Альберто Моравиа - Я и Он

"Его" внушения, такие тонкие и заумные, отвлекают меня. Ирена замечает это и спрашивает: — Что с тобой? О чем ты думаешь? — О сюжете, в котором идеально раскрывается характер Прото.

— А этот сюжет основан на реальных событиях? — Конечно.

— Расскажи.

— Предупреждаю, что сюжетец, как бы это сказать, крутоват.

Ирена смеется своим недобрым смехом, обнажая белоснежные остренькие клыки: — С чего это ты такой церемонный? Что-то случилось? Неожиданно я раскисаю и, несмотря на "его" яростный, негодующий крик: "Дурья башка, чучело, шут!", лопочу: — Случилось.

— И что же? — Просто я влюбился в тебя, а любовь, как известно, очень даже церемонна.

Она пожимает плечами: — Тебе кажется, будто ты влюбился, потому что я тебя оттолкнула. Ну да неважно. Рассказывай свой сюжет.

— А сюжет такой, — говорю я. — Да будет тебе известно, что с некоторых пор я являюсь этаким душеприказчиком Прото. Я не только пишу для него сценарии, но и выполняю роль секретаря, доверенного лица и посредника. Все его дела проходят через мои руки, ничто не обходится без моего участия. Моя комната расположена рядом с кабинетом Прото, он вызывает меня по переговорному устройству, я открываю дверь и предстаю пред его очами.

Замолкаю на секунду. На самом деле я описал положение о обязанности Кутики. Зачем я это сделал? Теперь понимаю. Просто мне приятно думать, что Кутика будет поступать именно так, как предписывает мой сюжет. Короче говоря, я мщу Кутике, хотя вынужден при этом наговаривать на самого себя. Продолжаю: — Так вот, сижу я как-то раз за своим столом, вдруг открывается дверь, и в комнату просачивается этакая миловидная пухляшечка лет двадцати. С нагловато-обескураживающим видом она подносит палец к губам и просит меня сохранять молчание. Затем прикрывает за собой дверь, подходит к столу и говорит: — Привратник не хотел впускать Лиллу. Только Лилле ума не занимать, она сама кого угодно вокруг пальца обведет. Как же она выкрутилась? Прикинулась, будто ей надо в туалет, и вот она здесь. Так что Лилла куда хочешь без мыла влезет. Спрашиваю ее: "А кто такая Лилла?" Отвечает: "Кто такая Лилла? На свете только одна Лилла — это я. Единственная настоящая, несравненная Лилла".

Несмотря на ее развязность, она показалась мне такой забавной, что я сразу почувствовал к ней симпатию и спросил: "И что я могу сделать для Лиллы?" По-прежнему говоря о себе в третьем лице, она отвечает: "Для Лиллы можно сделать только одно". — "И что же?" — "Представить ее Прото". — "А что Лилла хочет от Прото?" — "Что может хотеть Лилла от Прото? Конечно, роль в каком-нибудь фильме". — "Ах, вот оно что! Ясно, хотя и не очень оригинально". Она не улавливает иронии и продолжает, прохаживаясь взад-вперед по комнате: "Лилла знает, что она — прирожденная актриса. Через год, самое большее два, она станет самой знаменитой и высокооплачиваемой актрисой итальянского кино. Лилла просит только об одном: поговорить с Прото. Об остальном она сама позаботится". — "Что значит "сама позаботится?" — "Она обо всем позаботится с помощью безотказного средства". — "И что же это за безотказное средство?" Ты не поверишь, она становится посреди комнаты, берется обеими руками за край юбки и задирает ее со словами: "Вот оно — безотказное средство Лиллы". В тот же миг открывается дверь и высовывается Прото. Смотрит на меня, потом на Лиллу, стоящую посреди комнаты с задранной юбкой, и раздраженно спрашивает: "Что, собственно, тут происходит?" Отвечаю: "Вот эта девица желает с тобой поговорить". Прото снова переводит на нее взгляд. Она уже опустила юбку и улыбается как ни в чем не бывало. "Вы, простите, кто?" С напевной интонацией девица мгновенно выдает: "Кто я? Кем я еще могу быть, как не Лиллой? Единственной, настоящей, неповторимой Лиллой?" Такая бесцеремонность вроде бы вызывает у Прото любопытство. "И вы хотите со мной поговорить?" — "Да, доктор Прото, Лилла желает побеседовать с вами. Лилла, доктор Прото, сочтет себя самой счастливой девушкой в мире, если вы пригласите ее в свой кабинет для короткого делового разговора". Прото кривится мрачноватой усмешкой, слегка обнажая зубы, наконец он бросает в ответ: "Ну разве что для делового разговора" — и отступает, давая ей пройти. Лилла входит первой, не забыв при этом смерить меня торжествующим взглядом. Прото следует за ней и закрывает дверь.

