Обманщик и его маскарад - Герман Мелвилл
Обманщик и его маскарад читать книгу онлайн
Роман «Обманщик и его маскарад» (The Confidence Man: His Masquerade), опубликованный в 1857 году, – одно из последних крупных художественных произведений Германа Мелвилла. Большинство литературных критиков того времени сдержанно отнеслись к этому роману и заложили основу распространенного представления о том, что это пример социальной сатиры, где Мелвилл обличает ханжескую набожность значительного количества американцев, за которой скрывается личная корысть и жажда наживы. Соответственно, такая публика легко ведется на обман, и ею можно манипулировать нажимая на чувствительные места в сфере материальных или духовных интересов, в зависимости от характера человека. Сценой для этого служит пароход «Фидель», совершающий плавание вниз по Миссисипи, с богатым набором персонажей из разных слоев общества. Центральной фигурой является Обманщик, предстающий в нескольких обличьях и ведущий беседы с пассажирами с целью так или иначе добиться их доверия и расположения; иногда в результате он получает денежную выгоду. Стоит упомянуть, что это прозвище появляется лишь в самом конце книги и лишь как косвенное указание; на пароходе Обманщик представляется разными именами. Действие романа происходит за один день, 1 апреля, что также имеет символическое значение.
На самом деле, этот роман Мелвилла гораздо более глубокий и разноплановый, чем популярное представление о нем; назвать его «социальной сатирой» – все равно что назвать «Моби Дик» руководством по китобойному делу. По ходу действия вскоре становится ясно, что Обманщик представляет собой дьявола в человеческом облике, а ближе к концу в этом не остается никаких сомнений. Об этом свидетельствует его велеречивая натура, обилие библейских цитат в вольной интерпретации и постоянные разговоры о важности доверия к ближнему даже ценой собственного благополучия, которые составляют лейтмотив его обольщений. Для каждого собеседника он подбирает свой стиль, но неизменно придерживается заданной цели.
Другой важной особенностью является текстологическая природа романа. Мелвилл выступает как своеобразный предтеча постмодернизма; в своей ипостаси рассказчика он рассматривает повествование как театрализованный философский текст, указывая на важность интерпретаций и предостерегая от любых обобщенных выводов на основании реплик персонажей. Диалоги, как и маски Обманщика, часто вводят читателей в заблуждение, а в так называемых «авторских главах», где дидактический рассказчик выступает на первый план, он прямо говорит о том, что в центре любого авторитетного текста (здесь приводятся в пример библейские апокрифы) находятся неопределенности и противоречия. Роль читателя как вдумчивого интерпретатора многократно возрастает, если он хочет преодолеть обольщения и искушения Обманщика рода человеческого. В романе это удается лишь двоим философам, под которыми Мелвилл вывел Ральфа Эмерсона и его ученика Генри Торо, – что символично, поскольку Мелвилл не разделял взглядов Эмерсона, – да еще самому Богу, который появляется в заключительной главе в образе мальчишки-коробейника.
Об этом замечательном романе, трудном для поверхностного чтения, можно написать еще многое, но для этого понадобится отдельная статья. Даже в качестве обычного бытописания американских нравов и обстоятельств середины XIX века он представляет собой ценное историческое наследие той эпохи.
Это был никто иной, как наш травник, проходивший мимо с дорожным мешком в руках.
– Прошу прощения, – обратился он к уроженцу Миссури. – но, если я правильно понял ваши слова, вы не испытываете доверия к природе, – а это, по моему мнению, распространяет дух недоверия слишком далеко.
– И кто это такой возвышенный и безукоризненный? – охотник развернулся на месте и с циничным видом щелкнул затвором ружья, изогнув бровь и самодовольно прищурившись.
– Тот, кто доверяет природе, питает доверие к людям и имеет некоторую скромную веру в свои силы.
– Это ваш символ веры, не так ли? Доверие к людям, да? Скажите, как вы думаете, кого больше на свете: глупцов или жуликов?
– Поскольку я почти не встречался с теми или другими, то затрудняюсь с ответом.
– Тогда я отвечу за вас. Глупцов гораздо больше.
– Почему вы так думаете?
– По той же причине по которой на свете больше овса, чем лошадей. Разве жулики не пережевывают глупцов так же, как лошади хрумкают овес?
– Да вы шутник, сэр. Я могу оценить хорошую шутку, – ха-ха-ха!
– Я вполне серьезен.
– Если вы с серьезным видом отпускаете экстравагантные шутки, то просто паясничаете. Жулики жуют глупцов, как лошади овес, – в самом деле, как смешно! Думаю, теперь я вас понимаю, сэр. С моей стороны было глупостью серьезно воспринимать ваши шутливые замечания о недоверии к природе. На самом деле, вы доверяете ей точно так же, как и я.
– Я доверяю природе? Я? Могу повторить: нет ничего более коварного и недостойного доверия, чем природа. Однажды я потерял из-за нее десять тысяч долларов. Природа присвоила себе мои деньги, когда сбежала с этой суммой в виде моей недвижимой собственности. Моя приречная плантация была целиком смыта из-за внезапного перемещения русла реки во время паводка; десять тысяч долларов плодородной аллювиальной земли унеслись вместе с водой.
