Придорожная трава. Роман - Нацумэ Сосэки

без устали кружила по тесному дому, придумывая себе какие-нибудь дела. Её неусидчивая, суетливая манера казалась Кэндзо весьма достойной сожаления.

К тому же сестра была весьма велеречивой женщиной. И в её манере говорить не было ни капли достоинства. Сидя с ней лицом к лицу, Кэндзо неизменно хмурился и умолкал.

«И это моя сестра, вот как».

После общения с ней в груди Кэндзо всегда возникали такие сетования.

В тот день Кэндзо, как обычно, застал эту сестру в фартуке, возившейся в шкафу.

– Ну надо же, нежданно-негаданно пожаловал. Садись, пожалуйста.

Сестра предложила Кэндзо подушку для сидения и вышла в коридор умыть руки.

Кэндзо в её отсутствие оглядел комнату. В раме над перегородкой висел потемневший от времени висячий свиток, который он помнил ещё с детства. Он вспомнил, как хозяин этого дома, когда ему было лет пятнадцать-шестнадцать, рассказывал, что имя Цуцуи Кэн, стоящее в подписи, принадлежит каллиграфу-самураю, и что тот был большим мастером. В те времена он называл того хозяина «братец» и постоянно ходил к нему в гости. И, несмотря на разницу в возрасте, как между дядей и племянником, они, бывало, боролись в гостевой комнате, и сестра на них сердилась, или забирались на крышу, срывали инжир и ели, а кожуру бросали в соседний двор, из-за чего потом приходилось разбираться с последствиями. Бывало, Кэндзо сильно обижался, когда хозяин, пообещав купить ему компас в футляре, обманывал мальца и ничего не покупал. А однажды, поссорившись с сестрой, он решил ни за что не прощать её, даже если та придёт с извинениями, но, сколько ни ждал, та не шла извиняться, и ему пришлось, волоча ноги, отправиться самому, и, не зная, куда девать руки с ногами, молча стоял у входа, пока ему не сказали «заходи» – весьма комичная ситуация…

Глядя на старый свиток, Кэндзо направил прожектор своей памяти на себя в детстве. И ему стало неловко от того, что теперь он не мог питать особой симпатии к этой супружеской чете, столь помогшей ему в своё время.

– Как ваше здоровье в последнее время? Приступы не слишком сильные?

Он смотрел на сидевшую перед ним сестру и задал этот вопрос.

– Спасибо, слава Богу, погода хорошая, так что я пока как-то справляюсь с делами по дому, но… Всё же годы берут своё. Уж никак не могу работать так, как в старые времена. Когда Кэн-тян приходил ко мне в гости, я, бывало, подобрав подол, мыла даже заднюю часть котла, а сейчас, хоть убей, нет у меня такой энергии. Но, слава Богу, я вот так вот справляюсь, каждый день пью молоко…

Кэндзо не забывал ежемесячно выдавать сестре, хоть и небольшие, но деньги на карманные расходы.

– Кажетесь немного похудевшей.

– Да нет, это у меня от природы, ничего не поделаешь. Я ведь никогда не была полной. Всё же у меня слишком вспыльчивый характер. Из-за этого и растолстеть не могу.

Сестра закатала свои тонкие, без единого намёка на мускулы, руки и показала их Кэндзо. Тёмные, полукруглые, усталые тени лежали под её большими, глубоко посаженными глазами на дряблой, утомлённой коже. Кэндзо молча смотрел на её шершавые ладони.

– Но Кэн-тян стал таким солидным, вот это прекрасно. Когда ты уезжал за границу, я думала, уж не доведётся ли нам встретиться вновь в этой жизни, и вот ты вернулся цел и невредим. Если бы твой отец и мать были живы, как бы они обрадовались.

Глаза сестры наполнились слезами. В детстве Кэндзо она постоянно говорила:

– Когда-нибудь у сестры будут деньги, и я куплю тебе, Кэн-тян, всё, что захочешь.

А в другие моменты говорила:

– В такой глуши этот ребёнок никогда ничего не добьётся.

Кэндзо, вспоминая прежние слова сестры и её манеру говорить, горько усмехнулся про себя.

V

Даже пробуждая в памяти эти старые воспоминания, Кэндзо всё острее замечал, как сильно постарела его сестра, которую он не видел так долго.