— А потом? — Ждал я очень долго, почти час. В конце концов из переговорного устройства доносится: "Рико, зайди ко мне". Вскакиваю, открываю дверь. Прото сидит за письменным столом, подперев ладонью лицо. Лилла сидит перед ним. Она о чем-то говорит, а он — хочешь верь, хочешь нет — "плачет". Представь себе, его жуткие, остекленевшие, безумные глаза блестят слезами, а носовой платок в руке превратился в мокрый комочек. Лилла, та самая Лилла, тоже как будто взволнована, правда не настолько, чтобы не замечать впечатления, производимого ее рассказом. Естественно, это рассказ о себе, и меня поражает, насколько он безнадежно банален, хотя и берет за душу. Но, несмотря на всю мою чувствительность, я не могу удержаться от улыбки, слушая затасканные, шаблонные выражения, которыми девица шпарит напропалую. Зато Прото не до улыбок. Он прямо-таки растроган и обливается слезами, то и дело повторяя: "Бедняжка, бедняжка, бедняжка" — тихим, твердым голосом, словно говоря сам с собой. Что до меня, то, застыв у двери, я жду, когда все это кончится. И тут Лилла заключает: "Вот и вся история Лиллы, доктор Прото. Веселого мало, правда? Но Лилла смелая, Лилла упрямая, Лилла никогда не терялась, даже в самых кошмарных передрягах. Лилла знает, что рано или поздно она победит. А теперь, доктор Прото, Лилла здесь, перед вами. — И добавляет: — Доктор Прото, делайте со мной что хотите, решайте сами: любое ваше решение Лилла примет с благодарностью". В этот момент я смотрю на девицу и вижу, что ее губы густо накрашены помадой; перевожу взгляд на Прото и вижу, что приблизительно та же помада отпечаталась, подобно лихорадке, на его бледно-розовых губах. Затем Прото произносит: "Знаете, а ваш рассказ меня тронул. Смотрите, я даже всплакнул. Вы можете быть довольны. Я никогда не плачу, даже в кино". Приободрившись, девица спрашивает: "Так, значит, Лилла может надеяться?" — "Конечно. Надеяться никогда не вредно". — "Правда?" — "Правда". Ты не поверишь: тут Лилла нагибается, хватает Прото за руку и целует ее. Прото милостиво позволяет ей это сделать и затем роняет: "А теперь подожди немного в приемной. Мне нужно переговорить с моим коллегой Рико".

Лилла выходит. Прото долго смотрит на меня, не говоря ни слова, и наконец взрывается: "Какого черта ты приволок сюда эту ненормальную?" Я негодую: "Извини, но ты же сам…" Он продолжает: "Она прямо с порога заявила: Лилла умница каких поискать, и, если доктор Прото не возражает, она тут же готова это доказать. Короче, не успел я и глазом моргнуть, как она уселась мне на колени и давай показывать все, на что горазда. В общем, потом я ей говорю: "Сядь-ка вон туда и расскажи о себе". А теперь послушай меня, Рико; ради всего святого, сделай одолжение, убери ее с глаз долой, чтобы духу ее здесь не было. Ясно? Никогда". Я, натурально, спрашиваю: "А что, собственно, я ей скажу? И как это, по-твоему, сделать?" Отчетливо произнося каждый слог, он отвечает: "Делай с ней что хочешь. Я тебе ее дарю. Усек? Да-рю".

На этом сюжет о Лилле закончен.

"— Отлично придумано! — взвизгивает "он". — Особенно про подарок. Просто блеск! Дарить — это еще лучше, чем покупать или продавать. Молодчина!" Отношу все эти дифирамбы на счет моей фантазии, а сам тем временем украдкой поглядываю на Ирену, пытаясь определить, произвела ли моя выдумка хоть какой-нибудь эффект. Чувствую, что произвела. В начале моего рассказа Ирена сидела сдвинув ноги и слегка наклонившись вперед. Теперь она почти развалилась на подушках, а ноги, казавшиеся недавно припаянными одна к другой, вытянулись изпод юбки и откровенно раздвинулись. Ирена уперлась локтями в спинку дивана и уставилась на меня рассеянным, беззащитным взглядом.

— Что ты сделал с Лиллой, — спрашивает она наконец, — после того как Прото подарил ее тебе? Невольно думаю о том, как поступил бы в подобных обстоятельствах Кутика, и отвечаю: — Нетрудно представить.

— Так что же? Выдерживаю паузу и с педантичной точностью поясняю: — Она, понятное дело, не соглашалась. Тогда я дал ей понять: будет дурить — забудь о роли. Короче, поломаласьполомалась и обломалась.

— Паршивец! Я не обижаюсь, хотя, видит бог, не заслуживаю такого оскорбления, во-первых, потому, что оно относится не ко мне, во-вторых, потому что Ирена произнесла его ласковым, томным голосом. Однако неожиданно я понимаю, что самый разговор, а точнее, наши отношения поддерживаются уже не между Иреной и мной, а между Иреной и "им". С одной стороны — полуразвалившаяся на диване Ирена с вытянутыми расставленными ногами; с другой — "он", возбужденный сверх всякой меры. Что до меня, то, как это обычно бывает в подобных случаях, я оказываюсь вне игры. Правда, если обычно я принимаю эти условия и мне даже приятно наблюдать за "его" действиями из укрытия, где я ощущаю себя в безопасности и сполна могу насладиться созерцанием происходящего, то теперь "его" победа почему-то вызывает во мне внезапное и непривычное чувство, напоминающее ревность. Да, я влюбился в Ирену и, пусть кому-то это покажется невероятным, ревную ее к "нему"; меня коробит от одной только мысли, что мне Ирена предпочла "его". Это равнозначно тому, что секс берет верх над любовью. Резко я говорю: — Для начала сядь нормально.