Герман Мелвилл - Белый Бушлат

Согласно существующим законам и принятым во флоте порядкам, матрос, обвиненный в самом пустяшном нарушении, в коем он может быть совершенно неповинен, подвергается без суда наказанию, следы которого он вынужден носить до гроба, ибо опытному глазу военного моряка нетрудно распознать эти следы, оставленные кошками. И с такими-то отметинами на спине этот человек, созданный по образу и подобию всевышнего, должен явиться на Страшный суд. Однако истинное достоинство столь неуязвимо, что даже наказание у трапа не приносит ему бесчестия, хотя тайной причиной, побудившей иного злобного офицера подвести матроса под плеть, является желание унизить его и выбить гордость из человека, задевшего его самолюбие. Но это чувство врожденного достоинства, остающееся нетронутым, хотя тело снаружи и может быть покрыто шрамами на весь срок человеческой жизни, — одна из тех тайн, которые погребаются в самой святая святых его души, нечто ведомое только богу и ему и навеки незримое людям, которые тó лишь считают знаком позора, что различимо глазом. Однако какие муки должен претерпевать матрос, истекая кровью у трапа, да еще истекая в душе кровавыми каплями стыда! Неужели мы не имеем права со всею силою заклеймить позором эту гнусность? Так подайте мне руки все те, кто согласен со мной, и во имя того, кому уподобляется бичуемый матрос, зададим вопрос законодателям, по какому праву дерзают они осквернять то, что сам бог считает священным.

— Законно ли бить плетьми римлянина [170]? — спрашивает бесстрашный апостол, прекрасно зная, как римский гражданин, что это незаконно. А теперь, тысяча восемьсот лет спустя, законно ли, сограждане, бить плетьми американца? Бить его во всех частях света на ваших фрегатах?

Бесполезно ссылаться в свое оправдание на общую развращенность матросов военного флота. Развращенность угнетенного не оправдывает угнетателя, она — добавочное пятно на угнетателе, поскольку развращенность — следствие, а не причина и не оправдание угнетения.

XXXV

Телесные наказания беззаконны

Только клеймить позором какое-либо беззаконие — занятие в наше время достаточно праздное, поэтому подойдем к делу с другой стороны.

Если есть какие-либо три вещи, противные духу нашей конституции, то это следующие: безответственность судьи, неограниченная дискреционная власть [171], предоставленная начальнику, и сочетание безответственного судьи и начальника, наделенного неограниченной властью, в одном лице.

Однако в силу указа Конгресса все коммодоры американского флота подпадают под все эти три обвинения, наказывая матросов за приписываемые им проступки, не перечисленные в Своде законов военного времени.

Процитируем упомянутый указ.

XXXII. О Своде законов военного времени: «Все преступления, совершенные лицами, состоящими на военно-морской службе, не поименованные в перечисленных статьях, будут наказуемы согласно законам и порядкам, принятым в подобных случаях на кораблях».

Вот эта-то статья больше, чем что-либо другое, и вкладывает плеть в руки капитана, не требует с него никакого отчета за суд и расправу и предоставляет ему широкую возможность упражнять на простом матросе жестокость, которая сухопутному человеку покажется невероятной.

В силу этого закона капитан становится одновременно законодателем, судьей и исполнительной властью. При теперешнем положении дел ему предоставлена полная свобода определять, чтó рассматривать как преступления и какие за каждое назначить кары; решать, повинен ли обвиняемый в действиях, кои он, командир корабля, объявил преступными, и, наконец, как, когда и где будет приведено в исполнение назначенное наказание.

В американском флоте приостановка действия Habeas Corpus'а[172] приняла уже хронический характер. Нет закона, препятствующего командиру корабля по простому обвинению в дурном поведении взять матроса под арест и продержать его в заключении столько, сколько ему заблагорассудится. В то время как я находился на «Неверсинке», командир одного американского военного шлюпа — несомненно под влиянием обиды на матроса — продержал его свыше месяца в карцере.

