Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер

Он извлек их из-под кровати и, открыв тот, что побольше, принялся укладывать в него пиджаки, брюки и прочее, а я, расположившись в кресле, начал вводить его в курс последних событий.

— Так вот, Дживс, ваш план сработал без сучка и задоринки.

— Чрезвычайно рад это слышать, сэр.

— Конечно, этот ужас будет долго преследовать меня по ночам в кошмарных снах. Умолчу о том, что это вы меня в него втравили, скажу лишь, что заговор удался. Благословение вылетело из дядюшки, как пробка из шампанского, теперь ничто не помешает Стиффи и Пинкеру предстать пред алтарем.

— Чрезвычайно удачный поворот событий, сэр. Значит, реакция сэра Уоткина оказалась именно такой, как мы ожидали?

— О, Дживс, такого мы и не ожидали. Вам доводилось наблюдать, как могучая шхуна становится игрушкой разъяренной стихии?

— Нет, сэр. Я предпочитаю бывать на побережье в тихие дни.

— Именно такой образ возник в моем воображении, когда я сообщил ему, что желаю стать его племянником, женившись на Стиффи. Он был ну в точности гибнущий «Геспер».[38] Помните? Он плыл по бурному морю, а капитан еще взял с собой юную дочь, чтобы одному не скучно было.

— Да, сэр. Ее глаза — цветущий лен, лицо — нежнейший рассвет, а грудь бела, как ландыша цвет.

— Совершенно верно. Так вот, я говорил, ветер перевернул шхуну, и во все щели хлынула вода. А когда появилась Стиффи и сказала, что это ошибка и что на самом деле жених — Растяпа Пинкер, его радости не было границ. Он тут же дал согласие на их брак. Так спешил, что даже заикался. Но зачем я все это рассказываю вам, Дживс, только время трачу на пустяки. Сейчас вы услышите настоящую сенсацию. После таких событий правительства подают в отставку. Я раздобыл блокнот.

— Неужели, сэр?

— Да, это святая истина. Я увидел его в руках у Спода, отобрал, и в эту самую минуту Гасси показывает его мисс Бассет и смывает со своего имени грязь. Не удивлюсь, если они уже заключили друг друга в пылкие объятия.

— Это ли не цель желанная,[39] сэр?

— В самую точку, Дживс.

— Стало быть, вам не о чем больше тревожиться, сэр?

— Абсолютно не о чем. Я чувствую несказанное облегчение. Будто у меня на шее висел жернов, и вот я его сбросил. Я готов петь, танцевать. Не сомневаюсь, что Мадлен будет довольно увидеть проклятущий блокнот, и все уладится.

— Думаю, так и случится, сэр.

— Ты должен знать, Берти, — произнес Гасси, который появился в этот миг в дверях, похожий на привидение, которое к тому же пропустили через пресс для отжимания белья, — случилось непоправимое. Свадьбе не бывать.

ГЛАВА 11

Я схватился за голову, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

— Не бывать?

— Не бывать.

— Твоей свадьбе?

— Моей.

— Не бывать твоей свадьбе?

— Именно так: не бывать.

— Ты в своем уме?

— В своем.

Не знаю, как поступила бы на моем месте Мона Лиза. Наверное, так же, как я.

— Дживс, — сказал я. — Бренди.

— Слушаюсь, сэр.

Дживс улетучился, дабы выполнить миссию по оказанию милосердия ближнему, а я перенес все свое внимание на Гасси, который метался по комнате как слепой, вот-вот начнет рвать на себе волосы.

— Это невыносимо! — простонал он. — Для меня жизнь без Мадлен — не жизнь!

Конечно, от подобных высказываний оторопь берет, однако о вкусах не спорят. Один на девушку молится, а другого от одного ее вида тошнит. Помню, даже моя тетка Агата вызвала когда-то у покойного Спенсера Грегсона роковую страсть.

Бродя по комнате, Гасси наткнулся на кровать и воззрился на лежавшую на ней свитую в жгут простыню.

— Я думаю, — сказал он отрешенно, как бы обращаясь к самому себе, — я думаю, на ней можно повеситься.

Надо как можно скорее отвлечь его от этих мыслей. Я уже более или менее смирился, что мою спальню превратили во что-то вроде залы заседаний Лиги Наций, но позволить людям сводить в ней счеты с жизнью? Ни за что не допущу.

— Здесь ты вешаться не будешь.

— Но где-то же я должен повеситься!

— Только не в моей спальне.

Он поднял брови.

— Можно мне посидеть в твоем кресле, возражать не будешь?

— Сиди.

— Спасибо.

Он сел и уставился в пустоту невидящим взглядом.

— Ну вот что, Гасси, — сказал я, — давай рассмотрим сделанное тобой заявление. Что за бред ты нес по поводу того, что свадьбе не бывать?

— Не бывать, и все.

— Разве ты не показал ей блокнот?

— Да, я показал ей блокнот.

— Она прочла, что ты там написал?

— Прочла.

— И разве она не все поняла?