– Кстати, сколько вам лет, сестра?

– Я уже старуха. Пятьдесят один, вот как, братец.

Сестра усмехнулась, обнажив редкие жёлтые зубы. Честно говоря, цифра пятьдесят один показалась Кэндзо неожиданной.

– Выходит, разница с моими годами – больше чем целое поколение. А я-то думал, что от силы лет десять-одиннадцать.

– Что ты, что ты, какое там поколение. Целых шестнадцать лет разницы между нами, Кэн-тян. Мой муж – год Овцы, третий год Дракона, а я – в год Змеи. Кэн-тян, ты, кажется, в год Свиньи?

– Не знаю, как там что, но мне в любом случае тридцать шесть.

– Проверь, посчитай, обязательно окажется год Свиньи.

Кэндзо даже не знал, как вообще высчитывают свой знак по году рождения. Разговор о возрасте на этом и закончился.

– А его сегодня нет дома? – спросил он о Хида.

– Со вчерашнего дня на дежурстве. Если бы только в свои, то в месяц выходило бы всего три-четыре раза, но ведь ещё и другие просят подменить. Да и если лишнюю ночь подработать, всё равно сколько-то да получишь, вот и берёшься за чужую работу. В последнее время получается, что ночует он там и приходит сюда почти поровну. А может, даже там чаще.

Кэндзо молча посмотрел на стол Хида, стоявший у сёдзи. Рядом с аккуратно и чинно стоящими письменным набором, папкой для бумаг и свитками для писем были поставлены две-три конторские книги с красными кожаными корешками, обращёнными в его сторону. Под ними лежали и маленькие счёты, начищенные до блеска.

По слухам, у Хида в последнее время была какая-то странная связь с женщиной, и поговаривали, будто он содержал её совсем рядом со своим местом работы. Кэндзо думал, что, возможно, именно поэтому тот не возвращался домой, ссылаясь на дежурства.

– А как Хида в последнее время? Сильно постарел, наверное, и стал серьёзнее, чем раньше?

– Да что ты, всё такой же. Он ведь человек, рождённый только для собственных утех, ничего не поделаешь. То представления, то театр, то борьба сумо – только бы деньги были, так он целый год напролёт бегает по ним. Но странное дело, то ли от возраста, то ли ещё почему, но, по сравнению с прежними временами, вроде бы стал немного добрее. Раньше, как Кэн-тян знаешь, совсем с ним было трудно, уж очень он был крут. И пинал, и колотил, и за волосы таскал по всей комнате…

– Но зато и сестра не из тех, кто отступает.

– Да что ты, я разве хоть раз руку на него поднимала? Никогда такого не было.

Кэндзо, вспомнив вспыльчивую сестру в прошлом, невольно развеселился. Их потасовки отнюдь не ограничивались тем, что она, как сейчас признавалась, лишь оказывала сопротивление. В частности, в словах сестра была куда искуснее Хида, раз эдак в десять раз. И всё же ему стало как-то жаль эту неуступчивую женщину, которую муж дурачил, и которая, раз он не возвращался домой, твёрдо верила, что её супруг обязательно ночует на работе.

– Давно не виделись, может, я вас чем-нибудь угощу? – сказал он, глядя на лицо сестры.

– Спасибо. Ты как раз вовремя про суши заговорил, ничего, что не диковинка, но поешь, пожалуйста.

Сестра была из тех женщин, которые, едва завидев гостя, не взирая на время, непременно должны его чем-нибудь накормить. Кэндзо, ничего не поделаешь, уселся поудобнее и решил наконец приступить к разговору, ради которого и явился.

VI

В последнее время Кэндзо, возможно, оттого, что слишком напрягал голову, чувствовал себя неважно. Временами, как ему казалось, он вспоминал о необходимости двигаться, но в груди и в животе становилось только тяжелее. Он старался быть осторожным и, помимо трёхразового питания, по возможности ничего не брать в рот. Но даже это не могло противостоять настойчивости сестры.

– Но ведь суши-норимаки ведь не повредят здоровью. Сестра специально для Кэн-тяна заказала, чтобы угостить, так уж пожалуйста, съешь. Не хочешь?

Кэндзо, ничего не поделаешь, набил рот безвкусными норимаки и принялся жевать,