Кальман Миксат - Странный брак

— Ну, а теперь приступим к делу, и никаких сомнений и колебаний. Каждого, у кого окажутся слабые нервы, я навеки успокою вот этой игрушкой.

— Вот моя грудь, стреляйте в меня! — взмолился граф Янош таким душераздирающим голосом, что даже старый солдат вздрогнул. — Будьте милосердны, ведь я не сделал вам ничего дурного!

Пистолет в руке барона заплясал. Так, по крайней мере, утверждал на следующий день перед челядью гайдук Гергей, внимательно наблюдавший за всей сценой. Однако старый фарисей только покачал головой.

— Ну, я еще не рехнулся, чтоб стрелять в собственного зятя. Только этого не хватало! За кого ты меня принимаешь, дорогой сынок?

И он сделал попу знак начинать. Тот выступил на несколько шагов вперед. Тогда Бутлер срывающимся голосом торжественно сказал ему:

— Если вы слуга бога, а не дьявола, — удалитесь! Все, что здесь происходит, я объявляю недействительным. Эту девицу я не люблю. Она не нужна ни плоти моей, ни душе. Клянусь всевышним!

Дёри сделал небрежный жест рукой.

— Ерунда!.. Господин священник, начинайте обряд.

В то время свадебный обряд совершался в соответствии с кодексом Пазманя. Согласно этому кодексу, изложенному на старом венгерском языке, вступающим в брак задавалось множество вопросов. Однако нет правил без исключения, а потому некоторые попы придерживались этого ритуала, другие — нет.

— Твое имя? — спросил Сучинка глухим, сдавленным голосом, обратившись сначала к Бутлеру, затем к баронессе.

Бутлер ничего не ответил и с презрением отвернулся. Слова баронессы слетели с ее губ тихо, как дуновение ветерка:

— Мария Халапи Дёри.

Поп не обратил ни малейшего внимания на молчание Бут-лера. Еще меньше удивились этому свидетели, ибо они ничего не слышали: у обоих уши были плотно заткнуты ватой.

Поп как ни в чем не бывало продолжал обряд и, повернувшись к графу, спросил:

— Заклинаю тебя нашей христианской верой. Скажи правду, не связан ли ты с кем-нибудь брачным обязательством, кроме этой достойной девицы? Не давал ли ты клятву другой, что хочешь выбрать ее спутницей своей жизни?

— Да, да, давал! — вскричал Бутлер громовым голосом. — Только этой особе, что стоит здесь, я не давал таких клятв. Да, я поклялся Пирошке Сильваши-Хорват, что женюсь на ней и буду ей верен. И клянусь богом и пресвятой богородицей, что этот обет верности я никогда не нарушу!

Преподобный отец, казалось, и этого не слышал. С таким же вопросом он обратился к Маришке, заменив только в соответствии с ритуалом слова "достойный муж" словами "достойная девица".

Маришка еле слышно пробормотала "нет".

— Любишь ли ты эту "достойную девицу"? — снова обратился он к Бутлеру.

— Ненавижу! — с силой ответил Бутлер твердым, как сталь, голосом.

Весь вид девушки выражал мучительное страдание. Старик почувствовал это и подбежал к ней.

— Ой, папа, я умираю, что ты наделал? — молвила она прерывающимся голосом и упала ему на руки.

— Приди в себя, потерпи еще минуту, и все будет хорошо. Отвечай "да". Соберись с силами, моя милая крошка. Ну, говори, говори! (Поп в этот момент как раз обратился к ней с тем же вопросом.)

— Да, — прошептала Марпшка.

— Хочешь ли ты взять ее в жены?

— Ни за что! — ответил Бутлер.

— Хочешь ли ты стать его женой?

__ Хочу, — печально отозвалась еле живая Маришка.

Священник снова повернулся к Бутлеру:

— Еще раз заклинаю тебя сказать правду, нет ли между вами родства или чего-нибудь такого, что могло бы помешать бракосочетанию?

— Ты прекрасно знаешь, поп, что есть между нами. Преступление между нами! — гневно воскликнул Бутлер. — Если б на тебе не было священного облачения, я вогнал бы все твои слова обратно в глотку. Но продолжай свою комедию, все равно из нее ничего не выйдет: в Венгрии еще существуют законы.

Сказав это, он сел к столу и, стараясь казаться равнодушным, начал набивать трубку. Поп кусал губы, но молчал.

— Заканчивайте, заканчивайте церемонию, — торопил Дёри. Однако предстоял еще Benedictio annolorum [Обряд благословения колец во время венчания (лат.)]. Дёри вытащил из кармана два обручальных кольца и передал их попу. Поп освятил кольца и подал жениху и невесте, чтобы они надели их. Бутлер взял кольцо и так неловко или, вернее, так ловко швырнул его, что, отскочив от стены, оно угодило в левый глаз поварихи Симанчи (а на левый-то глаз она была слепая), призванной в качестве свидетельницы: веко сразу же посинело и припухло, и опухоль над ним была величиной не меньше чем в талер. Симанчи взвыла и уже было воинственно подбоченилась, но тут Дёри, испугавшись и желая ее успокоить, вытащил у нее из ушей вату и шепнул ей: "Не буйствуй, старуха, мы тебя вылечим. Ты, верно, впервые на такой свадьбе, где в тебя швыряют золотом".

