На восходе солнца - Василь Быков

Разведчик, бросив гармошку, в изнеможении упал на диван.

На стуле, трясясь плечами, беззвучно плакал старший техник-лейтенант.

— А ну давай стол! Пир будет, славяне!.. — скомандовал майор.

— Мир, браточки! Неужели жить будем, ха-ха-ха! — не мог уняться разведчик.

В зале горит фонарь и несколько свечек. На большом столе посреди зала оживленная Ирма расставляет фарфор. Ирме помогает майор, но он все делает неумело, и Ирма перекладывает его ножи и вилки, раздвигает тарелки. Развед­чик финкой вскрывает банки свиной тушенки. Васюков режет хлеб, и Зина раскладывает его по ломтю на тарелку.

— Нет, нет, так надо! — говорит Ирма и, со­брав хлеб, складывает его в серебряную хлеб­ницу. Тем временем появляется старик с тем­ной бутылкой в руках. Ананьев шагает навстре­чу.

— Что такое? Шнапс?

— Никс шнапс. Зер гуте вин! Прима вин!

— А ну, а ну! Гляди ты! Тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Вот это выдержка!

— Да это не выдержка. Это год основания фирмы,— говорит разведчик.

— Да ну, знаешь ты! Сейчас вот проверим! Зина, а ну! У нас тоже кое-что найдется,— го­ворит майор, и Зина с гордостью ставит на стол алюминиевую флягу.

— Спиритус вини! Понятно?

— Браточки, значит, жить будем! Жить бу­дем, вы это понимаете? — не утихает развед­чик.— Ох, и напьюсь же я! Старший лейтенант, а вы почему такой... кислый? — обращается он к старшему технику-лейтенанту.

— Чего же мне радоваться? Чему мне радо­ваться? — с надрывом говорит старший лейте­нант.— У меня никого. Ни жены, ни детей. Я вот уцелел, а зачем?..

— Ладно, ты это брось — зачем? Жить бу­дешь, новую семью заимеешь,— говорит май­ор.— А ну давай, рассаживайся! Батя, ты тоже садись, Ирмочка, вот сюда, рядом, ты, Зина, то­же. Давай, наливай. А что, в такие маленькие?

Все рассаживаются, старик торжественно на­ливает из темной бутылки по полрюмки вина каждому.

— А ну, давай! Киданем за Победу! Все-таки мы ее дождались — придавили гада. Правда, господа немцы? — говорит Ананьев.— Ну, за тех, кто не дождался.

Все выпивают, и Ананьев недовольно зажму­ривается.

— Ну, тоже мне вин! Ни в гузе, ни в роте! А ну дай нашу фляжечку. Что это за победа!

— Гут, гут вин, — говорит старик, отпив по­ловину рюмки.

— Нормальная мадера,— говорит разведчик.

— Вкусное вино, да,— говорит Зина. Ирма живым взглядом окидывает русских, все боль­ше задерживаясь на майоре. Она оживленна и даже захмелела вроде.

— Гут! Гут! Карашё!

— Ерунда! Вот давайте я вам... А ну, старик, твою чарку.

Ананьев наливает из фляги старику, Зине, пытается плеснуть Ирме, но та уклоняется. По­том наливает всем остальным и себе в большой граненый фужер.

— А теперь... А теперь я вам должен ска­зать,— начинает Ананьев, но вдруг замолкает и вопросительно поворачивается к Зине.— Ска­зать, а, Зинка?

Зина, понимающе зардевшись, пожимает пле­чами.

— Раз такое дело... А чего скрывать? — гово­рит майор и, обняв одной рукой Зину и держа в другой свой бокал, объявляет: — Мы вот до­говорились... Чтоб после Победы. Но вот же победа, а? В общем, мы женимся. Правда, Зина?

Зина застенчиво подтверждает кивком голо­вы, и все за столом шумно приветствуют эту но­вость. Разведчик кричит:

— Горько!

