось даже чудесным воскресением убитой, показанным в соседнем отделении: был это какой-то храм, где она воздавала благодарственные молитвы богам; по какой-то счастливой случайности и убийца ее очутился тут же в тот же момент, — раскаявшийся и обращенный ею на путь истины.

В конце коридора висел черный занавес, из-за которого доносились до нас стоны и вопли. Объявление над занавесом обещало награду тому, кто храбро пройдет мимо всех таинственных страхов.

— Господин, — прошептал Кинъюро, — там — нечистая сила!

Мы зашли за занавес и очутились на каком-то лугу, среди кустов и заборов. Из-за кустов виднелись могильные плиты, очевидно, это было кладбище. Растения и могильные камни — все было очень реально. Высокий потолок исчезал, искусно скрытый световыми эффектами; над нами все тонуло во тьме. И казалось, будто находишься ночью под открытым небом; холод, царящий вокруг, еще усиливал эту иллюзию. Кое-где виднелось что-то неясное, жуткое, сверхъестественно большое, туманно недвижное или таинственно носящееся в воздухе над могилами. Справа от нас возвышалась над забором спина буддийского жреца.

— Это, вероятно, Ямабуши заклинает бесов? — спросил я Кинъюро.

— Нет, — ответил он, — посмотрите-ка, какой он большой. Нет, я думаю, это Тануки-Боцу.

Тануки — бес-барсук, принимающий вид жреца, чтобы ночью губить запоздалых путников. Мы подошли ближе и заглянули ему в лицо. Лицо было страшное, как кошмар.

— В самом деле, это Тануки-Боцу, — сказал Кинъюро, — что господин благоволит думать об этом?

Вместо ответа я в ужасе отскочил: привидение со стоном потянулось ко мне. Потом оно с визгом пошатнулось и упало назад силой невидимых шнуров.

— Мне кажется, Кинъюро, что это отвратительное, противное существо! И теперь мне вероятно уж нечего ждать награды за храбрость?!

Мы рассмеялись и отправились дальше, к трехглавому монаху — Митсу-мэ-Ниудо. И этот трехглавый по ночам подстерегает легкомысленных путешественников. У него кроткое, улыбающееся лицо — ни дать ни взять лик Буд ды; но на макушке у него коварное око, и его замечаешь только тогда, когда уже поздно. Митсу-мэ-Ниудо потянулся за Кинъюро и испугал его так же, как Тануки-Боцу — меня.

Дальше мы пошли смотреть Ямаубу, горную кормилицу. Она ловит детей, кормит их одно время, а потом пожирает. На лице у нее нет рта — он скрыт под волосами на голове. Ямауба не тронула нас, потому что как раз уплетала миленького мальчугана. Чтобы усилить страшное впечатление, ребенка сделали особенно хорошеньким.

Дальше мы увидели в воздухе над могилой призрак женщины. Это было в некотором отдалении и потому я спокойно мог ее рассмотреть. У нее не было глаз. Длинные распущенные волосы рассыпались по плечам. Ее одежда развевалась легко, как дымок. Мне вспомнилась фраза одного из моих учеников: «Удивительнее всего, что у них нет ног». Но вдруг я в ужасе отскочил, потому что привидение бесшумно и быстро по воздуху неслось прямо на меня.

Наше дальнейшее странствование между могилами было рядом подобных же приключений, оживленных визгом женщин и смехом тех, кто сначала сам был напуган, а теперь наслаждался испугом других.

Расставшись с привидениями, мы отправились к маленькой эстраде, где две девочки танцевали. Поплясав немного, одна из них взяла саблю, отрубила своей подруге голову и поставила ее на стол; голова открыла рот и запела. Это было очень интересно и мило, но я все еще находился во власти привидений и спросил:

— Кинъюро, верят ли еще до сих пор в существование нечистых духов, которых мы только что видели?

— Нет, теперь перестали, — ответил Кинъюро, — горожане по крайней мере не верят в них больше, разве что еще в деревнях. Мы же верим только в Учителя нашего, Будду, в древних богов и в то, что мертвые могут вернуться, чтобы отомстить за жестокость или восстановить справедливость; но мы перестали верить тому, во что верили раньше.

— Господин, — прибавил он, когда мы подошли к какому-то странному помещению, — тут за одну сену можно отправиться в ад — не угодно ли вам?

— Прекрасно, Кинъюро, — ответил я, — заплатим две сены и отправимся в ад!

Мы вошли в большое помещение, где стоял непонятный оглушительный шум, свист, лязг и треск. Этот шум производили невидимые колеса и цепи, которые двигали целым полчищем маленьких куколок; эти фигурки изображали на низких эстрадах все, что творится в аду.

Прежде всего я увидел старуху Соца-Баба, хозяйку подземной реки, которая отбирает платья у покойников; платья висели за нею на дереве. Она была огромная, вращала зелеными глазами, скрежетала длинными зубами, а маленькие беленькие души трепетали пред нею, как крылья бабочек. Несколько поодаль восседал Эмма-Дай-О, великий властитель ада, и свирепо мотал головой. Справа от него, на треножнике, как волчки, кружились головы свидетелей, Кагухана и Мирумэ. Слева черт распиливал душу на части, и дальше рядами тянулись все адские пытки. Один из чертей вырывал язык у лгуна, привязанного к столбу. Он делал это медленно, искусно, понемногу; язык уже становился длиннее самого мученика; другой черт толок душу в ступе и производил при этом такой адский шум, что заглушал все остальное. Немного дальше мы увидели человека, которого заживо пожирали две змеи с женскими головами — белая и голубая. Белая змея при жизни была его женою, голубая — любовницей. Все средневековые японские пытки проходили пред нашими глазами. Насладившись вдоволь всеми ужасами, мы на прощание навестили Сай-но-Кавара и увидели Джизо с ребенком на руках, окруженного толпою детей, которые около него искали спасения от чертей, преследовавших их, страшных, с искаженными лицами и поднятыми дубинами.

Но ад оказался ужасно холодным; я удивился такой неподходящей температуре и мне вспомнилось, что в распространенных иллюстрированных книжках о Дзигоку я никогда не встречал адских пыток