Сельма Лагерлёф - Предание о старом поместье

И даже после того, как он умер, мешок и скрипка по-прежнему оставались на своем месте. И всякий раз при виде их сердца наследников старика, его сына и внука, преисполнялись благодарности. Ведь с помощью этих нехитрых предметов дед добыл для них Мункхюттан, а лучше Мункхюттана не было, по их мнению, места на всем белом свете.

Трудно сказать, почему так случилось, скорее всего из-за того, что жилось им в поместье счастливо, весело и беззаботно, но члены семейства Хеде чересчур горячо были привязаны к Мункхюттану, и это в конце концов не принесло им счастья. Гуннар Хеде, пожалуй, больше всех любил свою родовую усадьбу, и про него даже говорили, что не он владеет поместьем, а поместье владеет им.

И не сделайся он рабом этого большого, продуваемого ветрами дома, нескольких акров пашни и леса и нескольких старых яблонь, он, может статься, и продолжил бы свои занятия в Упсале или, что еще лучше, всерьез занялся бы музыкой, которая, судя по всему, и была его истинным жизненным призванием. Но когда он, возвратясь домой из Упсалы и узнав о положении дел, понял, что усадьбу и впрямь придется продать, если он в самое ближайшее время не сумеет раздобыть много денег, он сразу же отбросил все свои планы и решил стать бродячим торговцем, каким некогда был его дед.

Мать Гуннара Хеде и его невеста заклинали его лучше продать имение, но не жертвовать ради него всем своим будущим, однако он был непреклонен. Он переоделся в крестьянское платье, накупил товару и пошел бродить по дорогам. Он рассчитывал, что за два-три года торговли сумеет заработать достаточно денег, чтобы выплатить долги и спасти имение.

И в отношении поместья план его вполне удался. Но на себя он навлек ужасную беду.

Хеде уже с год ходил по дорогам, когда ему пришло в голову попытать счастья и разом сорвать огромный куш. Он отправился далеко на север и купил там стадо коз, примерно сотни две. Он и его товарищ решили перегнать стадо на ярмарку в Вермланд, потому что козы стоили там вдвое дороже, чем на севере. Если бы ему удалось продать всех коз, он совершил бы весьма прибыльную сделку.

Был еще только ноябрь, и земля была голая, когда Хеде и его товарищ пустились в путь со своим стадом. Сначала все шло хорошо, но на следующий день, когда они ступили в большой лес, тянущийся на десятки миль, начался снегопад. Снег валил густо, поднялся ветер, разыгралась буря. Вскоре животным стало трудно пробираться вперед по снегу. Козы — животные крепкие и выносливые, и они довольно долго сопротивлялись непогоде, но буран продолжался несколько дней и ночей, и к тому же стоял жуткий холод.

Хеде делал все, что мог, чтобы спасти животных. Но с началом снегопада он не в состоянии был раздобыть для них ни корма, ни воды. После того как они целый день шли по глубокому снегу, ноги у них были изранены в кровь, каждый шаг причинял им мучительную боль, и они отказывались двигаться дальше. Первую козу, которая легла на дорогу и не захотела встать, чтобы идти вслед за стадом, Хеде поднял на плечи и понес. Но когда на дорогу легла вторая, а за ней третья, он понял, что все равно унести всех не сможет. Ему ничего не оставалось, как отвести от них взгляд и двинуться дальше.

Вам, наверное, известно, что такое лес, тянущийся на десятки миль. На многие мили вокруг не встретишь ни усадьбы, ни избушки, один только лес и лес — длинноствольный сосняк с твердой корой и высоко растущими ветками. Здесь не найдешь молодого подроста с мягкой корой и мягкими ветками, которые животные могли бы разжевать. Если бы не снег, они миновали бы этот лес за каких-нибудь два-три дня, но теперь они так и не сумели пройти его. Все животные полегли здесь, да и люди сами едва не погибли.

И за все это время им не встретилось ни одной живой души. Никто не пришел им на помощь.

Хеде пробовал разгребать снег, чтобы животные могли питаться мхом, но снег все падал и падал, и мох примерз к земле. Да и можно ли было таким способом раздобыть корм для двухсот голов? И все-таки он не падал духом до тех пор, пока животные не начали жалобно блеять. В первый день пути это было бойкое, подвижное и довольно шумливое стадо. Немалого труда стоило ему уследить за тем, чтобы животные не разбегались в стороны и чтобы они не затоптали друг друга насмерть. Но когда они поняли, что им не спастись, нрав их переменился и они точно обезумели от страха. Они начали блеять, но не тоненько и слабо, как обычно блеют козы, но зычно, отчаянно. И чем труднее им приходилось, тем громче они блеяли. И когда Хеде услышал это громкое, исступленное блеяние, он начал опасаться, что рассудок его не выдержит.

