Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл. Новые письма

Шейна-Шейндл

Может, ты думаешь, Мендл, что у нас не нашлось охотников сложиться и открыть еще один лузион? В Егупце, говорят они, двадцать лузионов, а в Варшаве — сорок, так в Касриловке, дескать, может быть два. Они просто позавидовали Шлойме-Велвелу-шарлатану, позавидовали тому, что у него есть заработок, и такой легкий заработок. Как говорит мама: «В Писании сказано, пока человеку не положат черепки на глаза, желает его сердце всего, чего глаза видят…»

(№ 182, 20.08.1913)

34. Менахем-Мендл из Варшавы — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку.

Письмо девятнадцатое

Пер. Н. Гольден

Моей дорогой супруге, разумной и благочестивой госпоже Шейне-Шейндл, да пребудет она во здравии!

Прежде всего, уведомляю тебя, что я, слава Тебе, Господи, нахожусь в добром здравии и мире. Господь, благословен Он, да поможет и впредь получать нам друг о друге только добрые, спасительные и утешительные вести, как и обо всем Израиле, — аминь!

Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что твои касриловские сионисты совершают большую ошибку, думая, что я «переметнулся», из сиониста превратился в территориста. С чего бы это? Я никогда не был ни сионистом, ни территористом. Я всегда был евреем, евреем и останусь… Ты боишься, что из-за того, что я не ношу на себе печать «Сион», а на лбу у меня не нарисована звезда Давида, я не поеду со всеми сионистами на конгресс в Вену? А ведь у меня, когда я слышу слово «Сион» или «Иерусалим», дух захватывает. Я воспламеняюсь, и меня охватывает тоска по нашему старому дому и нашему царству, и душа жаждет, рвется наружу, страстно желая того, чего нет, лишь бы своего, хотя бы своего еврейского городового, хотя бы свой еврейский паспорт, напечатанный еврейскими буквами: «Зе гапаспорт шаех лехарабейну мохарар менахем-мендл миэрец-исроэл»[389]. Ой, как до этого дожить? Но, по правде говоря, зачем нам себя дурачить? Пусть нам хоть даром дадут тринадцать ангол с восемнадцатью гальвестонами[390] да со всей Америкой в придачу, разве не отдадим мы все это за единственный клочок земли в Стране Израиля? Скажешь, глупо! А что прикажешь делать, например, с «И в Иерусалим, город Твой, по милосердию Своему возвратись»? А с «И да увидим мы своими глазами, как вернешься Ты, по милосердию Своему, в Сион»[391], ведь эти слова мы произносим три раза в день во время молитвы? Или же, к примеру, что станет с «И восстанови Иерусалим, святой город» в послетрапезном благословении? Вычеркнуть? Выкинуть? Вот так справедливость! Нет уж, дорогая моя супруга, нет нам ничего ближе Земли Израиля. С другой стороны, я, говоришь ты, все готов отдать за Анголу? Это потому, что эту Анголу нам предлагают почти даром, и потому, что я покамест нигде не вижу никакой иной страны для евреев. Нету, хоть ложись да помирай! Глупенькая, да если завтра нам найдут другую страну, я тут же стану писать в поддержку этой страны, не спрашивая, какая лучше, какая хуже, лишь бы страна, потому что мы горим, а когда горят, бегут — так уж устроен человек…Чему это подобно? Это подобно тому, как если бы обнаружили человека, лежащего полумертвым в чистом поле, три дня не евшего, и спросили у него: «Скажи, голубчик, чего тебе больше хочется — мясного или молочного?» Не спрашивайте его! Дайте ему мясного, дайте ему молочного, дайте хоть паревного[392] — лишь бы с голоду не помер!.. Дал бы Бог, слышишь ли, чтобы было что дать, то есть дал бы Бог на «расходы», иначе говоря, чтобы достало эмигрантов и для Земли Израиля, и для Америки, и для Анголы, и еще для какой-нибудь страны. С другой стороны, а как быть с тем, что и та малость евреев, что есть, рассыплется? Рассеется и распространится среди народов? Это старое проклятие, но все же это лучше, чем сидеть в вечной тесноте и глодать друг друга, как ты говоришь, заживо или же креститься, как это нынче у вас там делают сотни и тысячи за неимением выбора…

Короче, пусть они, я имею в виду ваших касриловских сионистов, сначала ознакомятся с моим проектом для Анголы и с моим проектом для Земли Израиля и только потом пусть скажут, «выкрест» ли я, как они меня называют, или же я им — настоящий друг, в котором есть еврейский пыл, чутье торговца и дальновидность. Не стану перед тобой хвалиться, как другие, ни говорить, что я величайший дипломат. Я всего лишь тот, кто денно и нощно погружен в политику, сижу, как говорится, у самого источника, встречаюсь с разными людьми и от каждого научаюсь. Возьми, к примеру, такого человека, как Хаскл Котик. Можешь говорить о нем что угодно, и ваши касриловские умники могут насмехаться над его братством «Ахносес кале», сколько душа пожелает, но я скажу тебе так, как говорили наши мудрецы: «Кто мудр? Тот, кто учится у каждого. Кто умный? Кто научается от любого»[393]. От этого человека я усвоил то, что дороже всяких денег. Нет этому цены! То есть ты, конечно, спросишь, чего же такого я от него усвоил? От него я усвоил, что любой проект должен быть изложен на бумаге, разбит на параграфы, для всякой вещи — отдельный параграф. Все должно быть хорошенько обдумано, рассчитано, взвешено и обговорено, чтобы впоследствии не возникало никаких вопросов и разногласий. Мой проект для Анголы содержит в себе более сотни параграфов и состоит из двух частей. Первая часть касается хозяйственных вопросов, как следует заселять эту страну, содержит указания, как следует все организовать. А во второй части речь идет о деньгах, как сделать так, чтобы на все это были деньги. Пересказать тебе, дорогая моя супруга, весь проект целиком — вещь невозможная! Он занимает более двадцати больших листов, исписанных с обеих сторон. Однако суть, если хочешь, я могу тебе вкратце изложить — сама скажешь, что все ловко придумано, лучше не бывает.