— Поняла.

— И все простила?

— Простила.

— Тогда ты что-то перепутал. Свадьба должна состояться.

— Говорю тебе, не состоится. По-твоему, я не способен уразуметь, когда дают согласие на свадьбу, а когда не дают? Сэр Уоткин категорически против.

Удара с этой стороны я не ожидал.

— Но почему? Вы что, поссорились?

— Да, из-за тритонов. Ему не понравилось, что я пустил их в ванну.

— А ты действительно пустил их в ванну?

— Пустил.

Я, точно опытный следователь на перекрестном допросе, задал коварный вопрос:

— Зачем?

Его рука затрепыхалась, будто он искал ту самую соломинку, чтоб схватиться.

— Я разбил аквариум. Аквариум стоял в моей спальне. Стеклянный аквариум, в котором я держу тритонов. Я разбил стеклянный аквариум, который стоял в моей спальне, и перенес тритонов в ванну, больше их было некуда посадить. Умывальник слишком маленький, тритоны любят простор. Поэтому я и перенес их в ванну. Потому что аквариум разбил. Стеклянный аквариум, что стоял в моей спальне. Я держу в стеклянном аквариуме…

Все ясно, если его не остановить, он до бесконечности будет ходить по кругу, и, чтобы отвлечь его внимание, я громко стукнул фарфоровой вазой по каминной полке.

— Я понял, понял, продолжай, — сказал я, смахивая осколки в камин. — Как в число действующих лиц попал старый хрыч Бассет?

— Он захотел принять ванну. Разве мог я предположить, что кому-то взбредет в голову принимать ванну в такой поздний час? Я был в гостиной, и вдруг он врывается туда и вопит: «Мадлен, этот проклятый Финк-Ноттл напустил в мою ванну головастиков!» Кажется, я немного вышел из себя. Закричал: «Ах вы, старый осел, не смейте прикасаться к моим тритонам! И близко не подходите! Я провожу чрезвычайно важный опыт!».

— Ясно. Что потом?

— Я стал объяснять ему, что хочу установить, влияет ли полнолуние на любовные игры тритонов. На его лице появилось странное выражение, он замялся, а потом возьми и брякни, что вынул из ванны пробку и спустил моих тритонов вместе с водой в канализацию.

Наверное, ему сейчас хотелось броситься на кровать и повернуться лицом к стене, но я заставил его продолжать. Я должен узнать все до конца.

— И что ты сделал потом?

— Не оставил от него камня на камне. Обозвал всеми оскорбительными словами, какие только пришли в голову. Я и сам не подозревал, что мне известны такие ругательства. Они выскакивали откуда-то из подсознания. Сначала меня немножко сдерживало присутствие Мадлен, но скоро папаша приказал ей идти спать, и тут я развернулся во всю. На миг умолк, чтобы перевести дух, а он тогда и объявил, что никакой свадьбы не будет, он запрещает, и пулей вылетел вон. А я позвонил дворецкому и попросил его принести мне стакан апельсинового сока.

Что за бред?

— Апельсинового сока?

— Я хотел как-то поддержать себя.

— Апельсиновым соком? В такое время?

— Мне был нужен именно апельсиновый сок. Я пожал плечами.

— Сок так сок, — отозвался я.

Вот вам еще одно доказательство, что все люди разные, я всегда это говорю.

— Кстати, сейчас я бы с удовольствием выпил чего-нибудь покрепче.

— Рядом с тобой зубной эликсир.

— Спасибо… Именно то, что нужно!

— Пей, не стесняйся.

— Спасибо, я свою меру знаю. Так что вот, Берти, какое сложилось положение. Он запретил Мадлен и думать обо мне, а я пытаюсь найти какой-нибудь способ умиротворить его. Боюсь, такого способа в природе не существует. Конечно, я его называл всякими нехорошими словами, но это еще не все…

— Как ты его называл?

— Ну, например, гнидой, я помню… вонючкой… Да, точно, я назвал его косоглазой вонючкой. Но это бы ладно, это он мог бы простить. Скверно другое: я поносил его серебряную корову.

— Серебряную корову! — вырвалось у меня.

А ведь это идея! Моя мысль заработала. Я уже достаточно долго взывал к выдающимся умственным способностям Вустеров с просьбой помочь мне распутать этот узел, и обычно мои призывы находят отклик. Когда Гасси помянул серебряную корову, мой ум вдруг, словно собака, взял след и побежал по полю, не отрывая носа от земли.

— Да. Зная, как он восхищается ею и дорожит, я стал искать слова, которые обидят его особенно больно, и назвал корову дешевой подделкой. Судя по дифирамбам, которые он пел в ее честь вчера за ужином, худшего оскорбления для коллекционера не сыскать. «Вы считаете вашу корову изделием восемнадцатого века! — крикнул я. — Тешьте себя иллюзиями, тешьте! На самом деле это дешевая современная подделка!» Я попал точно в цель. Папаша Бассет побагровел и заорал, что никакой свадьбы.