Конечно, для того чтобы управлять кораблем, приходится из-за особых условий корабельной жизни применять свод правил более строгий, нежели законы, коими руководствуются на берегу; но все же свод этот должен соответствовать духу политических институтов, выработанных в данной стране. Он не должен превращать в рабов часть граждан свободной страны. Такое возражение нельзя выставить против уставов русского флота (мало чем отличающихся от наших), поскольку законы, действующие в нем и облекающие самодержавной властью командира русского корабля, наделяя его правом приговаривать к телесным наказаниям матросов, соответствуют духу законов, принятых на территории Российской империи, которая управляется самодержцем и суды которой присуждают ее подданных к кнуту. Но с нами дело обстоит иначе. Наши институты претендуют на то, что они основаны на широких принципах равенства и политической свободы. Между тем положение матроса на американском корабле ничуть бы не изменилось, если бы последний передан был в российский флот, а сам матрос сделался подданным русского царя.

Став моряком, американец лишается всех своих гражданских свобод; закон нашей земли не простирается на часть родины, построенной из взращенного на ее почве леса, часть родины, в которой он видит свой дом родной. Матросу революция наша ничего не дала и лживой кажется ему наша Декларация независимости [173].

Хота морской устав представляет собой как бы часть Свода законов военного времени, однако в мирное время этот устав до известной степени может быть приравнен к законам муниципальным. В самом деле, трехдечное судно со своей командой в 800–1000 человек — не что иное, как плавучий город. Но в большинстве конфликтов между людьми командир корабля выступает не как судья, осуществляющий правосудие в соответствии с установленными законами, а как самодержец, создающий и упраздняющий законы по своему усмотрению.

Статья XX Свода законов военного времени гласит, что за небрежное несение своих обязанностей любое лицо, состоящее на военно-морской службе, должно понести наказание, которое определит ему военный суд, но, если это рядовой матрос, он может быть по усмотрению командира корабля или заключен в кандалы, или подвергнут телесному наказанию. Излишне говорить, что в тех случаях, когда незначительное нарушение закона совершено офицером, военный суд никогда или почти никогда не созывается, но если в этом нарушении повинен матрос, он немедленно присуждается к плетям. Таким образом, один разряд граждан избавлен в морских условиях от закона, тяготеющего страшной угрозой над другими. Что подумали бы сухопутные жители, если бы штат Нью-Йорк провел закон против какого-либо преступления, карающегося денежным штрафом, но присовокупил бы к нему примечание, согласно которому действие этого закона распространялось бы исключительно на ремесленников и поденщиков, избавляя от наказания всех граждан с доходом, превосходящим тысячу долларов? Однако именно так обстоит дело на практике со значительной частью морских законов, предусматривающих телесные наказания.

Но всякий закон должен быть всеобщим и карать в случае надобности всех, не исключая и применяющего этот закон судьи, более того, даже судью, его толкующего. Если бы сэр Уильям Блэкстон [174] нарушил законы Англии, он должен был бы предстать перед тем самым судом, где он председательствовал; там бы его и судили, и королевский адвокат, возможно, цитировал бы ему его же собственные «Комментарии». И если бы его нашли виновным, он «по закону» подвергся бы такому же наказанию, что и самый скромный английский подданный.

А как обстоит дело на американском фрегате? Ограничимся одним примером. Согласно Своду законов военного времени, особенно же его Статьи I, американский командир корабля может присудить к тяжкому и позорному наказанию матроса — и часто пользуется этим правом, между тем как сам он навсегда избавлен от риска подвергнуться подобному унижению, а по всей вероятности быть вообще каким-либо образом наказанным, даже если бы он оказался повинным в том же, за что он наказывает других, ну, скажем, в ссоре с равными. Однако и матрос и капитан — оба американские граждане.

А между тем, если мы снова обратимся к Блэкстону и выразимся его словами, существует закон «столь же древний, как и человечество, провозглашенный самим богом и более всех других обязательный для человека, так что никакие человеческие законы не могут противостоять ему, если идут с ним вразрез». Этот закон есть закон природы. В числе трех великих принципов, сформулированных Юстинианом [175], имеется следующий: «Всякому человеку должно быть воздано по заслугам его». Но мы видели, что флотские законы, карающие плетьми провинившегося, отнюдь не воздают всякому по его заслугам, поскольку в некоторых случаях они косвенно избавляют офицеров от каких-либо наказаний, а во всех случаях не допускают для них телесных наказаний, которым подвергаются матросы. А посему, согласно Блэкстону и Юстиниану, законы эти вообще ни к чему не обязывают, и всякий американский военный моряк был бы морально оправдан, если бы всеми средствами противился наказанию его плетьми, более того, был бы оправдан самой религией даже в том, что на языке юриспруденции именуется бунтарскими действиями.