Ананьев, не заставляя себя уговаривать, об­нимает Зину, та поднимает ему навстречу сча­стливое лицо, и они целуются.

— Браво, браво! — запоздало что-то поняв, хлопает в ладоши Ирма, старик растерянно улы­бается доброй улыбкой. Все оживлены, только старший техник-лейтенант безучастно смотрит перед собой, никак не реагируя на происходя­щее за столом.

— Ах, чего только на войне не бывает! — го­ворит разведчик.

— Все, конец, о войне больше ни звука! — обрывает его Ананьев и обращается к Зине.— Теперь будешь мне рожать ребятишек. Взвод автоматчиков, не меньше!

— И одну девочку. А как же! Санинструкторша ведь положена,— смеясь, говорит Зина.

— Согласен. Одну, но не больше. Тремя жен­щинами я не укомандую. Хотя бы с одной упра­виться.

— Вот ехала санинструкторшей, а приеду же­ной замкомполка. Чудеса! — счастливо хохочет Зина.— Вот подфартило!

— Не тебе одной подфартило. Победа! — го­ворит Ананьев и поднимает бокал.— А ну, еще раз за Победу!

Однако он не успевает выпить, как рядом вскакивает Ирма.

— Ахтунг! Айн момент!

Она бежит к двери, за ней, что-то вскрикнув и поставив на край стола рюмку, выбегает ста­рик. Ананьев хмурится.

— Что такое? Чего они еще?

Но никто не знает, все настороженно ждут. И майор кивает Васюкову:

— А ну, глянь там!

Васюков, отодвинув стул, выходит в сосед­нюю комнату — кабинет архитектора. Откуда-то доносятся голоса Ирмы и старика. Васюков рас­пахивает еще одну дверь. Сзади к нему подбе­гает шофер Воробей с фонариком, луч которого освещает незнакомого человека, остановившего­ся на ступеньках винтовой, круто уходящей вверх, лестницы. Его за руку тянет Ирма, ста­рик что-то взволнованно говорит ей, по-видимо­му, возражая ее намерению.

Человек хмурится от яркого света и спускает­ся на ступеньку ниже. В свете фонаря видны военные брюки, заправленные в короткие гет­ры, молодое, испуганное лицо, густая копна светлых волос рассыпалась на голове.

— Кто такой?

Что-то быстро приговаривая, Ирма тянет его за руку к выходу из комнаты, старик, замол­чав, отступает в сторону, Васюков с Воробьем, все освещающим незнакомца, освобождают про­ход и идут следом. И Ирма вводит человека в зал.

— Майн гатте! — торжественно говорит она.— Никс, никс зольдат, никс офнцнр — майн гатте. Пауль Шнаке!

— Муж?

Все напряженно вглядываются в незнакомца, на котором при тусклом свете свечей можно, однако, разглядеть немало примет недавнего еще военного. Но Ирма с такой доброжелатель­ностью представляет его, что опасения русских постепенно рассеиваются.

— Ага! — говорит Ананьев.— Попятно! Дра­панул, значит?

Немец сдержанно осматривает собравшихся и вдруг говорит четко, но с сильным акцентом:

— Капитуляция!

— Во, молодец! Ну раз капитуляция — са­дись! Садись, черт с тобой. Значит, навоевался? Где воевал: пехота, танки? Авиация?

— Никс авиация. Гренадир группе.

— Говорит, в пехоте,— понял разведчик.

— А, в пехоте. Тогда давай, за Победу! За на­шу Победу! Над вашим Гитлером.

Ананьев наливает ему из фляги в свободный фужер, и немец, стукнув каблуками, четко про­износит:

— Гитлер капут!

— Вот-вот! Наконец-то! За великий капут. И надолго.

Все выпивают.

В зале в разгаре пирушка, фляга уже пуста, бутылка тоже. Разведчик играет на своей гар­мошке, Ананьев пытается обнять Ирму, та, смеясь, уклоняется, старик курит самокрутку