– Но разве у вас не было уверенности в том, что почва вернется по прошествии многих дней?[112] А вы, мой достопочтенный друг, – он посмотрел на старого скрягу, – вы еще не дошли до вашей койки? Прошу, если вы хотите остаться на ногах, не опирайтесь на эти перила; лучше возьмите меня за руку.
Предложение было принято, и старый скряга прислонился к травнику с доверчивым, почти братским видом, как менее сильный сиамский близнец опирался на другого.[113]
Уроженец Миссури рассматривал их в молчании, которое было прервано травником.
– У вас удивленный вид, сэр. Это потому, что я открыто взял под защиту несчастного больного? Но я не стыжусь откровенности, какой бы она ни была.
– Послушайте, вы, – сказал миссуриец после задумчивой паузы. – Вы чудной парень. Прямо не знаю, что и думать о вас. Но в целом вы напоминаете мне последнего паренька, которого я держал у себя на ферме.
– Надеюсь, это был хороший и надежный юноша?
– О, да! Но теперь я начал собирать некий механизм для выполнения работы, обычно предназначенной для таких ребят.
– То есть, вы наложили вето на молодых людей?
– И на мужчин тоже.
– Но, мой дорогой сэр, разве это опять-таки не свидетельствует о недоверии? – (шепот в сторону: «Отодвиньтесь немного, мой почтенный друг, вы слишком налегаете на меня»). – Недоверие к молодым людям, недоверие к мужчинам, недоверие к природе. Скажите, сэр, к кому или к чему вы тогда испытываете доверие?
– Я доверяю моему недоверию, особенно к вам и вашим травам.
– Что же, – со сдержанной улыбкой. – По крайней мере, это откровенно. Но не забывайте, что не доверяя моим травам, вы не доверяете природе.
– Разве я уже не сказал об этом?
– Очень хорошо. В порядке возражения, я допускаю вашу искренность. Тогда можете ли вы, не доверяющий природе, отрицать тот факт, что эта самая природа не только породила вас, но и добросовестно взращивала вас, пока вы не дошли до этого энергичного и независимого состояния? Разве не природе вы обязаны той зрелостью ума, с помощью которой вы так бесцеремонно отвергаете ее? Разве не природа наделила вас теми самыми глазами, которыми вы пользуетесь для ее критики?
– Нет! Остротой моего зрения я обязан окулисту из Филадельфии, который прооперировал меня в десятилетнем возрасте. Природа создала меня слепым, и я бы остался таким, если бы мой окулист не воспротивился этому.
– Тем не менее, сэр, судя по вашему лицу и осанке, вы привыкли жить под открытым небом. Сами не ведая о том, вы являетесь частью природы и прибегаете к ней, как к всеобщей матери.
– Какие материнские нежности! Сэр, я видел, как дикие птицы прилетали ко мне в поисках спасения от природы, несмотря на мою неприглядную внешность. Да, сэр, в бурю они находили убежище здесь, – он похлопал по складкам своего косматого наряда. – Это факты, сэр, только факты. Полноте, мистер Болтун, разве вы, в своей любви к болтовне, не прятались от природы дождливыми и холодными ночами? Разве вы не отгораживались от нее? Не изгоняли ее из вашего присутствия?
– Многое может быть сказано об этом, – спокойно ответил травник.
– Тогда скажите! – он взъерошил волосы пятерней. – Но вы не можете, сэр, вы не можете, – потом, словно вдогонку: – Послушайте, вы, любитель природы! Я не отрицаю, что клевер сладок, а одуванчики не кусаются; но как насчет града, разбивающего оконные стекла?
– Сэр, – с неизменным дружелюбием отозвался травник и достал одну из своих коробочек. – Меня глубоко огорчает человек, который считает природу опасной стихией. Хотя у вас отменные манеры, ваш голос звучит хрипло; похоже, у вас больное горло. Во имя оклеветанной природы, я дарю вам эту коробочку; у моего достопочтенного друга есть такая же, но для вас, сэр, это будет моим подарком. Через своих уполномоченных посредников, одним из которых я являюсь, природа рада облагодетельствовать тех, кто больше всего обижает ее. Прошу вас, возьмите.
– Прочь! Не подносите это ближе ко мне. Десять к одному, что там мина. Подобные вещи уже случались; редакторов газет убивали такими коробочками. Я же сказал, держите ее подальше от меня!
– Боже милосердный! Мой дорогой сэр…
– Говорю же, мне не нужны ваши коробочки, – он раскрыл двустволку.
– Возьмите ее… кха, кха! Возьмите ее! – вмешался старый скряга. – Хоть бы он дал мне одну бесплатно!
– Там ничего нет. Вы позволили себя одурачить: жаль, что у вас нет товарища.
– Неправда! – возразил травник. – И какого товарища он может пожелать, если я стою рядом с ним, и он доверяет мне? Что до обмана, разве можно так разговаривать с бедным стариком? Пусть даже его вера в мое лекарство бесполезна, разве можно лишать его воображаемой надежды на излечение