Лес был глухой, безлюдный, и помощи здесь ждать было неоткуда. Козы одна за другой валились на дорогу. Снег, кружа над ними, покрывал их тела. Когда Хеде, оглядевшись назад, увидел этот ряд холмиков с торчащими наружу рогами и копытцами, в голове у него помутилось. Он ринулся на животных, превратившихся в снежные холмики, взмахнул бичом и начал стегать их. Это был единственный способ их спасти, но животные не трогались с места. Он хватал их за рога и тащил вперед. Они позволяли себя тащить, но сами не делали ни шага. Когда он отпускал их, они лизали ему руки, словно бы прося помочь. Как только он приближался к ним, они вновь принимались лизать ему руки.

Все это так потрясло Хеде, что он почувствовал, как сходит с ума.

Быть может, это происшествие и не имело бы для него столь ужасных последствий, если бы он, после того как в лесу все было кончено, не отправился сразу же к той, которая была ему дороже всех на свете. Нет, это была не его мать, это была его невеста. Он вообразил, что должен немедля отправиться к ней и сообщить, что потерял огромные деньги и теперь еще долгие годы у него не будет средств, чтобы жениться. Но наверняка он отправился к невесте именно затем, чтобы услышать от нее, что она по-прежнему горячо любит его, несмотря на приключившееся с ним несчастье. Он надеялся, что это поможет ему изгнать из памяти лес, тянущийся на десятки миль.

Может быть, ей и впрямь удалось бы его спасти, но она не захотела. Она и без того уже была недовольна тем, что он ходит по дорогам с мешком и выглядит как простолюдин. Ей казалось, что из-за этого она больше не может любить его, как прежде. А когда она услышала, что еще много лет придется вести такую жизнь, то сказала, что больше не станет его ждать. И тогда Хеде почти лишился рассудка.

Впрочем, он был не совсем сумасшедший. У него еще хватило здравого смысла настолько, что он мог продолжать торговлю. Дела у него пошли даже лучше, чем прежде, потому что люди забавлялись, дразня его, и он был всегда желанным гостем в крестьянских избах. Люди донимали его своими насмешками, но ему это было только на руку, потому что он заботился лишь о том, чтобы разбогатеть.

Через несколько лет он заработал достаточно, чтобы выплатить все долги, и теперь мог бы без забот жить в своей усадьбе. Но он этого не понимал. Тупо и бессмысленно продолжал он ходить по дворам, не подозревая о том, что является владельцем богатого поместья.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Рогланда — так назывался приход в глубине Восточного Вермланда, на самой границе с Далекарлией.[3] Здесь находилась большая усадьба пробста и маленькая, нищая усадьба его помощника, младшего пастора. Однако обитатели маленькой усадьбы при всей их бедности оказались людьми столь милосердными, что взяли на воспитание приемыша. Это была девочка по имени Ингрид, и попала она в усадьбу, когда ей было тринадцать лет.

Пастор увидел ее однажды на ярмарке. Она сидела перед шатром канатоходцев и безутешно плакала. Пастор остановился и спросил, отчего она плачет. И она рассказала ему, что ее слепой дедушка умер и теперь у нее на всем белом свете не осталось никого из родных. Она странствует с четой акробатов, и они очень добры к ней, но ей горько, что она такая бестолковая и никак не может научиться ходить по проволоке, чтобы помочь своим благодетелям зарабатывать на хлеб.

И столь трогательным показалось пастору горе этого ребенка, что он был взволнован до глубины души. Он решительно сказал себе, что не может оставить это юное создание на погибель у каких-то бездомных бродяг. Он вошел в шатер и, застав здесь господина и госпожу Блумгрен, предложил им отдать ему девочку на воспитание. Старые акробаты расплакались и сказали, что, хотя из девочки никогда не получится цирковой артистки, они все-таки хотели бы оставить ее у себя. Но потом они рассудили, что девочка будет счастливее, если станет воспитываться в настоящем семейном доме, у людей, которые живут оседло. И они согласились отдать Ингрид господину пастору, если только он пообещает, что она будет для него все равно что родное дитя.

Пастор обещал им это, и с той поры девочка жила в пасторской усадьбе. Это был тихий и кроткий ребенок, о котором все окружающие заботились нежно и любовно. На первых порах приемные родители души в ней не чаяли, но когда она подросла, в ней развилась сильная склонность к мечтам и фантазиям. Мир видений и грез увлекал ее настолько, что, случалось, средь бела дня она роняла работу из рук и погружалась в мечтания. Пасторше, женщине проворной, работящей и суровой, это было не по нраву. Она жаловалась, что девочка ленива и медлительна, и до того донимала ее своей строгостью, что та в конце концов превратилась в несчастное, запуганное существо.