Итак, обряд с кольцами не совсем удался, но это всего лишь небольшая формальность — ни поп, ни свидетели не были педантами. Бутлер же считал, что его протеста вполне достаточно, чтобы никто не принял всерьез эту комедию. Постепенно все происходящее начинало казаться ему смешным. Необыкновенное приключение, черт возьми! С каким замиранием сердца выслушает об этом маленькая Пирошка, как будет ужасаться. Слух о его истории прокатится по всему миру, как о таинственном Каспаре Гаузере или о знаменитом герцоге Букингеме, похищенном леди Дадлей. (Правда, когда наемные бандиты ночью похитили герцога прямо из постели и притащили к ней босого, в нижнем белье, привередливая леди была шокирована и воскликнула: "Так вот он каков! О, несите его немедленно обратно!")

Теперь настала очередь Benedictio nubentium [Благословение вступающих в брак (лат.)], уже начинало смеркаться, предметы и лица потонули в сером полумраке комнаты, а листья склонившейся над окном липы, дрожа на ветру, отбрасывали тени, и казалось, что по стене прыгают жабы.

Гергей вышел в соседнюю комнату и, вернувшись с зажженными свечами, поставил их на письменный стол; потом он еще раз вышел и принес большую книгу. Дверь за собой Гергей запер. Снаружи, из коридора, послышались шум, крики, возня. Из обрывков долетавших фраз и отдельных выкриков можно было догадаться, что это Жига пререкается с жандармами, не желающими его впустить.

Поп подал Дёри знак, что сейчас последует Copulactio [Обряд, во время которого руки новобрачных соединяют под епитрахилью (лат.)] (оказывается, в рай ведет несколько ступеней). Дёри подошел к Бутлеру и снова начал медоточивым голосом упрашивать его сдаться наконец. Бутлер не отвечал ему; равнодушно, как турок, дымил он своей трубкой и пускал большие кольца дыма, желая показать этим полнейшее равнодушие ко всему происходящему. Однако Дёри и не нуждался в согласии Бутлера. Теперь он уже в это не верил. Он старался лишь поймать Яноша за руку, помочь священнику соединить руку Маришки и ее "жениха" и накрыть их епитрахилью.

Бутлер пробовал вырваться, но безуспешно: Дёри так сжал его руки своими ужасными клешнями, что Янош не мог пошевелиться.

— Ну-ну, сынок! Не шипи и не фыркай! Теперь ведь уже все равно.

Эти слова привели Бутлера в бешенство, и, когда Дёри отпустил его руку, он с такой силой ударил его кулаком в грудь, что старый солдат пошатнулся. Скрежеща зубами, Янош хотел броситься на попа, который стоял как вкопанный, с расширенными от ужаса глазами и перекошенным лицом, и бормотал свадебную молитву. На его счастье, Дёри пришел в себя и схватил "жениха" в охапку. Завязалась ожесточенная борьба; в свалке опрокинули стул. Наконец граф совершенно выбился из сил и рухнул в кожаное кресло.

Тем временем омерзительный гайдук Гергей подобрался к старухе Симанчи и, вынув у нее из ушей вату, шепнул ей с ехидной усмешкой:

— Видно, бабуся, господам надо было и глаза наши чем-нибудь заклеить.

— Дождемся и этого, — ухмыльнулась в ответ старуха, — но заранее говорю: я им дорого обойдусь; то, что мы видели здесь, сынок, стоит золота и серебра.

Теперь уж и сам Дёри потерял терпенье; устав от этой гнусной возни, он прохрипел попу в самое ухо:

— Быстрей, быстрей! Бедная девушка сейчас упадет в обморок.

Но обморок уже не угрожал Маришке. Слезы потоком хлынули у нее из глаз. Она припала к ручке дивана и зарыдала, громко, душераздирающе зарыдала.

— Где книга? — спросил священник.

Тем временем сам барон бросился за пером и чернилами и стоял на страже, пока поп заносил в книгу метрических записей имена бракосочетавшихся.

— Ну, теперь этого и топором не вырубишь! — проговорил Дёри с явным удовлетворением, косясь на Бутлера, не попытается ли тот, собрав остаток сил, разорвать фальшивый документ.

Но Янош был сломлен, его нервы отказались служить, дух изнемогал, в разгоряченном мозгу беспорядочно проносились мысли; остановившимися глазами он равнодушно наблюдал, как отперли двери, как по одному расходились люди — действующие лица этой незабываемой сцены.