Прежде всего, я решил так, что страна должна быть поделена на колонии. Но не просто на колонии, не как попало, а с таким расчетом, чтобы каждый колонист владел не более чем двумястами десятинами земли и чтобы в каждой колонии было не более пятидесяти таких колонистов, которые будут заниматься земледелием, и все пятьдесят колонистов — как одна семья. Каждый колонист со своим семейством поселится в своем доме со своим хозяйством, но в поле на работу будет выходить не один, а с остальными сорока девятью колонистами, все вместе. Ты, вероятно, спросишь, с чего это вдруг «все вместе»? Надобно тебе это разъяснить. Земледелие, чтоб ты знала, дело трудное. Помимо того что надобно знать как, надобно еще и уметь… Не приходится отрицать — еврей не для того был создан. Он не способен к тяжелой работе. Плохо дело? Есть выход. Англичане придумали машину для обработки земли, послушай-ка, что эта машина делает: для нее не требуется ни лошадей, ни быков, ни людей. То есть просто садишься на нее, крутишь руль, а машина едет и распахивает тебе две сотни десятин земли одним махом! Но распаханная земля такова, что ее еще требуется бороновать. Берем нашу машину, вынимаем плуг, вставляем борону, поворачиваем руль, и она тебе боронует всю пашню. Затем надо сеять. Вынимаем борону и вставляем сеялку. Затем наступает время жатвы, и нужно собирать урожай. Вставляем в машину серп и жнем. Затем требуется вязать снопы. Затем требуется молотить зерно, и машина становится молотилкой. А если хочешь корчевать лес, выкорчевывать деревья, она тебе корчует лес — короче, Божье благословение! Сижу я себе на этой машине, гляжу в святую книгу, или молюсь себе, или же повторяю главу из Псалтири, а она делает за меня все, что мне нужно. Лишь один недостаток есть у этой машины — она стоит денег. И немало! На наши деньги выходит не меньше десяти тысяч рублей. Но для пятидесяти колонистов разве это деньги? По две сотни с колониста — и готово! И то — не наличными. Даже самые лучшие машины отдают нынче в рассрочку. Так обстоит дело и с большими машинами, так с машинами поменьше, которые нужны для приусадебного хозяйства, все может быть общим. К примеру, нынче вот вышло из моды доить корову руками. Одна машина может выдоить сразу пятьдесят коров. Или же, например, высиживание цыплят. Раньше сажали на яйца квочку, она сидела, сидела и привыкала высиживать. Нынче же выдумали нечто вроде печки, под которую можно подложить яиц столько, сколько пожелаешь. Сто дюжин яиц, тысячу дюжин яиц — и из-за сильного тепла цыплята вылупляются сами собой. Разве не благодать? Понятно, что хозяин двухсот десятин не в состоянии иметь все машины, а для пятидесяти хозяев выписать сразу все перечисленные машины ничего не стоит.

Короче, теперь ты сама видишь, что мой проект[394] был разработан с умом и расчетом и учел все, от мелочей до главного. К примеру, у меня все устроено так, что в каждой земледельческой колонии из пятидесяти семейств есть собственный шойхет, собственный бесмедреш и, не рядом будет помянута, собственная баня, собственные хедеры, даже собственный рынок — все предусмотрено заранее. Таких земледельческих колоний по пятьдесят семейств в каждой выходит десять. Затем идет город. На десять колоний один большой город. В городе может проживать уже несколько тысяч семейств, которые ведут торговлю, строят фабрики, железные дороги, мельницы, заводы, открывают лавки, торгуют зерном, шпегелируют на бирже, как это обычно бывает в больших городах, но все необходимое: хлеб, молоко, сыр и масло, картофель, лук, редьку, петрушку и прочие овощи — они получают из тех десяти земледельческих колоний. За этим большим городом идут еще десять земледельческих колоний по пятьдесят семейств в каждой, и снова большой город, в котором живет несколько тысяч семейств с их фабриками, мельницами, лавками, биржами, ярмарками и прочим, и так далее по всей территории страны. Земледельческие колонии обязаны обеспечивать большой город деньгами и людьми. Деньгами — имеется в виду налог, который каждый обязан платить, а людьми — имеются в виду солдаты, то есть колонии посылают всех достигших двадцати одного года (помимо перворязрядных[395], то есть единственных сыновей) в город, а в городе из них уже делают солдат, которые их же, колонистов то есть, и защищают в случае, если вдруг начнется война или нападение, а также служат в полиции… А на деньги, получаемые от налога, содержат еврейские гимназии и университеты, в которые принимают всех, евреев и неевреев, легко и просто, без всяких процентов и норм для чужаков. И вообще, тебе следует знать, что в моем проекте нет слова «чужак» и слова «права». У меня не существует ни «чужаков», ни «своих» — права имеют все, поскольку раз уж перед Богом, благословен Он, который сотворил человека, все люди равны, то что уж говорить о человеке среди людей!..